Зайцев обливался горячим потом, тяжело дышал и до рези в глазах всматривался в кромешную темноту, но все равно ничего не видел. В красных кругах, которые плавали у него перед глазами, словно в магниевой вспышке, то и дело возникали какие–то неясные образы ландшафтов и причудливых архитектурных монстров. Иногда ему казалось, что его со всех сторон окружают живые существа, обитатели некой подземной мифической страны, и Алексей ненадолго замирал, чтобы прислушаться, действительно ли он здесь один. Наконец Зайцев остановился передохнуть. Он уронил голову на руки и начал успокаивать себя: «Черт с ним. Даже если опоздаю до темноты, переночую наверху, на песке, а завтра найду дорогу, тропинку или реку. Что–то же здесь должно быть.» Он вспомнил фразу «если отпустит» и подумал: «Что это значит? А если не отпустит? Почему какой–то Мишка–дурачок решает, останусь я здесь или нет? Черт, даже здесь окопались сумасшедшие. Ну правильно, страна, где шизофреники воспитывают царских отпрысков, а потом приходят параноики, кончают шизофреников и перестраивают все на свой лад.»

Жилище Мишки–дурачка Алексей обнаружил только когда подполз к нему вплотную. Оказалось, что Мишка завешивает вход в нору плотной циновкой из болотных трав, и слабый свет коптилки проникает в тоннель только через едва заметные отверстия. Зайцев чуть не прополз мимо, но заметил на стене множество светящихся точек и остановился.

— Есть здесь кто? — на всякий случай спросил он и тихонько постучал пальцем по плетеной занавеси. Ему никто не ответил, и тогда Алексей отодвинул циновку и заглянул внутрь. Там на подстилке лежал худой и очень грязный человек неопределенного возраста, с длинными спутанными волосами и прозрачной кожей. Половина лица у него была покрыта какой–то омерзительной рыжей шерстью, отчего нижняя часть от носа до подбородка больше напоминала взлохмаченный лобок.

У хозяина пещеры имелись в наличии все четыре конечности, и одной из них он что–то усердно процарапывал на полу. Как и все обитатели подземелья он был одет в бесформенный мешок, а локти и колени дурачка были так же обезображены наростами.

— Ты Мишка–ду..? — начал Зайцев и смущенно замолчал.

— Да, я Мишка–дурачок, — не поднимая глаз, ответил тот. — Заползай, стояк, я тебя давно жду. Исть хочешь?

Нет, спасибо, — отказался Зайцев. Предпоследняя фраза озадачила его. Алексей очень торопился изложить просьбу, но увидев вполне нормального, психически здорового мужика, сразу позабыл о ней. Зайцев вполз в нору, поправил за собой циновку и только сейчас заметил, что все стены испещрены какими–то символами. Одни из них напоминали пиктограммы, другие древнеегипетские и корейские иероглифы. Рунические значки и клинопись соседствовали со стилизованными латинскими буквами и кириллицей. Эта настенная роспись походила на попытку создать из всех существующих письменных систем что–то вроде графического эсперанто.

— Ого! — разглядывая письмена, невольно воскликнул Алексей, а хозяин, доцарапав очередную закорючку, наконец снизошел до гостя и посмотрел на него.

— Хочу свою грамоту придумать, — не без хвастовства заявил Мишка. Жизнь нашу буду записывать, все как есть: кто родился, кто помер, чего говорят.

«Так вот почему тебя называют дурачком», — подумал Зайцев и, не скрывая иронии, спросил:

— А на чем же ты будешь писать? На деревянных дощечках?

— На стенах и буду, — не реагируя на иронию, ответил Мишка. — Места много.

— Это точно, — сказал Алексей и наконец поинтересовалс: — Ты–то зачем здесь колупаешься? У тебя же и руки, и ноги есть. Мог бы жить как нормальный человек.

— А без рук, без ног разве нельзя жить как нормальный? — вопросом на вопрос вкрадчиво ответил Мишка.

— Можно, конечно, — растерянно ответил Алексей. — Но не здесь же. Зачем ползать под землей?

— Все ползают. Мы кудияровцы — богоносцы, за то и страдаем.

Даже тот незначительный интерес к этим несчастным, который был у Зайцева вначале, после этих слов сразу пропал. «Богоносцы хреновы, — с неприязнью подумал он. — А впрочем, почему бы и нет? Нормальный человек разве сможет здесь жить? А богоносец — он терпеливый, все вынесет»

— Хочешь, пойдем со мной, — предложил Зайцев и тут же подумал: «А куда я его, дикаря, потом дену? У него из документов одно имя — Мишка–дурачок. Наверное родился здесь и ходить толком не умеет.»

— Благодарствуй, стояк, — сверкнув глазами, ответил хозяин норы. — Я так считаю, лучше здесь умереть лежа, чем там жить на коленях. Ты, стояк, зря народ баламутишь. У нас своя жисть, у тебя — своя. Был у нас здесь один такой же шустрый, все на четвереньках бегал, да народ подбивал, пока ноги не поотрывало. Тоже любил речи говорить. Сейчас многие болтают. Порядка совсем не стало. Ничего, кончится Время Великого затишья, всем припомнится.

— Время Божьего гнева, это когда стреляют? — стараясь попроще сформулировать вопрос, спросил Алексей.

— Это когда с неба падает очищающий огонь — кара за неверие и распутство наше, — назидательно ответил Мишка–дурачок. — Опять же, огонь людишкам шибко расплодиться не дает. А то ведь давно бы заполонили весь город и перегрызли друг дружку. Да, места у нас маловато, — с сожалением закончил он.

— А огонь этот какой? — не отставал Зайцев.

— Божий, — тихо пояснил хозяин норы.

— Ладно, хотите ползать, ползайте, — потеряв надежду получить вразумительное объяснение, сказал Алексей. — Кстати, вчера у меня в трактире стащили сапоги фляжку и ружье. Ружье — это такая палка.., подбирая слова, начал он. — Внизу деревянная, наверху железная…

— Там, небось, и валяется, — перебил его Мишка. — У нас не тащат. Мы честность блюдем. Чужое — никогда.

— А картошку? — вспомнил Зайцев.

— Картошка — святое.

— А фляжка? — не унимался Алексей.

— Побаловаться небось взяли, — начиная злиться, ответил Мишка. — Они же как дети. Наиграются, отдадут.

— Ну, дети, так дети, а мне пора, — усмехнувшись, сказал Зайцев. Ему очень не понравились слова «они же как дети». Эта фраза высветила и кем аскет–пещерник считает себя и, возможно, его действительный статус в обреченном на вымирание подземном минигосударстве. — Значит, ты здесь первый парень на деревне? — спросил он.

— Первый, не первый, а народ слушается, — хвастливо ответил Мишка–дурачок, чем напомнил психологу Зайцеву подростка из тех, кто не способен выделиться из среды своих сверстников, а потому окружает себя малолетками и верховодит ими.

— Покажи дорогу наверх, — помолчав, попросил Алексей.

После этих слов с лицом хозяина норы вдруг случилось нечто, не предвещающее гостю ничего хорошего. На губах у Мишки появилась полубезумная улыбка, он опустил глаза и, давя смех, проговорил:

— А тебя не отпустят.

— Почему? — удивился Зайцев.

— Не тот стояк. Забрел — все.

От неожиданности, словно вполне мирный на вид собеседник выхватил нож и приставил к горлу, у Алексея сперло дыхание. Он заволновался и посмотрел на циновку, как–будто проверяя, успели на выход из норы поставить решетку или нет.

— А на хрена я вам нужен? Что вы со мной будете делать? — стараясь сохранять невозмутимость, спросил он.

— Убьем наверное, — показав остатки гнилых зубов, спокойно ответил Мишка–дурачок.

Самое жуткое в словах хозяина было то, что они не выглядели угрозой. Из уст Мишки они прозвучали столь же естественно и даже целомудренно, как при обсуждении дикарями–людоедами своего страшного меню.

Зайцев поперхнулся следующим вопросом, невольно отпрянул назад к стене и машинально вытер со лба пот. От испуга он не знал, что говорить. Молчал и Мишка. Он изучающе, с улыбкой наблюдал за стояком и как китайский болванчик кивал головой.

— Выведи меня наверх, — наконец, дрожащим голосом попросил Алексей. Выведи, вместе пойдем в деревню. Там живут нормальные люди, как и ты, с руками и ногами…

— А кто тебе сказал, что здесь — ненормальные? — не переставая зловеще улыбаться, спросил хозяин норы.

— Там нет времени божьего гнева, — торопливо проговорил Зайцев. — Там не стреляют. Там всегда великое затишье. — Алексей кивнул на стену, исписанную символами и выдал свой последний аргумент: — Тебе не надо будет придумывать азбуку, научишься читать…