Сели. Поехали. На повороте видна еще маленькая ручка Милочки в перчатке; она машет носовым платком. Но вот завернули за угол, ничего не видать...

- Ах мама, милая мама! Ах няня, нянечка, сердце мое!

Лида не плакала, она спрыгнула с окна и, не слушаясь Матрены, побежала одна наверх, в детскую.

Глава V

- Ах, как скучно! Просто сил нет. Ну что это за тоска за такая! Все уехали. Право, я не знаю, что делать от скуки! - И Любаша зевала так, как будто было по крайней мере десять часов вечера.

А было всего только семь, и вечер был прелестный: солнышко садилось, дневной жар уменьшился, повеял ветерок.

- Матрена, поведи нас гулять, пожалуйста, - сказала вдруг Лида.

- Ну куда это еще! - с неудовольствием отозвалась Матрена. - Погуляли поутру - и будет.

- Да что поутру! Поутру гораздо хуже, а теперь... Ты погляди только, как чудно теперь! Пойдем, пожалуйста, Матрена.

- А в самом деле, на улице теперь хорошо, должно быть. Вот бы пойти, - сказал Коля, перевешиваясь в окно.

- Матрена, что ж ты ничего не отвечаешь? Пойдешь ты? - продолжала просительным голосом Лида.

- Ах, да отвяжитесь вы от меня! Куда это еще идти? Темно скоро станет, сейчас спать пора. Вон уж Жени и то спит.

- И не думает он спать!

- Все равно, сказано - не пойду. Нашли время гулять!

Матрена уселась поплотней в свое кресло, сложила руки на животе и закрыла глаза. Видно было, что, если бы не Жени, она бы с удовольствием заснула.

- Няня пошла бы, я знаю, непременно пошла бы! - заговорила нервным голосом Лида. Щеки у нее покраснели; она хотела что-то прибавить еще, но удержалась.

- Ах, какая скука! - снова вздохнула Любочка. - Лида, расскажи нам что-нибудь. Сказочку... А то я, право, не знаю, что делать.

- Что тут рассказывать! Кто теперь сказки сказывает!.. Зимой сказки сказывают, а теперь надо бегать, гулять.

- Да что же делать, когда не хочет она! Ничего, Лида, ведь мы скоро на дачу поедем, там нагуляемся. А теперь расскажи что-нибудь. Голубонька, душечка!

Лида покачала головой.

- Расскажи, Лидуся, расскажи, - приставала Люба. - Ты так отлично рассказываешь, лучше всех.

- Лучше всех, правда, - горячо подтвердил Коля. - Чем так-то сидеть, расскажи, Лида, - прибавил он.

Странная, довольная улыбка мелькнула на губах Лиды.

- Нет, рассказывать я не стану. Я сегодня ничего хорошего не придумаю, я уж знаю. А хотите вот что?.. Хотите, я вам почитаю? - предложила Лида.

- Ну хорошо, почитай. Что же ты почитаешь?

- А вот новую книжку. Здесь одна сказочка есть, такая сказка... Только ты, Коля, уж я знаю, наверное скажешь: "Все глупости".

- Конечно, все сказки - глупости, выдумки, - заметил Коля.

- Ну так что же, что выдумки?! А все-таки чудо как хорошо, - сказала, зажмурившись, Лида. - Сядем к окошку - светлей будет, и солнышко будет видно. Ну слушайте.

- Как называется сказка-то твоя? - спросил Коля.

- "Маруся". Ну, слушайте же!

- Ну слушаем.

Лида вскарабкалась в высокое креслице; дети подсели поближе к ней, поближе к окошку. И Лида начала звонким, неровным голосом.

МАРУСЯ

Сказка

Жил-был на белом свете - только не здесь, а далеко-далеко отсюда, в хорошей, привольной стороне, что Украиной зовется, - жил-был казак по прозванию Невтугай. Хорошо было жить казаку: дал ему Бог жену пригожую, добрую, дал и утеху под старость - малую дочку. Дочку Марусей назвали, и не чаяли в ней души отец с матерью.

Жили все ладно, счастливо. Только, сказывают умные старые люди, не бывает долго никому счастья на свете. Пошла под вечер к озеру за водой молодица, пошла да так и не вернулась домой. Куда сгинула, пропала, никто дознаться не мог. Сказывали, будто нашли в осоке алую ленту, но больше того, как ни искали, ничего не нашли. И осталась сиротою малая дочка, и вдовым остался казак Невтугай.

Погоревал, потужил, да и женился на другой; взял за себя старый жену молодую. Красавица была молодая жена: косы до пят, соболиные брови, карие очи. Гордо и вольно смотрела она этими очами из-под соболиных бровей, и так в первый же день на Марусю взглянула, что у бедной девочки вся душа в пятки ушла.

Невзлюбила красавица-мачеха падчерицу. За что про что, того не сказала, а только так невзлюбила, что всю жизнь ей отравила. Стала бить-колотить, золотую косу ей остригла, всякие платья-наряды отняла. Не было той черной работы, какую бы не сработала Маруся, такого тяжелого труда, что бы не велела ей мачеха делать.

А отец старый глядел, молчал, только седой головой качал. Боялся сам, не вступался, не защищал дочку.

И зачахла, завяла бедняжка, высохла вся как в поле былинка. Куда делось веселье детское, игры-забавы, песни звонкие! Осталась одна песенка заветная; выйдет Маруся на тихое озеро, горько в той песне плачется, что оставила ее мама одну на белом свете, малую, беззащитную сиротинушку.

Вернулась раз Маруся домой, гусей своих с воды пригнала. Мачеха в окно увидала, на порог хаты выскочила, зоркими очами стадо окинула, в минуту всех гусей перечла. Недостает одного гуська. Накинулась она на падчерицу:

- Ах ты, зелье этакое, негодница! Так-то ты мне гусей стережешь!.. Скоро половину стада растеряешь! Ступай вон, девчонка поганая, и нет тебе места в хате, пока не найдешь мне моего гуська.

Ударила мачеха Марусю коленом в спину и вытолкала вон за ворота.

Зарыдала бедная горькими слезами и поплелась назад гуся искать.

А вечер уж потемнел, и ночь сошла на землю. Пала роса. От болота туман-пар поднялся. Пошла Маруся в лес. Мокрая трава босые ей ноги знобила; ветки колючие голые плечи и руки царапали, волосы растрепанные за сучья цеплялись. Все дальше шла Маруся. Вот под ногами болото зачавкало, лес редеть стал, и из-за кустов озеро тихо выглянуло.

Сыро, безлюдно, темно! Как тут гуся найти?!

Постояла-постояла в думе Маруся, да и махнула рукой. Села на кочку под кустик, голову на руки положила и стала перед собою глядеть.

Чудно-хорошо было озеро! Стояло оно ровное, гладкое будто зеркало, и гляделось в него небо синее, а с синего неба Божьи очи - частые звездочки. Месяц молодой серебряный из-за дымчатого облачка выплывал и лучи свои ясные в прозрачных волнах купал. Кругом - ракиты, березы, верба молодая, и все тихо, тихо, не шелохнется ни единый листочек.

Смотрит, смотрит Маруся. И видит она, чего никогда прежде не видала. Из-за густой осоки головою русалка кивает: смеется личико бледное, блестят жемчужные зубы, и волосы зеленые по ветру вьются. И смотрит и слушает Маруся. И слышит она: раздался над водой тихий голос, тихий, жалостный, не то ветер шелестит, не то вода звенит. Расслышала слова:

Моя дочка, моя ясочка,

Ты зачем сюда пришла?

Видно, злая ведьма-мачеха

Тебя с хаты прогнала.

Не встать уж мне, не выплыти:

Пески в воде усыпали всю косу мне, всю русую;

Руки в камыше увязли,

А сердце мне змея-тоска

Сосет, грызет без устали.

Погубила меня

Ведьма-мачеха твоя,

Погубила меня,

Утопила меня.

И забурлило что-то на середине озера, словно бы кто камешек кинул. Маруся к воде потянулась, захотела подняться, привстать и... проснулась.

Смотрит: лежит она у кочки, близ озера. Занимается над водою заря ясная, лучами ей прямо в очи глядит. Вспомнила про гуся Маруся, на ноги поднялась и пошла искать по берегу, по лесу, по полю. Устала, измаялась, нигде не нашла, домой к вечеру воротилась.

Разгневалась, разъярилась мачеха, с кулаками на нее напустилась:

- Ах ты, дрянная девчонка, негодница! Где ты все шаталась, пропадала?

Исколотила ее пуще прежнего и опять прогнала гуся искать.

Пошла снова в лес Маруся. Вечером к озеру, к знакомой кочке прибрела, прилегла, и сама не приметила, как заснула. И услышала снова Маруся песню:

Моя дочка, моя ясочка,

Ты зачем сюда пришла?