Казалось бы, доминиканский монастырь, где принял Бруно имя Джордано, где тремя веками ранее жил и творил «ангельский доктор» Фома, был едва ли не идеальным убежищем от суетного мира, вратами в царство знания и добра. На словах, формально, так оно и было. А на деле…

Увы, как мы уже знаем, именно доминиканцы — «нищенствующие непротивленцы» — вершили мрачные дела инквизиции, посылали людей на казни, осуществляли террор, богатели сверх всякой меры.

Дела не соответствовали словам. Мудрые рассуждения теоретиков, прекрасные высказывания, высокий полет мысли не мешали последователям (а то и этим же мудрецам) вершить деяния злобные, страшные, жестокие, низкие. Библейскую заповедь «не судите, да не судимы будете» они нарушали постоянно, устраивая неправедные судилища над людьми и книгами.

В монастырях преобладали лицемеры, хитрецы, бездельники, жулики, а то и бандиты. Вот рисунок того времени, показывающий жизнь в монастыре. На большом дворе возле часовенки собралось несколько человек, что называется, в расцвете лет. Двое борются, двое прыгают с места, соревнуясь. Еще двое бросают — кто дальше — большой камень. Сзади стоит степенный монах в позе спортивного судьи. А вот двое движутся вприпляску и песни поют: эти явно навеселе. Наконец, еще двое прогуливаются с женщиной под руку.

Художник рисовал не с натуры, обобщал. Он мог бы еще изобразить монаха с кинжалом, готового на опасное дельце. Мог бы изобразить монаха-разбойника или убийцу. Не случайно же римская инквизиция выпустила декрет о запрещении принимать в монахи разбойников, воров, мошенников, наемных убийц. Запрещалось ставить в монастырях комедии.

Правда, в монастыре св. Доминика, где находился Джордано Бруно, подготавливали главным образом ученых богословов.

«В монастыре было около 200 монахов, — писал историк В. С. Рожицын, — включая послушников (новициев), учеников школы, студентов, преподавателей и богословов-профессоров, а также правящую верхушку и инквизиторов. Тюрьма инквизиции находилась в подвальном помещении. Значительная часть монахов состояла из людей, укрывающихся здесь, чтобы избежать судебных преследований.

За 1557–1579 годы только против монахов-доминиканцев было возбуждено не менее 150 уголовных дел по жалобам горожан и дворян. В это число не входят судебные процессы по обвинению в ереси и нарушении монастырской дисциплины».

Но ведь это было не просто скопище здоровяков-бездельников, отчасти уголовников. Это были служители церкви, читающие проповеди о добродетельной жизни, призывающие людей к богу и труду, повторяющие постоянно прекрасные слова и мысли. Это были люди, знакомые не только с библейскими текстами, но и со многими философскими сочинениями античных авторов и средневековых схоластиков, обученные логике и риторике, искусству говорить убедительно, красноречиво…

Они жили во лжи и ложью. Потому что словами своими учили одному, а своими поступками — совсем другому. Говорили одно, делали другое, думали третье.

Чем дольше жил Джордано Бруно среди монахов, тем невыносимее становилось презрение к ним. В одном из своих сочинений он писал: «Большинство из них избегало труда и забот, свойственных людям, соблазнилось бездельем и обжорством, и лишь немногие преследовали цель подлинной добродетели души… Даже знаменитейшие среди них, их доктора, превратились в гнуснейших паразитов, вследствие злоупотребления бездельем… И будущий век, когда мир слишком поздно поймет свое бедствие, позаботится о том, чтобы уничтожить людей, избалованных бездельем, жадностью и надменностью…»

Лживость — как способ существования. Двойные люди: скверные, подгнившие души, припудренные фальшиво-гладкими голосами.

Они похожи на вредных насекомых. Как тараканы, шарят по всем закоулкам в поисках пищи. Как клопы, присасываются к труженикам. Они ни во что не верят!

Теисты веруют в бога. Атеисты не веруют в бога. А эти… Антитеисты? Антихристы? Разве не так? Церковь превратилась в скопище торгующих, лгущих, жаждущих власти, самодовольных, глупых, жестоких, подлых людей.

Бруно ненавидел их. Такие существа не достойны жизни. Их надо выжигать… Чем? Не огнем, конечно. Огонь — их оружие. Но есть еще один способ выжигать зло: смех!

Для Джордано оставался единственный способ сохранить душевное спокойствие, не озлобиться: обдумывать окружающую жизнь и осмеивать ее суетность.

И он начал сочинять комедию.

Писать комедию — дело нешуточное. Требуются свежие остроты, захватывающий сюжет, правдоподобные и занятные действующие лица и, наконец, стройная композиция, как у лучших архитектурных сооружений. Чтобы всему этому выучиться, надо много знать, читать, изучать.

Джордано запомнился образ астролога Джакелино из комедии Людовико Ариосто «Чернокнижник» — обманщика, жулика, невежды. Чтобы оправдать свой способ добывать деньги, он ссылается на продавцов индульгенций. (Эта пьеса была написана полвека назад. С той поры немало произошло изменений. Теперь осмеивать продавцов индульгенций было бы опасно.)

Или вот другая комедия: «Каландрия» Бернардо Довицы. Автор не простой: кардинал Биббиена! Его единственная комедия ставилась неоднократно и принималась публикой прекрасно (в числе зрителей бывали папа, короли, кардиналы). Веселье, игра, любовь, поиски наслаждений — вот чем озабочены герои «Каландрии». Высказывания их откровенны и подчас попахивают богохульством:

«Женщины — высшая отрада и высшее благо, какими мы только обладаем на свете», «Могуществу любви подвластно все», «Безумец тот, кто не умеет ловить наслаждений, особливо, когда они сами плывут тебе в руки. Что до скуки и житейских забот, то они подстерегают тебя на каждом углу. И потому лучше не упускать наслаждений…».

Менялись времена и нравы, менялись и комедии.

Никколо Макиавелли, проницательный политик-реалист, отстраненный после падения Флорентийской республики от управления, стал сочинять трактаты, а еще — комедию. Он назвал ее «Мандрагора». В ней, как водится, был обманутый муж, пылкий и счастливый любовник, глупый и жадный монах, симпатичный пройдоха, пикантные ситуации и неприличные намеки… Только вот беззаботной веселости, животной радости жизни в комедии заметно поубавилось. Появились горечь, сарказм. Юмор уступил место сатире.

Автор не восхищался прелестями беспутной жизни, а сетовал на упадок нравов, духовное обмельчание граждан. Причины упадка в комедии, естественно, не анализировались. Но косвенно ответ усматривался в образе прожженного подлеца и лицемера священника фра Тимотео.

В теоретическом сочинении Макиавелли высказывался определенно: «…народы, наиболее близкие к римской церкви, главе нашей религии, оказываются наименее религиозными». Лживость католической церкви привела к тому, что итальянцы «потеряли религию и развратились». Но дело не только в этом. Некоторые заповеди христианства, когда их исполняют не все, дают возможность проходимцам добиваться власти и могущества: «Когда люди, чтобы попасть в рай, предпочитают скорее переносить побои, чем мстить, мерзавцам открывается обширное и безопасное поприще».

Смешными и злобными были комедии Пьетро Аретино — восхваляющие плутов, выскочек, беспринципных наглецов. (Таким примерно был и сам автор. Недаром Микеланджело изобразил в одной из фресок, как Аретино заживо сдирает с него кожу.) По словам одного из героев его пьесы, «испохабилась вся Италия», а люди стремятся «любыми способами урвать у жизни свою долю наслаждений». (Автор и сам не брезговал низкими средствами для достижения своих целей.) Смысл сочинений Аретино сводится к простой идее: мир уродлив, жесток, лжив, несправедлив. Значит, надо быть таким же, приспособиться к этому миру, чтобы выжить и преуспеть.

Выживают наиболее приспособленные! Вот суть жизненной позиции Аретино. Пусть эта формулировка появится и утвердится в биологии через триста лет. По сути, в приложении к человеческому обществу, она утвердилась вполне отчетливо во многих произведениях Аретино.

Так в итальянской комедии XVI века отражалось изменение нравов. От бездумной погони за наслаждениями — к пониманию неизбежности морального падения и духовного обнищания в сложившейся социальной среде. Следующий шаг: использование для собственной выгоды сложившейся обстановки и полное приспособление к ней.