- А ты сам-то, Вить, всё видишь? Ты же у нас самый умный, подумай лучше о себе, а моё прошлое, настоящее и будущее тебя не должно волновать.

Конь что-то там стал раздумывать, очевидно, сочинял речь, аж раскраснелся весь, воспитатель. Но Котька уже устал его слушать, такой бред, если честно, трудно слушать. Хотелось домой, может, ещё на первый урок успеет. Никита даст поспать, замечательный учитель из него получится. Жить не учит, и на том спасибо.

В коридоре коммуналки всегда темно, независимо от того, есть там лампочка или нет, вроде как экономят энергию, а на самом деле, просто лень включать. «Общее» равно «ничьё».

Котька чуть не врезался в Верни, так спешил избавиться от Коня. Женя стоял, прислонившись спиной к стене, опустив голову и понурив плечи. Подслушивал, что ли? Но по тому, как быстро забилось сердце, Котька понял, что что-то тут явно не так. Женька дышал уж больно часто.

- Ты чего тут делаешь? – голос Котьки вдруг стал хриплым и каким-то напуганным. Он просто до чёртиков не любил неожиданности.

- Тебя жду, - тихо ответил Женя и поднял голову. И даже в темноте Котька увидел нечто новое в его лице, нечто, что взволновало так сильно, что даже мурашки пробежали по спине. Верни был уставшим, а глаза потухшими и очень-очень больными, словно он не спал лет сто. – Поехали домой.

- Сейчас поедем, - выдавил из себя Котька. Совсем перепугался. – Подожди, сумку только возьму.

- И мою захвати.

Котька влетел в комнату, Рыжий сидел на диване и смотрел на него хмельными сонными глазами.

- Не мельтеши, башка болит, - прогундел он. Но Котька даже не ответил. Неужели это началось? Жене опять плохо, но в этот раз всё серьёзнее. Эта обречённость во взгляде значила, что он устал… Устал.

Ну где же эта чёртова сумка?! Котька скакал по комнате, заглядывал во все щели, но нигде не мог найти сумку Верни.

- Что ищем? – Рыжий чесал подбородок, скрёб его всей пятерней. За ночь появилась щетина, звук получался отвратительным и ужасно раздражал. Да вообще всё в это дурацкое утро летело под откос.

- Отвали, - огрызнулся Котька, ползая на коленках по полу. Наконец он увидел серую плащёвку, выглядывающую из-под кресла.

Котька вылетел в коридор, даже не простившись с Рыжим - ничего с ним не случится. В голове как бешеная носилась одна только мысль – насколько эта чёртова болезнь серьёзна? И если серьёзна, почему Верни не лечится. Сердце почти совсем остановилось: неужели это неизлечимо?

Женя стоял около входа, уже обувшийся, и опять смеялся с Конём, как и вчера, ценил плоский юмор, широко улыбался, но на этот раз Котька видел глубже и уже не обманывался этим показным весельем. Теперь он точно знал, что это всё неправда. Глаза Жени по-прежнему были потухшими, и голос звучал глуше. Нужно было срочно ехать домой. Верни не спал всю ночь - в этом Котька был уверен почти на все сто процентов - и теперь едва держался на ногах.

- Спасибо этому дому, пойдём к другому, - улыбнулся Женя и пожал протянутую руку Коня. Котька с трудом подавил в себе желание силой вытолкать Верни из этой дурацкой коммуналки, где никто ничего не видит дальше собственного носа. Хотя сам-то он давно ли стал видеть?

- Пока, пока, - поторопил всех Котька. Это представление силы уже капало на нервы. И надо было так притворяться? Если Котьке было хреново, то он просто шёл домой и лечился, а не улыбался всяким идиотам, которые в упор не видят, что ты едва на ногах стоишь, и треплется, и треплется, ну настоящий бесчувственный идиот!

В подъезде Женьке стало совсем худо. Он опёрся плечом об обшарпанную стену и закрыл лицо рукой. Котька молча смотрел на него и ничего не мог с этим поделать. А что он мог? Спросить все эти пошлости про то, как он себя чувствует? Да видно же, что плохо, того и гляди свалится прямо на пол в этом грязном, пропахшем табаком и кошачьей мочой подъезде.

- Может, поедем в больницу? – Котька придвинулся ближе, чтобы если что быть рядом. Никогда прежде ему не было так страшно, и так стыдно за то, что он ни черта не знает о психологии больных лейкемией, или что там у него? Хотя какая нафиг психология, это вообще не наука, а просто повод оправдать свои гадкие поступки. Вот например, Котька был интровертом и меланхоликом, как написали после дурацкого теста с предсказуемыми вопросами, и это значит, что он имеет право молчать, думать там про себя всё что хочет, кипеть от злости, а потом успокаиваться, и всё потому, что у него такой темперамент, и не «нужно ломать свою личность». Да, да, прямо так и написано, личность не надо ломать. Тест для неудачников, честное слово, чтоб им не так тяжко жилось.

- Никаких больниц, - прошептал Верни, тяжело вздохнув, убрал руку от лица. Над его верхней губой блестели капельки пота. Очевидно, опять температура поднялась. – Сейчас всё пройдёт.

Он ещё и улыбнуться попытался, ну полное безумие. Котька даже не успел понять, что случилось, но руки сам потянулись к Женьке, чтобы обнять, ну что ещё он мог сделать?! Чёрт возьми…

- Потерпи немного, - выдохнул Котька в самое ухо. Верни весь сжался, замер, казалось, что он совсем перестал дышать. Потом осторожно поднял руки и коснулся Котькиной спины, крепко сжал ткань свитера. – Я такси вызову, так быстрее будет.

- Хорошо, спасибо.

Женька отстранился сам. Котька опасливо всмотрелся в его лицо, боясь увидеть эту придурочную лживую улыбочку – типа со мной всё ок, не переживай! Но Верни не улыбался, значит, никакого притворства не было. Взгляд опять был живым и внимающим. И это уже было хорошо.

- Я заболел, когда мне исполнилось одиннадцать. Мама подумала, что меня сглазили. Наша соседка по московской квартире очень любила гладить меня по голове при любой возможности. Своих детей у неё не было, поэтому, когда это всё началось, мама и подумала про неё плохо. Но я до сих пор в это не верю. Та женщина была просто одинокой и несчастной, и ничего плохого не было в том, чтобы она гладила по голове чужого ребёнка, тем более что тогда я был очень симпатичным… волосы завивались на кончиках, - Женя показал длину воображаемых волос и в какую сторону они завивались. Очевидно, это смотрелось очень мило. Он даже засмеялся, вспомнив, а потом замер на высокой ноте и опять погрустнел. - Мама приглашала батюшку, он освятил нашу квартиру, меня, говорил что-то про демона, который сидит во мне и не даёт жить спокойно. Мы проводили какие-то обряды очищения… Глупостями занимались… Потом отцу надоело смотреть на все эти бесполезные развлечения, и он отвёл меня в больницу. Никогда не забуду этот день. Светлый кабинет с большим окном, а за ним дворик. Я ёрзал на стуле и никак не мог угомониться, хотел гулять. У меня был друг, жил в соседнем подъезде. Ему обещали привезти велосипед, и я думал про велосипед в то время, когда отец слушал, что говорит ему врач. А потом, когда я в очередной раз спросил, долго ли ещё ждать, отец посмотрел на меня так, что я всё понял. Без слов. Я был болен и очень серьёзно.

Женька замолчал, поправил подушку и удобнее устроился, закутался в одеяло по самую шею. Такой он сейчас был мелкий и умилительный. И очень-очень несчастный. Котька сполз с подоконника и лёг рядом.

- Не против?

- Нет, ты меня успокаиваешь, - Женька улыбнулся и продолжил: - Я попал к очень хорошему врачу, он объяснил мне, что со мной происходит, каким будет лечение… У него был очень низкий голос, и сам он был большой-большой, но я его не боялся. Он меня познакомил с Олегом.

Котька невольно вздрогнул, услышав новое имя, интонация, с которой Верни сказал его, была поразительной. Так Котькина бабушка говорила о боге, о том, что он всех излечит-исцелит, поможет-подсобит, нужно только правильно попросить, быть чистым душой, ну и прочую лабуду, на самом деле, но не об этом речь. Речь о том, как меняется голос с обычного на какой-то другой, когда верующие говорят что-то о боге. Вот и у Женьки поменялся.

- Олег это твой бывший?

Тьфу, ну что за гадость спросил! Котька просто терпеть не мог свою прямолинейность, всегда она ему боком выходила. Мания величия чистой воды. Одна только интонация заставила Котьку плохо думать о каком-то Олеге, которого он никогда в жизни не видел и не увидит. Но хотелось бы, что уж там скрывать.