Через площадь к ним бежала… нет, не девочка, хотя в первую минуту Филиппу показалось, что это подросток — молодая женщина в джинсах и свитере, с темными растрепанными волосами.

Добежала, бросилась Амелии на шею. Сквозь то и дело покрывающееся каплями ветровое стекло трудно было различить лицо баронессы — только руки, материнским жестом обнимающие спину подруги. В сравнении с Амелией та действительно выглядела подростком и была ниже ее чуть ли не на голову.

Потом они отступили друг от друга и оживленно заговорили; Амелия стащила с себя куртку, накинула на плечи Рене. Филипп подумал, что лучше было бы сначала переодеть ее во что-нибудь сухое — она же наверняка вымокла до нитки.

Почему они снаружи стоят, не идут в машину?!

Он вылез, успел услышать обрывок фразы: «…может убить…». Услышав, как хлопнула дверца, Рене обернулась, увидела его — и отшатнулась. На ее лице появилось паническое выражение.

— Не бойся, — быстро сказала Амелия. — Это Филипп. Он мой телохранитель, папа прислал его из Штатов. И кроме того, он… он мой друг.

Филипп удивленно взглянул на нее — до сих пор для всех ее знакомых он оставался не более чем телохранителем, бессловесным и «преданным как пес».

— Здравствуйте, Филипп, — женщина протянула ему руку и улыбнулась милой, застенчивой и немного виноватой улыбкой.

Вблизи стало видно, какая она худенькая и бледная; ее застывшие пальцы, казалось, вот-вот растают в его ладони, будто сосульки. Он продержал их несколько секунд, неосознанно пытаясь согреть, потом опомнился, отпустил и сказал:

— Вы, наверное, совсем замерзли — вам лучше пойти в машину.

— Рене, господи, Рене! В самом деле, скорей полезай внутрь! — тут же всполошилась баронесса и, когда та послушно пошла к машине, двинулась следом.

Филипп придержал ее за плечо:

— Ей бы переодеться надо во что-то сухое. Видишь — она синяя совсем.

— Знаю, только во что? Посмотри, нет ли чего-нибудь подходящего в багажнике.

В багажнике не оказалось ничего, кроме запаски. Но едва Филипп приоткрыл дверцу машины, его встретил вопль:

— Закрой дверь! Побудь снаружи!

Стоять под дождем пришлось недолго. Уже минуты через три Амелия постучала изнутри по стеклу и ткнула пальцем в сторону водительского сидения. Оказывается, она решила вопрос с переодеванием просто: разделась, оставшись в маечке и трусиках, а джинсы и свитер отдала подруге.

Стоило Филиппу сесть за руль, как тут же посыпались распоряжения:

— Можно уже ехать. Если увидишь открытое кафе, притормози — Рене нужно чего-нибудь горячего выпить. Ноги задери на сидение и закутай в куртку! — Он не сразу понял, что последняя фраза обращена не к нему. — Ты кофе будешь… ах да, тебе лучше какао! Значит, принесешь Рене какао, а мне кофе. Ты есть хочешь?

Голоса Рене Филипп почти не слышал, лишь неразборчивое бормотание. Он доехал до ближайшей заправки, где обнаружилось крохотное подобие кафе, и купил шоколадный напиток для Рене и кофе для Амелии. Потом принес кофе и плюшку с изюмом себе — очень захотелось вдруг есть.

С заднего сидения немедленно донеслось:

— Дай маленький кусочек пожевать! Больше, больше ломай — не жадничай!

Пришлось отломить ей добрую треть.

На обратном пути Амелия уже не зудела: «Давай быстрее!» С заднего сидения доносились приглушенные голоса; разобрать удавалось только: «Вот гад!» и «Да ты что?!» Филипп не особо вслушивался — и так было ясно, что Рене жалуется на неудавшуюся семейную жизнь, а Амелия слушает и сочувствует.

К дому они подъехали, когда еще не было шести.

— Сейчас я тебя отведу в гостевую спальню — устроишься, как следует выспишься! — снова захлопотала баронесса. — А потом подумаем, что делать.

— Только никто не должен знать, что я у тебя! — сказала Рене.

— Неужели ты думаешь, — Амелия воинственно вскинула голову, — что этот гад посмеет явиться ко мне в дом? Да он у меня кубарем через порог вылетит!

— Бруни, нельзя, чтобы кто-то знал, — повторила Рене. — Я тебе сказала, если он меня найдет… в общем, нельзя.

— Да не беспокойся ты, в любом случае в доме посторонних почти не бывает. Только Эрни — но он никому не скажет, к потом он сегодня вечером уезжает.

— Есть еще фрау Зоннтаг, Анна и Фрида, — напомнил Филипп.

— Но… — баронесса замолчала и растерянно уставилась на него. Кажется, до нее только теперь дошло, что горничные — это не глухонемое приложение к тряпке, и что если муж Рене пустит по следу жены частных детективов, то те именно от прислуги смогут узнать, что в доме баронессы фон Вальрехт поселилась какая-то гостья.

Сдвинула брови, сказала неуверенно:

— Может, тогда в мастерскую?

— В мастерской спать негде. Наверное, лучше ко мне, у меня сегодня горничные убирать не будут.

— Почему это?! — удивилась Амелия. — У меня они каждый день убирают!

Филипп счел недипломатичным при посторонних говорить: «Я не раскидываю белье по всей комнате и не ем Чипсов перед телевизором», ограничился нейтральным:

— У меня убирают по вторникам и пятницам. Так что если… мадемуазель Перро побудет в моей комнате, никто не узнает, что она в доме.

Со стороны эта парочка выглядела весьма колоритно: Амелия в черных кружевных трусиках, шелковой маечке и остроносых сапожках — и Рене, худенькая и хрупкая, в подвернутых джинсах, мешковатом свитере и незашнурованных хлюпающих кроссовках на босу ногу. Филипп шел сзади и нес мокрую одежду гостьи.

— Тащи это все в мою спальню, — дойдя до его комнаты, распорядилась баронесса.

— Спасибо, Филипп, — прошелестела сбоку Рене.

Амелия появилась в своей спальне минуты через три.

— Муж ее бил… сволочь такая! — с порога начала она. — А теперь прямо в дом шлюху какую-то привез под видом компаньонки матери — да еще с ребенком, с его ребенком, представляешь?! А Рене собирался в санаторий отправить. Ха — в санаторий! В психушку!

— А кто ее муж? — поинтересовался Филипп.

— Никто! Шишка на ровном месте! Альфонс сраный! — стоя к нему спиной, баронесса нервными движениями перебирала вещи в стенном шкафу, выхватывала то одно, то другое и швыряла на постель. — Попробовал бы он на меня руками помахать! Одного раза бы хватило, чтоб разучился! — Схватила образовавшуюся на кровати кучу вещей и устремилась к двери.

Спать хотелось зверски. Развалившись в кресле, Филипп закрыл глаза, надеясь хоть немного подремать, тюка баронесса нянчится с подругой. Но не прошло и четверти часа, как она появилась на пороге с подносом в руках. Подошла, поставила свою ношу на столик — на подносе оказались две чашки, кофейник и тарелка с бутербродами.

— Можешь поесть!

Смотри-ка, это что-то новенькое! До сих пор бутербродами из собственных белых ручек, да еще «с доставкой», госпожа фон Вальрехт его не потчевала — наоборот, предпочитала, чтобы он приносил ей то бутерброд, то кофе, то шипучку.

Заблуждение Филиппа было быстро развеяно.

— Я Рене поесть несла, — кивнула Амелия на поднос. — Но пришла, а она уже спит. Так что угощайся! — Взяла с тарелки бутерброд, села рядом на пуфик. — Я оставила записку фрау Зоннтаг, чтобы она сегодня смёргасборд сделала.

— А это что? — Филипп считал, что хорошо знает немецкий, но слово было ему незнакомо.

— Это бутерброды всякие разные — с селедкой, с ветчиной на ржаном хлебе, с солониной… Нам их в школе иногда к завтраку давали, там кухарка шведка была. Рене они очень нравились.

— А что она теперь делать собирается?

— Не знаю, — невнятно выговорила с набитым ртом Амелия. — То есть будет разводиться, но как и что конкретно — не знаю. Она сказала, что должен приехать какой-то человек, и вроде она надеется, что он сможет ей помочь. Не представляю, кто это может быть. У нее в Англии есть троюродный брат — но с ним она на ножах.

— Может, любовник?

— Что — у Рене?! — переспросила она, глядя на Филиппа так, будто он сказал неслыханную чушь. — Ладно, потом, когда она проснется, я попробую что-то поподробнее узнать, мне неудобно было спрашивать, когда она с ног буквально уже валилась.