История этого края представлялась тогда книгой, где большая часть страниц вообще не была еще никем заполнена. Правда, в записках испанского солдата Берналя Диаса дель Кастильо — очевидца и непосредственного участника всех важнейших событий кровавой эпопеи Конкисты — мы находим упоминание о том, что реку Папалоапан открыл в 1518 году храбрый идальго Педро де Альварадо — будущий сподвижник Кортеса.
«Когда мы следовали вдоль побережья, — вспоминает Диас, — капитан Педро де Альварадо вырвался на своем корабле вперед и вошел в устье реки, которую индейцы называют Папалоапан и которую мы назвали тогда „рекой Альварадо“, поскольку Альварадо был первым, кто открыл ее… Мы с тремя другими кораблями ждали близ устья реки его возвращения, и наш генерал (Хуан де Грихальва. — В. Г.) был очень зол на него за то, что он отправился вверх по реке без разрешения».
Но попытка проникнуть в глубь страны по удобному речному пути закончилась неудачей. В те времена страну населяли воинственные индейские племена, пришедшие откуда-то с запада. Грозные легионы краснокожих воинов, выстроившихся на берегу реки в строгом боевом порядке, были настолько внушительны, что испанцы поспешили убраться восвояси. Из старинных индейских преданий и хроник известно также, что до прихода конкистадоров все побережье Мексиканского залива находилось во власти великого правителя ацтеков Монтесумы. Причем одна из многочисленных повинностей местных жителей состояла в том, что они должны были ежедневно доставлять свежую рыбу ко двору грозного владыки Теночтитлана. Чтобы быстрее покрыть огромное расстояние в несколько сот километров, по всему пути — в джунглях и на горных перевалах были устроены заставы с быстроногими и выносливыми гонцами, которые как эстафету передавали корзины с рыбой от одного поста к другому. За сутки они успевали пробежать от побережья Мексиканского залива до ацтекской столицы Теночтитлан.
Согласно другим сообщениям, первыми обитателями этих мест были ольмеки — создатели древнейшей цивилизации Нового Света.
«Их дома были прекрасны, — гласит легенда, — дома с мозаичными инкрустациями из бирюзы, изящно оштукатуренные, были чудесны. Художники, скульпторы, резчики по камню, мастера по изделиям из перьев, гончары и прядильщики, ткачи, искусные во всем, они совершили необычайные открытия и были способны отделывать зеленые камни, бирюзу…»
На плодородных землях предгорий и речных долин возникли и процветали многочисленные города и селения. Неприступная стена горных хребтов защищала страну от жестоких ураганов и ветров с севера, со стороны океана. А тучные нивы ольмеков, даже при минимальной заботе о них, давали неслыханные урожаи маиса, бобов и тыквы, и притом дважды в год. С незапамятных времен длилось это благоденствие, но все на свете имеет свое начало и свой конец. Неведомые враги, пришедшие с запада, черным потоком хлынули на цветущую страну мирных земледельцев. Высокая цивилизация ольмеков была уничтожена, и джунгли поглотили то, чего не успели разрушить чужеземцы.
На долю Мэтью Стирлинга и его товарищей выпала высокая честь — открыть первую страницу в исследовании таинственной ольмекской культуры, которую, казалось бы, навсегда вычеркнули из человеческой памяти мечи завоевателей.
Поначалу все было загадочным и неясным. Десятки искусственных холмов-пирамид, бесчисленные каменные монументы с вычурными узорами и ликами правителей или богов, обломки красочной глиняной посуды. И ни одного намека на то, кому же принадлежал этот заброшенный город.
Здесь невольно приходили на память слова, сказанные известным американским путешественником XIX века Стефенсом по поводу древнего памятника, скрытого в джунглях Гондураса, на три сотни миль южнее Трес-Сапотес:
«В разрушенных городах Египта, даже в давно забытой Петре, чужестранец знает в общих чертах историю того народа, следы деятельности которого он видит вокруг. Америку же, по словам историков, населяли дикари. Но дикари никогда не смогли бы воздвигнуть эти здания или покрыть резными изображениями эти камни. Архитектура, скульптура и живопись, все виды искусства, которые украшают жизнь, процветали когда-то в этом девственном лесу. Ораторы, воины и государственные деятели, красота, честолюбие и слава жили и умирали здесь; никто не знал о существовании подобных вещей и не мог рассказать об их прошлом. Город был необитаем. Среди древних развалин не сохранилось никаких следов исчезнувшего народа, с его традициями, передаваемыми от отца к сыну и от поколения к поколению.
Он лежал перед нами, словно корабль, потерпевший крушение посреди океана. Его мачты сломались, название стерлось, экипаж погиб. И никто не может сказать, откуда он шел, кому принадлежал, сколько времени длилось его путешествие и что послужило причиной его гибели.
О его происхождении можно узнать лишь по едва заметному сходству с уже известными нам типами кораблей. А впрочем, не исключено, что мы никогда ничего не узнаем о нем вообще. Все представлялось загадкой, темной и непроницаемой. И каждая новая деталь лишь усложняла ее. В Египте колоссальные остовы храмов стоят среди безводных песков во всей наготе запустения. Здесь же необъятное море джунглей мягко окутывает руины, пряча их от посторонних взоров и окружая ореолом романтики».
Два долгих и утомительных полевых сезона (в 1939 и 1940 годах) было затрачено на раскопки в Трес-Сапотес. Длинные ленты траншей и четкие квадраты шурфов опоясали зеленую поверхность холмов-пирамид. Находки исчислялись тысячами: изящные поделки из голубоватого нефрита, бесчисленные обломки керамики, глиняные статуэтки, многотонные каменные изваяния. Но прежде всего была раскопана знаменитая «голова эфиопа», которая, как оказалось, лежала всего лишь в 100 метрах от лагеря экспедиции. Двадцать рабочих целый день без устали трудились вокруг поверженного исполина, пытаясь освободить его из глубокой лесной могилы. Здесь же толпились и многочисленные зеваки из близлежащих селений. Старики индейцы с самым серьезным видом уверяли Стирлинга, что много лет назад кладоискатели нашли возле идола кучу золота. Тогда была раскопана якобы и верхняя часть туловища колосса, украшенная фигурами двух крокодилов. В дополнение ко всему археологи узнали, что сфотографировать голову совершенно невозможно, поскольку она переворачивается на пленке так, что всегда виден лишь один ее затылок!
«Хотя мы довольно скептически относились к этим рассказам, — вспоминает Стирлинг, — тем не менее наш интерес все более возрастал, по мере того как каменный колосс постепенно освобождался от вязкой глины, совершенно затянувшей его за прошедшие столетия». Наконец все было кончено. Очищенная от земли голова казалась выходцем из какого-то фантастического, потустороннего мира. Несмотря на свои внушительные размеры (высота — 1,8 метра, окружность — 5,4 метра, вес — 10 тонн), она была высечена из одного каменного монолита. Подобно египетскому сфинксу, молчаливо взирала она своими пустыми глазницами на север, туда, где на широкой городской площади совершались когда-то пышные варварские церемонии, а жрецы приносили кровавые жертвы в честь грозных языческих богов. О, если бы каменные уста истукана смогли бы вдруг раскрыться и он обрел бы на миг дар речи, многие забытые страницы из прошлого Америки стали бы для нас так же хорошо известны, как и история Египта, Греции или Рима!
Но каким образом доставили древние жители Трес-Сапотес эту огромную глыбу базальта в свой родной город, если ближайшее месторождение такого камня находится в нескольких десятках километров?
Подобная задача поставила бы в тупик даже современных инженеров. А пятнадцать-двадцать веков назад это было сделано ольмеками без помощи колесного транспорта и тягловых животных — у них, как и у остальных американских индейцев, попросту не было ни того, ни другого, — только руками человека. И тем не менее гигантский монолит, доставленный каким-то чудом — и не по воздуху, а по земле, через джунгли, реки, болота и овраги, — гордо стоит теперь на центральной площади города как величественный памятник упорству и труду безвестных мастеров древности.