Намного сложнее было решить, какое сообщение послать Хрущеву. Хотя ядерная война с Советами была чем-то совершенно невероятным, казалось немыслимо вести переговоры о справедливом мире. Кеннеди участвовал в президентских выборах в качестве кандидата от Демократической партии, которая все еще не могла прийти к единому решению по вопросу о наилучшем способе общения с Советским Союзом – переговоры или конфронтация.

Дин Ачесон, занимавший пост государственного секретаря в администрации президента Трумэна, представлял в Демократической партии группу сторонников жесткой линии, убежденных, что Хрущев, являясь продолжателем политики Сталина, преследует цель мирового господства. Некоторые демократы, такие как Эдлай Стивенсон, Аверелл Гарриман и Честер Боулс, рассматривали Хрущева как истинного реформатора, основная цель которого состояла в том, чтобы сократить военный бюджет и повысить жизненный уровень советских людей.

Инаугурационная речь Кеннеди отражала его нерешительность относительно того, будет ли он делать историю, встав на путь конфронтации с Советским Союзом или заключив с ним мир. Подобную нерешительность Кеннеди демонстрировал с первых дней в ответ на многочисленные попытки Хрущева, задействовавшего множество каналов, установить личный контакт и договориться о скорейшей встрече на высшем уровне.

1 декабря 1960 года Кеннеди передал личное послание советскому лидеру с просьбой сохранять терпение через своего брата Роберта, который встретился с офицером КГБ, представлявшимся корреспондентом газеты «Известия» в Нью-Йорке. Тридцатипятилетний Роберт Кеннеди, руководитель предвыборной кампании и будущий генеральный прокурор, был самым доверенным лицом президента, и потому у офицера КГБ не было никаких причин сомневаться, когда Бобби сказал, что говорит от имени брата.

Советский корреспондент не стал направлять материал в газету, а отправил отчет о встрече своему непосредственному начальству в КГБ, которое, по всей видимости, передало его Хрущеву как свидетельство выбранного администрацией Кеннеди курса внешней политики. В ходе разговора Бобби сообщил, что президент будет уделять большое внимание американо-советским отношениям. Президент считает, сказал Бобби, что в ближайшие годы они могут и должны улучшиться. Он намерен уделить особое внимание проблемам разоружения и рассчитывает подписать договор о запрещении ядерных испытаний уже в 1961 году. Роберт сказал, что Кеннеди разделяет желание Хрущева встретиться с глазу на глаз и надеется, что его отношения с советским лидером будут лучше тех, которые были у Хрущева с Эйзенхауэром.

Однако Хрущев был недоволен тем, что Кеннеди не спешит с решением берлинского вопроса. Бобби объяснил, что вновь избранному президенту понадобится порядка двух-трех месяцев, прежде чем он сможет принять участие в саммите. «Кеннеди серьезно обеспокоен ситуацией в Берлине и сделает все возможное для достижения соглашения по берлинской проблеме. Однако если в ближайшие несколько месяцев Советский Союз будет оказывать давление, то Кеннеди, естественно, будет защищать позицию Запада», – говорилось в отчете сотрудника КГБ.

Несмотря на это, Хрущев продолжал настаивать на необходимости как можно скорее организовать встречу на высшем уровне. Спустя несколько дней, 12 декабря, посол Михаил Меньшиков пригласил Роберта Кеннеди на обед в советское посольство в Вашингтоне. Посол, которого американские чиновники прозвали «улыбчивым Майком», с его ограниченным интеллектом и невероятной самоуверенностью, играл комическую роль. Как-то на приеме он произнес на своем ломаном английском тост, оскорбивший присутствовавших на приеме женщин. Однако тот факт, что он напрямую получал указания от Хрущева, заставлял даже его критиков серьезно относиться к таким приглашениям.

Меньшиков стал убеждать Бобби, что недоразумения между их странами зачастую возникали в результате того, что лидеры США и СССР возлагали решение ключевых проблем на чиновников среднего уровня. Он сказал, что Кеннеди и Хрущев – уникальные люди, которые вместе способны найти способ обойти бюрократию, чтобы достигнуть исторических результатов. Он сумел убедить Бобби заставить брата согласиться с необходимостью встречи, в ближайшее время, лидеров двух стран для установления «дружеских отношений и взаимопонимания».

Спустя два дня после встречи с братом президента Меньшиков обратился почти с таким же предложением к любимому американцу Хрущева, Авереллу Гарриману, американскому послу в Москве при президенте Франклине Рузвельте. Еще через день Меньшиков продолжил свою кампанию по организации встречи Хрущева и Кеннеди, действуя через корреспондента «Нью-Йорк таймс» Гаррисона Солсбери, имеющего связи с влиятельными людьми. «Один целый день личных, неофициальных переговоров, проведенных Хрущевым и Кеннеди, намного важнее, чем все вместе взятые встречи их подчиненных», – сказал Меньшиков Солсбери.

Давление на Кеннеди оказал и его бывший соперник, дважды баллотировавшийся в президенты Эдлай Стивенсон, который пытался занять важный пост в правительстве. Стивенсон позвонил Кеннеди в дом его отца в Палм-Бич и предложил себя в качестве добровольного посредника, который может сразу после инаугурации вылететь в Москву для решения вопросов с Хрущевым. «Я думаю, важно понять, хочет ли он продолжать холодную войну», – сказал Стивенсон Кеннеди.

Кеннеди не поддался на уговоры. До съезда Демократической партии Стивенсон не поддерживал кандидатуру Кеннеди на пост президента, и это, вероятно, стоило ему должности государственного секретаря, которую Кеннеди рассматривал как поощрение. Кроме того, антикоммунисты на Капитолийском холме [12] считали бывшего губернатора штата Иллинойс миротворцем. А Кеннеди не желал руководить внешней политикой, находясь в чьей-то тени.

К тому же западногерманский канцлер Конрад Аденауэр ясно дал понять через просочившуюся в прессу информацию, что его более всего волнует, что правительство Кеннеди будет придерживаться такой же мягкой политики в отношении Москвы, как Стивенсон проводит свою внешнюю политику. В результате Кеннеди сделал Стивенсона послом в ООН и отказался от его предложения относительно посредничества в переговорах с Хрущевым.

Утомившись от давления с разных сторон, Кеннеди попросил своего друга Дэвида Брюса, которого назначил послом в Лондоне, помочь сформулировать ответ на протянутую Хрущевым руку. Брюс был опытным дипломатом, во время войны руководил американской разведывательной службой в Лондоне и был послом Гарри Трумэна в Париже.

5 января, после приема с обильными возлияниями в резиденции Меньшикова, советский посол передал Брюсу письмо (на обычном листе бумаги, без подписи), в котором, по его словам, он изложил свои мысли. В нем ясно говорилось: Хрущев настаивает на встрече на высшем уровне и пойдет на многое, чтобы она состоялась.

Меньшиков сказал Брюсу, что Хрущев верит, что при администрации Кеннеди две страны смогут «разрешить существующие опасные разногласия». Однако советский лидер считает, что они смогут ослабить напряженные отношения только после того, как эти две великие державы на высшем уровне договорятся о программе мирного сосуществования. Он сказал, что разговор будет вертеться вокруг «двух нерешенных вопросов» – достижение разоружения и «германский вопрос, включая Западный Берлин». Хрущев хотел встретиться с Кеннеди до того, как у новоизбранного президента состоится встреча с западногерманским канцлером Конрадом Аденауэром и британским премьер-министром Гарольдом Макмилланом, которая, как слышал Меньшиков, намечена на февраль – март.

Брюс сообщил советскому послу, что встречи с этими главными американскими союзниками произойдут позже, чем эта, и он надеется, что Кеннеди отступит от обычной практики проведения консультаций с союзниками перед встречей с противником. Меньшиков ответил, что Хрущев готов ускорить подготовку к этой встрече через личные или официальные каналы. После встречи Меньшиков, в качестве стимула, отправил Брюсу корзину с лучшей советской водкой и икрой. Спустя несколько дней он опять пригласил Брюса на обед, чтобы еще раз подчеркнуть необходимость скорейшей встречи лидеров двух держав.