— Тогда скажи скорее, о чем там говорится?

Я посмотрела на него.

— Папа, мистер Хардинг умер.

— Что ж! — Отец, сидевший за кухонным столом, вздохнул. — Бедная добрая душа, я знал, что он уже некоторое время болел.

Мистер Хардинг был его последним работодателем и оказал ему помощь, когда вынужден был уволить моего отца, проработавшего на него четырнадцать лет.

— И о чем же пишет мне адвокат? — спросил он.

Я облизнула губы от нетерпения. Конечно, мне было жаль, что мистер Хардинг умер, но ему было уже девяносто два года.

— Ты же помнишь его автомобиль, — сказала я.

— Какой именно? Потому что у него их был целый автопарк, — уточнил отец.

— Папа, тот, который ты больше всего любил водить. Ты всегда рассказывал о нем.

Он поднял голову и улыбнулся.

— Ах да! Чудесный «Силвер Гост», это он? Настоящий красавец. Водить его было словно плыть на облаке.

Я прекрасно знала о модели «роллс-ройса» 1921 года с британским правосторонним рулем, кожаной откидной крышей, фарами в форме цилиндра и трубчатыми бамперами.

— Длинный гладкий белый корпус с красно-коричневой отделкой, — продолжил отец, расплываясь в улыбке. Он поднял свою трубку и постучал ею по пепельнице, вытряхивая комок недокуренного табака. — Я и вправду любил водить эту прелесть, — сказал он.

— Папа! — Я встала, не в силах больше сдерживать улыбку. — Мистер Хардинг оставил его тебе. Это указано в его завещании, папа. Автомобиль теперь твой. — Мой голос стал громче от волнения.

Но отец оставался очень спокойным, когда я сказала это. Я ждала чего-то — восклицания, взрыва смеха, еще чего-нибудь, но он не двигался.

— Папа, разве ты не счастлив? Ты же сам только что сказал...

Он кивнул.

— Знаю, девочка моя. Да, я это сказал.

— Тогда почему же ты...

Он снова перебил меня:

— Теперь слишком поздно, Сидония. Прошло время, когда я мог быть владельцем автомобиля. Ты же знаешь, что теперь я не могу доверять своим глазам.

— Ты все еще можешь водить его в дневное время, при ярком свете, — возразила я.

Он посмотрел на меня.

— Нет. Нет, Сидония. Даже в очках я теперь не вижу достаточно хорошо.

Я села и провела пальцами по тисненому фирменному бланку письма.

— Но он твой, — сказала я.

— Что мне с ним делать?

Я выпрямилась.

— Его могла бы водить я, папа. Ты мог бы научить меня, и я возила бы тебя. Всюду, куда бы ты ни захотел поехать. — Я говорила быстро, воодушевившись этой идеей. — Только подумай, папа! Мы сможем поехать куда только захотим.

Воцарилась тишина.

— Папа? Я могла бы его водить, — повторила я.

— Нет, Сидония, — сказал он, набивая трубку.

— Что значит «нет»? — Я наблюдала за тем, как он большим пальцем приминал табак в трубке. — Конечно, я могу научиться водить. Не думаю, что это слишком сложно для меня.

— Это требует координации движений рук и ног. Ног, Сидония. Тебе обязательно нужно будет использовать педали — газ, тормоз и сцепление. При этом необходимо свободно сгибать колени. Я не думаю... — Он взглянул на мой переделанный ботинок.

Я криво улыбнулась.

— Я могу научиться, — громко произнесла я. — Я хочу. Я хочу эту машину!

Отец очень удивился.

— Ну что ж. Ты редко говоришь в подобном тоне.

Я чувствовала, что мой голос прозвучал слишком громко. Но мысль о том, что я смогу водить автомобиль, взволновала меня. Я осознала, что не спорила с отцом уже долгое время. В сущности, я не могла вспомнить, когда в последний раз училась чему-то новому. Или чувствовала гордость за какое-нибудь свое достижение.

Я опустила голову и постаралась совладать со своим голосом.

— Просто... она досталась тебе, папа. Если ты не хочешь, тогда ее возьму я.

Он покачал головой.

— Я уже сказал, что ты не сможешь...

— Смогу. И сделаю это. Вот увидишь! — выпалила я. Неожиданно я вспомнила маму и то, что не сказала ей при жизни, как сильно ценю все, что она сделала для меня. — Ну папа!

Он снова занялся своей трубкой, но затем оставил ее и посмотрел на меня.

— Разве ты не можешь позволить мне сделать это для тебя? Возить тебя куда бы ты ни пожелал? Видеть твою радость от того, что ты сидишь в этом прекрасном автомобиле? Ведь ты большую часть своей жизни возил других людей. Ты всю жизнь все делал для меня. А теперь я смогу возить тебя, папа, — не отступала я. — Пожалуйста, разреши мне сделать что-нибудь для тебя!

Он не ответил, но выражение его лица изменилось, стало мягче, и тогда я поняла, что «Силвер Гост» будет моим.

И вот автомобиль был доставлен в наш двор, отец научил меня водить его, я гордилась тем, что его явно поражало то, как быстро я все схватывала. Как он и говорил, у меня возникли определенные трудности, потому что моя правая нога была недостаточно сильной и колено сгибалось с трудом. Хотя мой отец и понимал, что у меня все получится, он все еще беспокоился, зная, насколько трудно мне было управлять своими ногами.

Я сразу поняла, что люблю водить «Силвер Гост», и с первого же раза, когда вела его сама, испытывала ощущение власти, неведомое мне ранее. Садясь за руль, я забывала о своей хромоте; при откинутой крыше мои волосы, связанные в хвост, развевались и я ощущала почти позабытое удовольствие от скорости. Возможно, это немного напомнило мне о беге.

В то первое лето, когда я стала обладательницей автомобиля, я частенько отваживалась ездить на нем не только по окрестностям, но также и в центр города, где люди не знали меня. Автомобиль привлекал внимание, и у меня появилась новая, весьма горделивая улыбка, когда я кивала тем, чьи взгляды, задержавшись на блестящем кузове автомобиля, устремлялись на меня. Я испытывала непередаваемые ощущения. Я гордилась не столько тем, что обладаю им, сколько своим искусным вождением. Неожиданно я стала уже не просто Сидонией О'Шиа, хромающей женщиной, которая жила со своим отцом на окраине города.

В средине того душного лета я не раз бывала в сельской глубинке. Дети, прогуливающиеся вдоль пыльной проселочной дороги округа Олбани, махали мне руками. Я оставляла машину на обочине и бродила по диким чащам и болотам, иногда доходя до одного из прудов, которых было много в той местности. Сев у края воды, я зарисовывала камыши и полевые цветы. Наблюдала за работой бобров, за белками и кроликами, прокладывающими себе путь в кустах, за тем, как птицы порхали вокруг и вили гнезда. Рядом квакали лягушки, и насекомые роились у меня над головой. Я находила новые для себя растения, даже названий которых не знала, и быстрыми штрихами зарисовывала их, чтобы потом сравнить с теми, что были описаны в книгах по ботанике, выстроившихся на столе и полках в моей комнате. К тому времени как я возвращалась к машине, моя одежда была пропотевшей, в колючках, а волосы — влажными и растрепавшимися.

Я не могла дождаться, когда попаду домой и начну изображать красками то, что ранее зарисовала карандашом. Тем летом моя живопись стала другой. Каким-то образом вождение автомобиля раскрепостило мои пальцы, кисти и даже плечи, поэтому мазки я делала гораздо смелее. Я стала выбирать более насыщенные и глубокие цвета.

Однажды, закончив рисовать восточную фиби в ее гнезде из грязи и мха, я отошла к стене и стала изучать картину. И то, что я увидела, так обрадовало меня, что я подняла Синнабар и закружилась с ней по комнате. Мне казалось, что я танцую.

Как же я была счастлива тогда!

После того как настала зима и выпал снег, выезжать на машине со двора стало трудно, в те долгие унылые месяцы я вынуждена была отказаться от вождения. Всю зиму я с нетерпением ждала, когда снова смогу услышать хриплый звук двигателя, ощутить слабую вибрацию руля под моими ладонями и испытать вновь обретенное чувство свободы, которую подарил мне «Силвер Гост». Я мечтала снова сесть за руль.

Были последние дни зимы, когда отец сказал мне, что собирается в соседний округ на автомобильный аукцион. Он сказал, что поедет с Майком Барлоу.