— Это название — Джемаа-эль-Фна — означает «Собрание мертвых», или «Скопление покойников» — какие-то вселяющие ужас вещи, — продолжил мистер Рассел, снова садясь за стол, но подвинув свой стул так, чтобы видеть меня и продолжить разговор. — Раньше на площади часто выставляли отсеченные головы, это было своего рода предостережением. Французы положили конец всему этому.

— И слава Богу! — добавила миссис Рассел.

— Вы давно в Марракеше? — спросила я.

— Несколько недель, — ответил мистер Рассел. — Но сейчас здесь слишком жарко. Мы уезжаем на следующей неделе. В Эс-Сувейру, где можно насладиться морским бризом. Вы там еще не были?

Я покачала головой. Это название заставило меня вздрогнуть: это там, в Эс-Сувейре, брат Этьена Гийом утонул в Атлантическом океане.

— Прелестный прибрежный городок. Прелестный, — добавила миссис Рассел. — Знаменитый своей мебелью и украшенными резьбой изделиями из туи. Аромат этого дерева может наполнить весь дом. Я надеюсь найти небольшой столик и отправить домой. Как вам нравится интерьер? Я чувствую себя здесь словно во дворце паши.

— А вы не встречали за время вашего пребывания здесь доктора Дювергера? — спросила я, не отвечая на вопрос миссис Рассел.

Гостиница была буквально наводнена богатыми иностранцами; возможно, Этьен останавливался здесь. Или даже находился здесь сейчас. Мое сердце гулко застучало, и я быстро обвела взглядом комнату.

— Как звали доктора, с которым мы встретились в поезде?

Услышав эту фразу миссис Рассел, обращенную к мужу, я снова посмотрела на них.

Мистер Рассел покачал головой.

— То был доктор Уиллоуз. Мне очень жаль. Мы не знаем доктора Дювергера. Но вам нужно спросить у портье, если вы полагаете, что он может быть здесь.

— Спасибо, — сказала я. — Я так и сделаю.

Мне и в голову не пришло спросить напыщенного мсье Генри, не останавливался ли здесь в последнее время доктор Дювергер. Как я могла не догадаться задать такой простой вопрос? Хотя я была немного не в себе, когда приехала. Наверное, и сейчас еще не пришла в себя.

— Это сад... — я махнула рукой в сторону окна.

— Это был своего рода парк несколько столетий назад, — пояснила миссис Рассел, прежде чем я успела продолжить. — Есть прекрасные сады, подобные этому, по всему Марракешу, за стенами медины. Очевидно, у правящих султанов была традиция дарить своим сыновьям дом и сад за пределами медины в качестве свадебного подарка. Много французских отелей построено там, где когда-то были сады правителей. Этот простирается на несколько акров. Вам стоит прогуляться по нему чуть позже, ведь аромат цветов становится насыщеннее к вечеру, когда спадает жара. К тому же он обнесен стеной, поэтому там абсолютно безопасно.

Я кивнула.

— Да. Я схожу.

— Я бы посоветовал вам взять на десерт наполеон. Его здесь прекрасно готовят, в этой гостинице очень талантливый французский шеф-повар, кондитер, — продолжил мистер Рассел, разворачивая свой стул и этим как бы давая мне понять, что разговор окончен. — Нам он очень нравится, правда, дорогая? — сказал он миссис Рассел.

После того как я закончила ужинать, ощутив тяжесть в желудке, хоть еда и была легкой, я прошла через огромную стеклянную дверь в сад. Многие гости теперь танцевали в одном из залов, через которые я прошла, поэтому тропинки сада были пусты, но освещены зажженными факелами. Здесь были апельсиновые и лимонные деревья и тысячи розовых кустов с яркими красными цветами. Я вспомнила о лепестках, разбросанных по всему моему номеру. Соловьи и горлицы гнездились на пальмовых деревьях, что росли вдоль тропинок. В саду было изобилие сладко пахнущей мимозы и растений, которые были удивительно похожи на те, что росли в моем саду: герань, левкой, львиный зев, бальзамин, шалфей, анютины глазки и штокроза.

Удивительно, но мои воспоминания о доме — и моей прежней жизни — казались чем-то далеким, будто женщина, которая жила там обычной жизнью, не поддерживая связи с миром за пределами Юнипер-роуд, никак не могла быть мной.

На этой новой для меня земле я уже не была той Сидонией О'Шиа. С тех пор как я покинула Олбани, все, что я видела, слышала и вдыхала, к чему прикасалась и что пробовала на вкус, было неожиданным и непредсказуемым. Что-то было прекрасным, что-то устрашало. Что-то было опасным и волнующим, что-то — ясным и спокойным. Все воспринималось так, будто новые события были фотографиями из книги, фотографиями, которые я запечатлела в своей памяти.

Я могла рассматривать их, словно медленно переворачивая страницы.

Я аккуратно перевернула образы гостиничного номера в Марселе. Было слишком рано оглядываться на них. Слишком рано.

И мое самое большое и последнее испытание, ради которого я отправилась в такую даль и которое намеревалась выдержать, все еще было впереди. Мысль о том, что я могу столкнуться с Этьеном, возможно, даже уже завтра, так сильно меня встревожила, что я вынуждена была присесть на одну из скамеек.

Через некоторое время я подняла глаза на темное небо, слушая тихий шелест раскачивающихся под сладким ночным бризом пальм и отдаленные, но навязчивые звуки, доносившиеся с площади.

Собрание мертвых. Я вдруг ощутила это как мрачное предостережение и задрожала, хотя было тепло.

И тогда я заторопилась по тропинке назад в гостиницу, желая снова оказаться в своем безопасном номере.

Глава 13

Это было в начале февраля, через одиннадцать месяцев после смерти моего отца; именно тогда я поняла, что произошло. Этьен и я были любовниками уже на протяжении пяти месяцев.

Я подождала еще неделю, чтобы удостовериться во всем, прежде чем делиться этой новостью с Этьеном. Я не знала, как он отреагирует; он заверил меня, что мне не стоит беспокоиться ни о каких последствиях нашей физической близости. Я все понимала. Он был врачом, он знал, как предотвратить это. Но каким-то образом, несмотря на его уверенность, меры предосторожности оказались тщетными.

Я была возбуждена и нервничала, хотела выбрать подходящий момент, чтобы сообщить ему эту неожиданную новость. Мы лежали лицом друг к другу на моей кровати, наши тела еще были разгорячены, хотя дыхание уже обрело нормальный ритм. Это был идеальный момент, как мне казалось тогда, момент откровения и душевного подъема. Я улыбнулась, провела рукой вверх и вниз по обнаженной груди Этьена и произнесла:

— Этьен, я должна тебе кое-что сказать.

Он наклонился ко мне, поцеловал в лоб и сонно пробормотал:

— В чем дело, Сидо?

Я облизнула губы; наверное, мое замешательство заставило его приподняться, опираясь на локоть, и всмотреться в мое лицо.

— Что ты должна сказать мне с таким выражением лица? Ты выглядишь радостной и в то же время будто чего-то стесняешься.

Я кивнула и взяла его руку в свою.

— Это неожиданно, я знаю, Этьен, но... — Я с трудом произнесла это, настолько меня переполняли чувства. — Ребенок, Этьен. Я жду ребенка.

Я затаила дыхание в ожидании его реакции. Но она была совсем не такой, как я предполагала. В бледном свете холодной зимней луны, заглядывающей в окно, я увидела, что его лицо абсолютно ничего не выражает. Оно по структуре и цвету походило на белесый камень. Он отнял свою руку и сел, глядя на меня сверху вниз и плотно сжав губы.

— Этьен! — Я тоже поднялась, чтобы посмотреть ему в лицо.

— Ты уверена? — спросил он.

Синнабар, на удивление ловкая, несмотря на ее возраст, запрыгнула на кровать рядом с Этьеном; он смахнул ее рукой с несвойственной ему бесцеремонностью. Я услышала тихий шлепок, когда она опустилась на ковер, зная, что теперь она, возмущенно взмахнув хвостом, залезет под кровать.

Я кивнула.

— Но я использовал... как это... la capote, презерватив, предохранительное средство, — сказал он. — Я всегда им пользуюсь. — Он все еще был ужасно бледен и по абсолютно непонятной причине перешел на английский язык.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: