Это было лекарство от неврологической патологии, и назначалось оно, чтобы предотвратить приступы эпилепсии и спазмы при параличе.
Но, конечно же, Этьен не был эпилептиком. У него никогда не было припадков в то время, когда я была с ним. И у него не было признаков паралича. Иногда он был немного неловким, задевал мебель или спотыкался о край ковра. Я вспомнила, как наблюдала за ним, когда он разрезал курицу, приготовленную мной на обед, и как вдруг нож в его руке как бы вывернулся набок. Этьен выронил его и уставился, как на незнакомый предмет, затем отвернулся от меня, подошел к мойке и долго мыл руки. Тогда я не задумывалась ни о чем таком, но сейчас вспомнила, как эти, казалось бы, незначительные промахи огорчали его и как он из-за них раздражался, что было для него нехарактерно, бормотал себе что-то под нос и отмахивался от моих вопросов.
Я не знала, что и думать. Если бы Этьен был болен, я бы знала об этом. Так ведь? Я взяла очки и снова несколько раз провела по ним пальцами. Потом положила их и опять взяла в руки письмо.
Эта женщина, его сестра Манон, имела отношение к тайне, тайне, которую Этьен почему-то не мог открыть мне. Вот почему он уехал. Но он не понимал, что я могу принять все, что бы он мне ни сказал. Он должен знать это. Он должен знать, что я люблю его настолько, что меня не волнует его прошлое. Что наше будущее очистит его от всех напастей.
Но найти его... Единственная ниточка, что была у меня, — это имя его сестры — женщины, о которой он никогда не упоминал, — и город, где она живет. Где Этьен вырос. Я поеду туда. Я найду его в Марракеше и скажу ему это.
Можно ли этот поступок назвать спонтанным и глупым? Да. Поступала ли я когда-нибудь так импульсивно? Да, когда позволила Этьену войти в мой дом и пустила в свою постель. В свою жизнь. Я была женщиной, которая заблаговременно и с осторожностью продумывала все свои действия. Мое прошлое казалось мне на удивление далеким, как будто я была героиней романа и отложила книгу, прочитав до средины, так как эта героиня не вызывала у меня больше интереса.
Но, возможно, намного важнее было подумать о той женщине, какой я была теперь, женщине, которая поступала, руководствуясь чувствами, слушая свое сердце. Раньше я думала о своем сердце как об округлом, вяло бившемся органе темно-бурого цвета. Но когда появился Этьен, за короткое время оно превратилось в богатую вазу с ярко-красными цветами, оно пульсировало с дикой энергией.
Я боялась, что, если не узнаю, что произошло с Этьеном, мое сердце станет таким же, каким оно было, снова превратится в орган, такой же спокойный и нетребовательный, как предметы на моих акварелях.
Но самым важным было то, что существовало еще одно бьющееся сердце — такое крошечное!
— Я еду за границу, миссис Барлоу, — сообщила я, зайдя в их кухню. — Я еду... — Я замолчала. Мне не хотелось говорить: «...искать доктора Дювергера, вернее, попытаться найти его». Будет слишком трудно объяснить ей, почему я точно знаю, что он хочет быть со мной. Мне нужно сказать ему, что все хорошо. Я буду любить его несмотря ни на что. — Я еду за границу, — запинаясь, повторила я.
— За границу? — переспросила миссис Барлоу, приподнимая брови. — Как ты это сделаешь?
Я нервно сглотнула. Прошло уже больше недели с тех пор, как я приняла решение, и все это время я планировала свою поездку и предпринимала кое-что. Я уже сделала все необходимое, чтобы получить паспорт. Отнесла в банк пачку банкнот, полученных от продажи «Силвер Госта», и поменяла большую часть из них на франки. Сняла с банковского счета почти все, кроме нескольких долларов, и сходила в туристическое агентство на Дрейк-стрит, где купила билет на теплоход, отплывающий из Нью-Йорка в Марсель через две недели. К тому времени у меня уже будет паспорт. Еще купила два чемодана.
— Все устроено, — сказала я.
— А когда ты вернешься?
— Я еще не знаю, — ответила я. — Но не могли бы вы и мистер Барлоу присмотреть за домом, пока меня не будет? И за Синнабар. Не могли бы вы позаботиться о Синнабар?
Миссис Барлоу невольно сжала губы.
— Значит, так, Сидония. Ты не из тех, кто безрассудно тратит свои деньги, чтобы съездить куда-нибудь поразвлечься. Скажи мне, если я не права, но я думаю, что это связано с твоим пропавшим доктором.
Я не ответила. Просто изучала картину, изображавшую трех бекасов на рогозе, которая висела на стене над ее головой. Я подарила ее им в прошлом году.
— Потому что если ты едешь, чтобы попытаться убедить этого человека вернуться... Нельзя заставить человека сделать то, чего он не хочет, Сидония. Если он не хочет быть здесь с тобой, значит, ехать на другой конец света, чтобы убедить его вернуться, неправильно. — Ее голос был чужим, осуждающим, и говорила она громче обычного. — Не правильнее ли будет просто продолжать жить своей жизнью? Бесполезно переубеждать мужчину, который уже принял решение. Я это знаю.
— Но с ним что-то случилось, миссис Барлоу. Мне нужно сказать ему... Мне нужно... — Я замолчала, не зная, как продолжить. — Мне просто нужно поехать и поговорить с ним, миссис Барлоу.
— Что с ним произошло?
Я пригладила волосы.
— Произошло кое-что непредвиденное. С его семьей.
— Но... почему ты не поговорила с ним, когда он был еще здесь? В конце концов, можно же позвонить ему! Везде есть телефоны, где бы он ни был, не так ли? Я не понимаю тебя, Сидония.
Конечно, она меня не понимала. Я и представить не могла, что миссис Барлоу когда-нибудь испытывала к мистеру Барлоу те же чувства, что и я к Этьену. Или если она и чувствовала нечто подобное, то очень давно и уже не помнит, как это было.
— Миссис Барлоу, пожалуйста! Мне необходимо ехать.
— Значит, ты едешь во Францию?
Я кивнула. Это было не совсем правдой. Да, сначала я направлялась в Марсель. Но я понимала, что мне нельзя говорить ей слишком много. Если я скажу, что еду в Марокко, она спросит, зачем я туда еду. Затем мне придется рассказать ей о письме от женщины по имени Манон.
Вдруг мои губы и подбородок затряслись. Я закрыла рот рукой и отвернулась.
— Кроме того, нужно учитывать твое... положение.
Я снова повернулась к ней.
Она кивком указала на мой живот.
Я отняла руку от рта.
— Откуда вы знаете?
Она склонила голову набок.
— Женщина заметит признаки этого, если присмотрится. К тому же в скором времени это станет видно всем. Скажи, как ты будешь путешествовать, одинокая женщина без кольца на пальце и с животом, будто размахивая перед всеми флагом? Хочешь, чтобы люди осуждали тебя?
Миссис Барлоу никогда раньше так со мной не разговаривала. Я прочистила горло.
— Меня не волнует, что другие думают обо мне. Вы знаете это. Меня никогда это не волновало.
Она опустила глаза, совсем ненадолго.
— Возможно, было бы лучше, если бы тебя это волновало, Сидония. Возможно, тогда ты не оказалась бы в таком положении. Боже мой! Если бы твоя мама видела, что ты приводила в дом мужчину, завела интрижку...
— Теперь уже бесполезно ругать меня, миссис Барлоу. — Я заговорила на повышенных тонах, как и она. — Моя мама давно умерла. А это не ваше дело.
Миссис Барлоу отшатнулась от меня, как будто я дала ей пощечину, и я знала, что сделала ей больно. Но я злилась на нее, потому что она сказала правду.
— Извините, миссис Барлоу, — быстро сказала я. — Вы всегда были так добры к нам. Ко мне. — Мне не хотелось вспоминать о том, что я не платила мистеру Барлоу за аренду несколько месяцев после смерти отца, ведь я не знала, известно ли об этом миссис Барлоу. — Это просто потому, что я... я люблю его, миссис Барлоу. И он тоже любит меня. Я это знаю.
Тогда миссис Барлоу обняла меня.
— Они всегда действуют осмотрительно, когда чего-то хотят, Сидония. — Она вздохнула, и я наклонилась к ней. — Ты так мало знаешь жизнь, моя девочка, — сказала она. — И мужчин. Я понимала, что одна проблема переросла в другую. Я понимала это, Сидония, но ты так скорбела по своему отцу, что я подумала: ну что ж, Нора, пусть девочка немного развеется.