Слезы ожидания и слезы о прошедшей любви должны растрогать читателя и зрителя:

Адресат, как и ролевые лирические персонажи, способен рыдать над страницами любовных романов, лить слезы над горькой судьбой героини фильмов, прослезиться, слушая трогательную песенку о любви:

Вместе с тем чужие слезы не всегда вызывают сопереживание персонажей Л. Рубальской. Например, разлучница безжалостна:

Одобряемая адресатом сдержанность лирической героини поддерживается изображением дозированности выражения внутреннего эмоционального переживания (гендерные стереотипы: слезы никто не должен видеть; нельзя плакать при посторонних):

Лирическую минорную тональность поддерживает характерный для народной песенной лирики синтаксический параллелизм [Артеменко 1977]:

Мучительные сомнения в верности любимого, предавшего взаимное чувство, сочетаются с готовностью все простить и боязнью одиночества. Поддерживают изображение чувства глаголы интенсивной эмоциональной деятельности (ревновать, изменять, ненавидеть) в контрасте с лексикой, передающей кризисное эмоционально-психологическое состояние, состояние одинокого человека:

Для воссоздания воспеваемого чувства любви используются образные средства, разрабатывающие ассоциативный потенциал ключевых слов.

Сравнение употребляется как средство образного изображения любви и ее проявлений. Оно акцентирует жажду зрелой любви (Душа, как вишня, к любви поспела)', изображает любовь запретную, украденную:

Сравнение рисует хрупкость, незащищенность любви и любящих, недолговечность любви:

Сравнение изображает внешнее проявление любовной страсти, ее скоротечность и пагубность: Как два выстрела, два взгляда; И сгорали женщины, как порох; Разгорелась любовь, будто вспыхнула спичка, Но подул ветерок, вот и нету огня.

Сравнение рисует стихийность прекрасного чувства, его романтическую красоту:

Метафорические средства характеризуют грани любви – прекрасной, но не состоявшейся (Мне лишь гостьей побыть довелось на балу у любви), хрупкой и незащищенной (Но любовь – беспомощная шлюпка), затягивающей (Любовь – болото с тиною), недолговечной (И одну любовь на две разлуки Мы с тобой решили поменять).

Неизбывность любовных страданий передается с помощью метафоры физической боли:

Лексика эмоций не только обозначает чувства, душевное состояние, переживания, но и характеризует особые отношения между любящими. Сфера эмоциональных отношений для автора важнее сферы сексуального удовольствия, которое рисуется скупо, в узнаваемых образах:

Л. Рубальской удалось передать ментальную специфику, определяющую национальное представление о любви. Обратимся в этой связи к рассуждению В.В. Колесова. Ученый отмечает: «Из многих значений, связанных с понятием “любовь”, для русского менталитета, по-видимому, более характерно понимание любви как отношения, а не как связи. Русские философы единогласно подтверждают это идущее с древности представление о любви <…> Сегодня мы и любовь представляем в искаженном понятийном пространстве. Отсюда наблюдаются попытки внедрить в подсознание новые представления об этом отношении: любовь как секс, например. Мы предпочитаем заимствовать английское слово, а не вводить его смысл в значение славянского “любовь”» [Колесов 1999:136]. Не случайно устойчивые сочетания «заниматься любовью», «заниматься сексом» впервые отмечены в словаре языковых изменений. Причем сочетание «заниматься любовью» трактуется как калька с английского [to make love], функционирующая в роли эвфемизма[14].

Если сопоставить тексты Л. Рубальской с текстами молодежной массовой культуры, можно заметить, что последняя редуцирует ментальные представления о любви, детабуирует вербальные обозначения сферы сексуальных отношений, подменяет эмоциональные реакции физическим взаимодействием, не дающим духовного наслаждения. Этим объясняется склонность молодых авторов к использованию так называемых «матерных» слов и выражений, преимущественно в прямых значениях. Сексуальная сосредоточенность обедняет эмоциональную и интеллектуальную сферы и одновременно сужает круг «своих», т. е. зрителей (слушателей) или группы, к которой принадлежит автор текста и его адресат. Табуированные в литературной речевой культуре прямые номинации сексуальных денотатов во многих текстах молодежной субкультуры используются как ключевые слова-«раздражители», которые интерпретируются адресатом в качестве сигналов «своего круга». Отказ от ментальных представлений об отношении полов нередко приводит к трактовке любви как мифологемы.