В основу негативной метафоры может быть положено образное переосмысление внутренней формы слова (его этимологии). Например, автор статьи о телешоу «Бабий бунт» начинает свой материал таким образом:

Само слово «бунт» исходит от немецкого «Buncl», то есть «союз, объединение для выживания и достижения означенных целей». Короче — стая (Г. Кемоклидзе // Литературная газета. 2007. № 43).

Журналист сознательно идет на нарушение логики: «союз» и «стая» – это все-таки разные вещи, хотя в обоих случаях значимыми оказываются чувства, эмоции членов объединения, в поведении бунтующих, как и в поведении стаи, присутствует элемент стихийности. Но такая «трансформирующая» апелляция к ВФ позволяет журналисту сразу создать негативный образ агрессивных, озлобленных, подчиняющихся «темным инстинктам», а не разуму участниц шоу «Бабий бунт». Делая в дальнейшем «звериную» метафору развернутой, автор использует характерные слова и выражения: жертва, зафлажкованный самец, четверка коварных самок, стая без вожака (вожачки), оказался не по зубам дамской стае, кидается, набрасывается и др., закрепляя и усиливая отталкивающий образ женщины.

Исследователи отмечают активную эксплуатацию в текстах СМИ метафоры «войны», которая может вызвать эффект агрессии. Обратимся к следующему отрывку, где автор выражает оценку действиям некоего «мирового правительства» в связи с опасными «международными» эпидемиями:

Нынешняя тактика весьма схожа с экологической «шизофренизацией сознания» советского народа нитратами, сальмонеллезом, сероводородом и т. д. Союз развалили – принялись за планету. Сначала коровьим бешенством шандарахнули. Затем атипичного пневмонией грохнули по мозгам. Следом птичий грипп в атаку послали. Теперь свинючий громко хрюкает. Кошмарят без передышки (Комсомольская правда. 25.06–02.07.2009).

Выделенные слова и выражения представляют собой номинации ударов и военных действий, в контексте которых номинации болезней приобретают значение оружия или боевых соединений. Все вместе формирует образ коварного («шизофренизация сознания») и беспощадного противника, которым и является объект оценки. Снижению этого образа способствует просторечная, грубая окраска ряда слов и выражений (шандарахнули, грохнули по мозгам), жаргонизм кошмарят, оживляющий здесь свою внутреннюю форму.

Речевая агрессивность производит особенно неприятное впечатление, когда используются метафоры, связанные с сексуальной сферой:

А когда я смотрю на сегодняшних агрессивных и отмороженных, то понимаю, что передо мной евнухи, способные озвучивать лишь то, что им позволят. Талантливый Парфенов пытался звенеть золотыми яйцами на НТВ, но был взят за них же и выдворен, чтобы звенел в другом месте, желательно подальше от СМИ (Аргументы и факты. 2004. № 25).

Данный текст представляет образчик, казалось бы, парадоксального сочетания инвективных метафор и жаргонизмов (отмороженные) на фоне литературной лексики и книжного синтаксиса. Автор явно демонстрирует владение литературным языком и знание норм публичной речи, поэтому тем более вызывающим является оскорбительно-саркастический тон его высказывания.

Итак, рассмотрев оценочные функции основных тропеических средств, а также проанализировав текстовые примеры, мы приходим к следующим выводам. Сравнения и метафоры делают негативную оценку экспрессивной и тем самым усиливают воздействующий эффект. Если на их базе создается нарочито неприятный, отталкивающий или прямо оскорбительный образ, то автора с полным правом можно упрекнуть в речевой агрессии. Нередко тропы взаимодействуют в массмедийном тексте с оценочной лексикой, как нейтральной, так и стилистически окрашенной, в том числе просторечной и жаргонной. Перенасыщение текста средствами выражения негативной оценки делает последнюю навязчивой, излишне субъективной и недостоверной, потому что логика аргументов подменяется эмоциями автора, а здоровая полемика – критикой не позиции, а личностей.

Одно из проявлений речевой агрессии – немотивированное использование иноязычных элементов, которые часто служат не целям номинации или уточнения уже существующих понятий, а используются в чисто рекламных целях, в целях агрессивного воздействия на читателя или слушателя. Заимствование иноязычной лексики – это естественное, закономерное и положительное для любого языка явление. «В истории каждой культуры и любого языка бывают периоды, когда процессы лексического заимствования происходят особенно интенсивно и широко, отражая (а в какой-то мере и способствуя этому) развитие страны и ее национального языка» [Химик 2006: 56]. В конце XX – начале XXI века в российском обществе возникли такие политические, экономические и культурные условия, которые определили предрасположенность социума к принятию новой и широкому употреблению ранее существовавшей, но специальной иноязычной лексики. К таким условиям ученые относят переоценку социальных и нравственных ценностей, объединительные тенденции в идеологии и официальной пропаганде, отражающие ориентацию российского общества на общечеловеческие ценности и западные образцы в области экономики, политической структуры государства, в сферах культуры, спорта, торговли, моды, музыки. Эти тенденции способствовали активизации употребления иноязычной лексики [Крысин 2002: 5]. «Интенсификация процесса заимствования в русском языке конца XX – начала XXI века давно находится в поле внимания русистов. Высказываются различные мнения относительно количества заимствованных слов, особенностей их освоения, их уместности в речи, их взаимоотношений с исконной и ранее заимствованной лексикой, относительно оценки говорящими новых иноязычных слов и т. д.» [Крысин 2006: 66].

В последнее время процессы новейшего заимствования в русский язык вызывают у ученых определенную тревогу интенсивностью появления чужих слов и использования их в средствах массовой информации. По мнению ученых, язык столичных и региональных СМИ нарочито перегружен ненужными и неуместными заимствованиями из английского языка.

Неоправданным является чрезмерное использование заимствованных слов и транслитерированных иноязычных элементов: поскольку СМИ рассчитаны на широкую аудиторию, а не на узкий круг специалистов, у читателя может возникнуть чувство собственной неполноценности при попытке осмыслить текст. «Одна из распространенных стратегий негативного воздействия на адресата речи – это создание кодового конфликта: через разницу кодов адресант, стараясь унизить адресата, сознательно стремится к непониманию <…>. В качестве языковых средств речевой агрессии в этом случае используется узкоспециальная терминология и прежде всего варваризмы – малоизвестные заимствования, иноязычные вкрапления» [Коряковцева 2008: 97].

В текстах современных федеральных газет встречается множество транслитерированных и транскрибированных терминов, заимствованных из английского языка:

Аудит (ревизия), авуары (денежные средства), акт сюрвейера (наблюдателя), бенефициар, брэндинг, валоризация, варрант, гудвилсолидарный, детеншен, дисбурсментский счет, индемнитет, инжиниринг, клиринг, консигнация, контроферта лаг, лизинг, локаут, маржинальный доход, мерчандайзер, ноу-хау лицензиара, опцион, офшорный центр, онкольная операция (on call transaction), преференциальные льготы, римесса (remiffance), роялти, свинг, свог, супервизирование, тайм-чартер, таксатор (tax-collector), толлинг, трактация, хайринг, хеджер, флуктуации рынка, форфейтинг, франчайзинг, франшиза, фри-аут и др.

«В газетах и на телевидении стало особенно модным блеснуть знанием современной политической терминологии, часто скачанной из соответствующего американского источника. На самом деле, следствием засилья таких заимствований является то, что жители российской глубинки оказываются фактически отрезанными от политической и культурной жизни в столицах и воспринимают ее неадекватно, предвзято» [Хромов 2007: 621].