Использование графически неадаптированных иноязычных элементов в подобных случаях может привести к стилистическому несоответствию этих элементов окружающему контексту, стилистическому рассогласованию текста и препятствует адекватному восприятию, пониманию смысла последнего. В некоторых случаях такое использование служит средством негативной оценки:
Основной лозунг нынешней номенклатуры — «how much» (сколько стоит) (Аргументы и факты. 2009. № 28); Статья называлась «Slead polski» («Польский след») и в ней говорилось о Сергее Станкевиче. <…> как там с hontrem (честью) у видного российского чиновника, в свое время управлявшего столицей России, а затем предавшего и Москву, и Россию, и доверчивый русский народ и с «wypychanym peecakem» (набитой мошной) перебежавшего на свою историческую родину, в Польшу (Дуэль. 2007. № 51).
Графически неадаптированные иноязычные элементы функционируют и в составе сложных слов в виде одного из корней:
Web'ализация высоких чиновников в России с подачи Медведева уже началась <…> Однако верховная власть совсем недавно начала использовать web-зону для обратного связи (Известия. 08.04.2009); Я предлагаю на каждый случай несколько fashion-идей (Комсомольская правда. 20–27.12.2007); Потерянный PIN-код (Комсомольская правда – Нижний Новгород. 29.11.2007); Потом мы прошли в VIP-кабинет, и нас оставили вдвоем (Комсомольская правда. 15—22.02.2007) ; «Наша Версия» предлагает читателям краткую экскурсию по VIP-резиденциям Дмитрия Медведева и Владимира Путина <…> Но кого из VIP-гостей это волновало? <…> Любопытно, что название «Завидово» для VIP-охотхозяйства было выбрано еще в советские времена в целях конспирации (Наша Версия. 11—17.08.2008); …надзор за природой превратился в путинского России в охотничье VIP-хозяйство, в котором кремлевские холуи допущены к неограниченному браконьерству (Дуэль. 2009. № 5); А грамотные рекламные кампании и PR-ходы успешно привлекают внимание публики и к современному искусству, и к тому, кто его выставляет (Наша Версия. 13–19.10.2008).
В последние годы в печатных СМИ получили распространение графические гибриды, графодериваты [Попова 2007], в которых в экспрессивно-оценочной функции используются алфавиты разных языков:
Не клевещи на наших HERRoв… Итак, в газете «Саратовский расклад» от 9 августа прошлого года появилась статья, конечно, бредовая и фантастическая о том, что якобы 4 августа, в субботу, на славного реке Волге Генеральный Едросс Russia (иначе ГЕR, что в некотором роде созвучно немецкому слову Herr, т. е. господин), заместитель председателя ГД в ходе прогулки на яхте «Принцесса» подстрелил во время подводной охоты молодую девушку… (Дуэль. 2008. № 5); Бизнесnet. Электронная торговля даже разнообразнее традиционной. <…> Несмотря на все трудности, некоторые разворачивают в Интернете настоящий бизнес. Как например, один из завсегдатаев net-торговли Василий… (Собеседник. 2008. № 43); Aeroнавтика (Итоги. 24.03.2008); Не UKRadu!Новый год начался с очередного газовой войны между Украиной и Россией (Новое дело. 15–21.01.2009); HELLИКОПТЕРЫ. Полеты на отечественных вертолетах превращаются в адский аттракцион (Наша версия. 19–25.01.2009).
«Не обладая, как правило, необходимой лингвистической подготовкой, адресаты текстов СМИ, насыщенных транслитерированными (и нетранслитерированными. – Авт.) англо-американизмами, испытывают состояние напряженности и тревоги. Следовательно, журналисты, адресанты таких текстов, вызывая у адресатов состояние угрозы самоуважению и самооценке, выступают в качестве речевых агрессоров» [Коряковцева 2008: 99].
Немотивированное использование заимствований журналистами СМИ – это и дань моде, демонстрация своей приобщенности к «продвинутой среде», поскольку чужое слово воспринимается как более престижное (бэби, билдинг, дайджест, киндер, ноу-хау, офис, респект, эксклюзив и др.). Замены иностранными синонимами привносят контекст «буржуазности», «фешенебельности».
Еще одно проявление речевой агрессии в СМИ связано не только с немотивированным, но и с ненормативным использованием заимствований. Ненормативное использование иноязычных слов связано с нарушениями лексической и стилистической их сочетаемости с другими словами: возбуждать импичмент, приятно шокированы, имидж Пушкина всегда с нами, саммит врачей, фундаментальный сиквел и др. Исследователи нередко отмечают небрежность журналистов в использовании заимствований: собачий раут вместо ритуал – о собаке, которая принесла гостю тапочки и подала ему лапу; артефакт – нечто непознанное, хотя это нечто, сделанное руками человека [Сиротинина 2008: 10].
В языке современных СМИ иноязычные слова нередко используются в качестве эвфемизмов:
рэкет (злостное преступное вымогательство), киднепинг (кража детей с целью выкупа или продажи в рабство), педофилия (растление малолетних), стагнация (застой), кетч (бандитство), приватизация (разгосударствление).
Подобные эвфемистические замены направлены на то, чтобы изобразить в нужном ракурсе истинное положение дел: «Наши области стали регионами, а народ превратился в безликие массы. Массы временами оборачиваются электоратом, становясь избирателями» [Колесов 2003: 36].
Семантической расплывчатости заимствования способствует расширение его сочетаемости в текстах СМИ: терроризм политический, духовный, экологический, финансовый, почтовый, телефонный, языковой. «Семантическая расплывчатость иноязычных терминов используется с целью ввести в заблуждение адресатов газетных текстов и, манипулируя их эмоциональным восприятием, укрыть истинный аксиологический смысл этих текстов. Существует мнение, что таким образом в общенациональный оборот вводится специально изобретенный язык, изменяющий или затемняющий смысл слов» [Коряковцева2008: 100]. По словам В.В. Колесова, «лучший способ скрыть свои мысли и чувства – включить в свою речь непонятное иностранное слово» [Колесов 2008: 36].
Опасность избыточного употребления заимствований, особенно варваризмов, «которые хлынули в нашу речь как результат копирования чужой жизни и бездумно употребляются без разбору», без всяких пояснений на страницах изданий, ученые видят в том, что подобные употребления уклоняют нашу мысль в сторону, сопрягая ее с экзотическим звучанием сказочного слова, убирают заключенный в понятии национальный образ, переводят этот образ в систему чужих символов [Колесов 2003: 36]. Подобное удвоение мыслимых нами явлений «расстраивает традиционные для нас представления о мире» [Колесов 2003: 38]. Совсем не случайны подмены импортным словом коренного русского: необходимо скрыть неблаговидность своих дел. Рэкетир – это злостный вымогатель, инвестор – вкладчик, дистрибьютор – распределитель, кетч – бандитство, коммерсант – спекулянт, спонсор – покровитель, мегаполис – город-гигант, стагнация – застой, саммит – встреча, маклер – посредник, приватизация – разгосударствление. «Наши области стали регионами, а народ превратился в безликие массы. Массы временами оборачиваются электоратом, становясь избирателями. Попутно можно слукавить, скрывая под словом не свойственный ему смысл. <.. >Легкие смещения смысла происходят во всех терминах, назначение которых как раз в строгости понятия, за ними скрытого. Суверенитет государства оборачивается суверенитетом титульной нации, демократия утрачивает признаки народовластия, и так далее…» [Колесов 2003:36].
По мнению ученых, при освоении непереведенных иноязычных слов происходит грубое вторжение в русскую этнокультурную картину мира чужеродной ментальности: «…заимствования воспринимаются как готовая сеть парадигматически, то есть системно обусловленных номинаций, обслуживающих определенную культуру, и потому в модном рвении заимствуются целиком. Это… насильственная смена ментальности» [Колесов 2002: 202]. «Массовые иноязычные заимствования привносят в литературный язык чужие, инокультурные концепты…» [Какорина 2008: 529]. Так, «в русском языке иноязычный лингвокультурный концепт killer существенно трансформируется, сужается» [Какорина 2008: 529]. В русском языке в слове киллер, по мнению В.И. Карасика, вообще отсутствует возможность моральной оценки явления, поскольку слово обозначает профессию: убийство приравнивается к работе и выполняется за плату [Карасик 2002: 259]. По мнению Е.В. Какориной, «профессию киллера вполне можно отнести к разряду престижных, «знаковых» профессий нашего времени, имеющих положительный, романтический ореол (для определенных групп социума)» [Какорина 2008: 529]. «Понятие киллер связано с новой, сформированной в массовой культуре через посредство массмедиа социальной моделью личности, которая обладает скорее положительно оцениваемыми, привлекательными чертами (высокие заработки, красивая, интересная жизнь, борьба за справедливость). Это своеобразный «герой нашего времени», кумир, образец для подражания. Типичный заголовок: «Киллер – киногерой нашего времени» (АиФ. № 26. 28.06.2000)» [Какорина 2008: 529].