— Приветствую вас, дядюшка!Проходя по вашей ужасной улице, я говорила себе: Патриция, ты непременно должна убедиться, что твой дядя все еще украшает белый свет!

Если бы Малькольм был более наблюдательным, он бы заметил, что поцелуй, которым обменялись дядюшка и племянница, не был таким уж горячим и скорее походил на те легкие прикосновения, которыми обмениваются высшие чины офицерства при получении наград, чем на родственное нежное лобзание. Но шотландец до того оторопел, что был не в состоянии абсолютно ничего воспринимать. Он стоял с разинутым ртом, глаза навыкате и не сводил взгляда с молодой женщины. Блюм краем глаза наблюдал за ним и с удовлетворением отметил, что западня действует отменно.

— Мистер Макнамара, позвольте вам представить мою племянницу Патрицию Поттер.

Патриция сделала вид, будто только что заметила великана, и довольно холодно осведомилась:

— Как вы себя чувствуете, мистер Макнамара?

Ни слова ни говоря, шотландец бросился на лестницу и исчез, оставив молодую женщину в некотором недоумении.

— Вот это да! Что это с ним?

— Мне кажется, я догадываюсь... Главное, ничему не удивляйтесь!

И хотя Патриция была предупреждена, она все-таки содрогнулась, услышав доносящиеся сверху разудалые звуки песенки «Ив мрачных горах растут леса». Она еще не пришла в себя, Когда появился Малькольм со своей волынкой, дуя во всю дуду. Блюм прошептал:

— Это в честь вашей красоты, моя дорогая!

Патриция разразилась хохотом, что, по всей видимости, еще подбавило жару Макнамаре, и он буквально на едином вздохе, без пауз, дотянул мелодию до последней ноты.

— Могу ли я узнать, мистер Макнамара, почему вы затеяли этот очаровательный концерт?

— У нас в Томинтоуле плохо подвязаны языки. Нам легче использовать волынку. А вы уж больно хороши, мисс Поттер!

— Мерси.

— Вы здесь живете?

Сэм вмешался:

— Моя племянница поет в «Гавайских пальмах», это на Фрис-стрит.

— Это далеко?

— Да нет, совсем близко, в нашем квартале Сохо.

— Тогда мне можно пойти ее послушать?

— Мне бы это доставило удовольствие, мистер Макнамара. Дядюшка, я должна идти. Мой выход через два часа, я только успею перекусить и одеться. До свидания, мистер Макнамара! И, может быть, до скорого.

— Не сомневайтесь!

Патриция! ушла, а шотландец все не мог остановиться:

— Так что, старина, слов нет, до чего хороша у вас племянница! Ей-Богу! Если бы такая завелась у меня дома, да мне ничего больше и не нужно!

— Я погляжу, Патриция произвела на вас большое впечатление!

— Да она меня сразила... Я думал, что только в кино можно увидеть таких красавиц... Эх! Если бы я не был простым скотоводом, я бы ей предложил выйти за меня замуж. Как вы думаете, она бы согласилась?

— Честно указать, мистер Макнамара, я бы сильно удивился, если бы Патриция согласилась похоронить себя в вашем Томинтоуле.

— О, не скажите. У нас крутят кино раз в неделю под крытым гумном Нила Макфарлена. Ну, летом, конечно, потому что зимой можно окоченеть на наших скамейках... А она ни с кем не помолвлена?

— Насколько я знаю, нет. Она вполне порядочная девушка. Конечно, то, что она поет в ночном заведении, это не очень... Но ведь на жизнь как-то надо зарабатывать. Не повезло ей. У нее родители погибли в автокатастрофе, и она в двенадцать лет осталась сиротой.

— К счастью, У нее были вы.

— В каком смысле?

— Ведь вы же ее дядя?

— О, конечно... Не знаю, что стало бы с бедной крошкой без меня. Ведь я вел такую жизнь, какая не очень-то подходила для воспитания девушки... Вы меня понимаете? Я ее поместил в пансион в Йорке... Когда она закончила учебу, то попыталась зарабатывать на жизнь... Еле сводила концы с концами, я ей помогал, само собой... И вот однажды, просто от скуки, она приняла участие в конкурсе самодеятельности, и тут ее заметили... О, вовсе не потому, что у нее был какой-то особенный голос, нет, просто приятный, и тут же ее стали приглашать... Сейчас она уже много месяцев поет в «Гавайских пальмах», и, похоже, ее успех не идет на убыль.

Вот уже три месяца, как Дункэн и Девит, понимая, что за ними пристально следят, сидели присмирев. Тот, кто руководил всеми передвижениями наркотиков в квартале Сохо, приказал им не рыпаться. И оба подонка приходили в ярость от того, какие деньги уплывали у них из-под носа. Эта бездеятельность, в которой они закисали, и подтолкнула согласиться на пустяковую операцию, предложенную им Сэмом Блюмом. Развалившись в кресле, Девит после звонка Сэма произнес:

— Пять тысяч фунтов! Ведь это целая куча хорошеньких бумажек, Джек. А вы как считаете?

— Я считаю, что они мне пригодятся, потому что иметь источником только «Гавайские пальмы»...

— Вот-вот. А с какого боку мы к ним подберемся, Джек?

— Для начала как молено меньше участников, Питер. Одному только Сэму придется давать двадцать пять процентов...

— С него хватит и десяти, если вы меня уполномочите серьезно побеседовать с ним, чтобы был посговорчивей:

— Я уполномочу вас, Питер. Итак, десять процентов Сэму... Затем, я подумал о Блэки и Торнтоне... Они умелые в таких операциях... По десять процентов каждому. Но, судя по тому, что нам рассказал Сэм, было бы не вредно к ним подключить и Тони.

— Это еще десять процентов?

— Разумеется.

— Как любому слабаку, Сэму мерещатся всюду великаны!

— Подождем. Убедимся собственными глазами. Передайте Блэки, Торнтону и Тони, чтобы они не теряли с нами контакта в течение вечера. Парень должен притащиться сюда, чтобы похлопать Патриции. Она сразила его наповал.

— Я знаю, что вы не любите это слышать, Джек, но если и вправду Патриция так его разобрала, то ей ничего не стоит...

— Нет!

— Ну ладно...

— И еще, Девит, позвоните-ка в эту дыру Томинтоул.

— Как вы сказали?

— Томинтоул, в графстве Банф, в Шотландии. Позвоните в почтовое отделение и спросите, знают ли они такого типа Малькольма Макнамару... Попробуйте сделать так, чтобы они вам его описали. Предосторожность никогда не мешает.

Растянув губы до ушей, Сэм Блюм грузно восседал за конторкой и слушал, как его клиент остервенело дует в волынку, возглашая миру свою радость. Сэм даже расчувствовался. Ведь, пожалуй, грешно обчистить такого, можно сказать, младенца... но пусть это послужит ему уроком. В конце концов, Сэм и его друзья просто окажут услугу английским банкам, преподав урок этим дремучим жителям Томинтоула, как не надо с собой таскать деньги. Сэм попытался представить, как поведет себя шотландец в «Гавайских пальмах», и решил, что тот обязательно отколет какой-нибудь номер.

Питер Девит, незадолго до выхода Патриции, зашел к Дункэну, чтобы .доложить о том, что он узнал, правда не без труда, от работницы почты в Томинтоуле.

— Она, наверное, чай пила, потому что уж больно была недовольна. Но слегка смягчилась, когда узнала, что я звоню ей из Лондона. Это ей ужасно польстило. Ну, а уж когда я у нее спросил, не знает ли она такого Малькольма Макнамару, тут она растаяла. Она к нему неровно дышит, это точно. И самый лучший, и самый красивый, самый вежливый из всех скотоводов графства Банф; если ей верить, то и самый уважаемый жителями, потому что он к тому же какая-то там шишка в профсоюзе.

— А она его описала?

— Она мне его живописала! Мне далее показалось, что она мне описывает самого Господа Бога! И рост, и цвет волос, и цвет глаз, и рот, и мускулы, даже походку, да все, все, куда уж дальше! И это здорово совпало с описанием Патриции.

— Тогда нам его сам Бог послал!

Питер прыснул:

— Вы что-то приписываете странные намерения Богу, Джек!

Хотя Том и был предупрежден, но он разинул рот от удивления, когда Макнамара обратился к нему:

— Скажите-ка, старина, что, мисс Поттер еще не начинала петь?

Том решил, что нужно немедленно вызывать Тони, потому что Блэки и Торнтон при всем их опыте в подобных делах никогда не справятся с этим верзилой.