Этот человек — сторож. Он охраняет богатство древности. Он — прапраправнук людей, которые жили здесь. Их потомок. И вот он сидит на вершине горы. Один на службе у государственного музея.

Он спрашивает:

— А что здесь делает девочка?.. Должно быть, девочка заблудилась?

— Нет, я не заблудилась, — сказала Катя. — Я просто пришла… Просто так пришла.

— Ну, а как ты нашла дорогу?

— Я не искала дороги, — ответила Катя. — Дорога нашла меня.

— А где твоя мама?

— Она в парикмахерской.

— А папа?

— Он хлеб печёт.

— Как же они отпустили тебя одну?!

— Они хотят, чтоб я не мешала.

— И всё же надо тебя отвести домой.

— Какой такой дом? — вздыхая, сказала Катя.

— Обыкновенный дом. У каждого человека есть дом.

— А у вас?

— Вот!

— Я немножко голодная, — тихо сказала Катя.

— Хорошо. Войди. Я дам тебе молока и хлеба.

…У сторожа был удивительный дом: полный книг. Сторож был молодой, но, видать, учёный… Сидел на вершине горы, охранял древности, пас козу, а в свободное время почитывал свои книжки. Ему не с кем было слово сказать. Но на полках в его удивительном доме стояло много-много людей: их мысли, их сердце, их жизнь, их доверие… И все эти люди рассказывали разными голосами о том, хорошо ли им жить на земле, средне, плохо или роскошно… И все они говорили чистую правду, — какому же серьёзному человеку охота сесть за книжку» чтобы соврать?

В летние вечера, когда на гору уже не взбирались больше туристы с экскурсоводом, он запирал ворота от города, запалял свечу и читал.

Зимой он тоже читал. Ещё больше! Всё вокруг лежало под снегом, туристы и вовсе не приходили, день был такой короткий, а вечера длинные…

Сторож читал все книжки подряд. И по многу раз. И от этого он сделался сильно учёный: много чего на свете узнал, много-много о чём ему рассказали книги.

Но книжки не рассказали ему про то, как втащить на высокую гору воды для питья и для умывания (в старину здесь был, должно быть, древний водопровод); не рассказали ему, как запастись хлебом на долгие зимние месяцы… Всё это учёный сторож придумал сам.

Он спускался вниз, в обитаемый город — в город тёти Муниры. Там были люди, вода, пекарни. Он брёл туда со своей лошадёнкой, впряжённой в телегу… И снова — в гору…

В этом городе вместе с ним жила молодая лошадь и две козы. А в доме, кроме книг, была паутина и пыль (он не особенно любил убирать. Зачем?).

Странный дом! Окон сторож не мыл никогда, сквозь стёкла едва просвечивал город… Но ведь сторож и так всё знал: про каждый ров, и про каждый дом, и про каждый колодец, и про молельню. Зачем же ему вытирать стёкла?

— Девочка, ты совершенно мокрая. Давай-ка высушим твои башмачки и платье.

Он снял с неё осенние башмачки, стянул сарафан и положил всё это на стул: на солнце.

— На. Оботрись.

И он подал ей тряпку, похожую на полотенце. (Должно быть, в книжках не было сказано, что полотенце надо стирать.)

После этого он налил Кате козьего молока в кружку и дал ей хлеба.

Катя ела, а он ей рассказывал, как очень-очень давно забрались сюда его соплеменники, как построили себе обиталище и окружили его стеною из камня.

— Погляди-ка в окно. Вот остатки стены.

(Но в окно ничего решительно не было видно!)

— …Мои предки сражались с врагами. Это чтоб защищать себя, они забрались так высоко… В городе были ворота (те ворота, в которые ты вошла). Рвы — канавы» выложенные изнутри камнями, — они наполняли водой, чтобы отгородиться от неприятеля, если тот ворвётся сюда… И жил-был город… А вон этот дом — видишь дом? — он совсем разрушенный (Катя решительно ничего не видела), это был дом писателя… В городе жили ремесленники. Ты знаешь, что значит ремесленник?

— Нет.

— Ну, в общем, они делали башмаки и всякую всякость… Здесь были торговцы, они торговали всем, чем придётся, — пряностями и тканями…

— Пряники я люблю, — вздыхая, сказала Катя.

— В городе жили воины. Они сражались с врагами…

Сторожу было скучно. Он жил один. Ему была охота поговорить. А ведь это всё же немного лучше — поговорить с шестилетней девочкой, чем с умной лошадью или умной козой. Ведь тем и вовсе нет дела до древности. Они сторожа совершенно не уважали.

— Вы такой ученый, — сказала Катя. — Может быть, вы прочли в своих книжках, как Рихтер, про орехи из миндаля?

— Пусть тебе станет известно, девочка, что мои предки завезли сюда пряности. И миндаль. Издалека. Они много кой-чего с собой привезли: они привезли жизнь свою собственную, своих детей и своих родителей… То, что осталось от моих предков, зовётся древней культурой… Но без древних культур не было бы на свете и нас, со всем, что мы знаем… Не было бы молодых городов с их домами и площадями, с их машинами и деревьями, с их школами и садами… Ты все поняла?

— Я хочу домой, — подумав, сказала Катя. — Я боюсь, что уедет Лена… Мне кажется, она складывала чулки и брюки в свой чемодан!

Катя сильно устала. Но сторож об этом не догадывался. Он прочёл много книг, но не было у него ни дочки, ни сына… И он запамятовал, что от подъёма на такую большую гору может устать такой маленький человек.

Из этого мы должны сделать вывод, что любой учёный может что-нибудь да не знать, перепутать, забыть, упустить… Это с одной стороны. А с другой — ещё не все книги и не про всё на свете написаны: надо быть терпеливым и подождать.

…Давно погасла на небе радуга. Земля как будто забыла про дождь. Всё высохло. Даже Катин синенький сарафан на шлейках и коричневые ботинки.

Сторож взял её за руку, и они пошли.

— На плечо! — приказала Катя.

Услышав это, сторож глубоко задумался… И вдруг догадался, понял. Он посадил её к себе на плечо.

Все знают: спускаться намного быстрей, чем подниматься. (Особенно если у человека длинные ноги, а ты сидишь у него на закорках.)

Они быстро спускались вниз. Сверху Кате были видны умытые кроны деревьев. Вот дерево миндаля — растёт, простирая во все стороны свои ветки, ещё покрытые кое-где цветами.

Кате сильно хотелось спать. Она задремала… И вдруг заметила Лену! Катя сейчас же крикнула:

— Ле-ена!

Лена даже не оглянулась. Она шла вперёд, низко-низко опустив голову, повязанную розовой лентой. Однако самое странное было то, что Лена была запряжена в тачку… В ту самую тачку, что в саду у тёти Муниры! Садовую, с двумя большими колёсами.

В тачке лежал чемодан и учебники. Лена шла, ничего не видя. Тачка её грохотала и грохотала на камнях гор расшатанными колёсами.

— Лена-а-а! Лена-а-а! — кричала Катя.

И вот Лена подняла наконец голову. Она и сторож переглянулись, как двое старых знакомых.

— Ну что ж, — сказал сторож. — Вот подножие горы… До свидания, девочка. Ты отсюда найдешь свой дом?

— Найду, найду!

А Лена всё шло и шла… Изо всех сил грохотала тачка. В тачке изо всех сил подпрыгивали учебники.

— Лена-а-а!

— Мне надоело, что ты за мною подглядываешь, — злым шёпотом откликнулась Лена. — Ты и ночью и днём подглядываешь. Уходи-ка отсюда, Катя… Проваливай!

Но куда же Кате было идти? Одной, оставив Лену в горах?

Она села на землю и тихо заплакала. Дрогнули густые белые бровки Кати; задрожали её щеки и рот — сердитый, большущий рот, похожий на рот мальчишки; заплакала каждая прядка её горчащих дыбом волос и лямки от сарафана, который сторож называл платьем.

Сквозь зажмуренные глаза ей виделось, как она прижимается к Лениному плечу. Сквозь всхлипывания ей слышался Ленин голос. На своих взъерошенных волосах она помнила прикосновение Лениных пальцев.

— Если что случится с тобой, ты кликни меня, — сказал Рихтер. И Катя громко позвала:

— Рихтер!

Вокруг было тихо-тихо… Но ведь не успела ещё садовая тачка откатить далеко… Стало быть, Лена остановилась.

Катя кинулась вслед за ней…