Вот именно.

Посему я торопливо пересек Перри–стрит и зашагал к этим окнам: второй этаж, вид на улицу. С надеждой застать наверху Хло, а не Арти, я взлетел по ступеням крыльца, открыл парадную дверь, вновь оказавшуюся незапертой, и затопал по лестнице на второй этаж. Я постучал в дверь. Подождал. Постучал снова. Наконец дверь открылась.

Хло.

Она переоделась. На Хло была тесная черная юбочка, лоснящаяся на бедрах, а под ней угадывалась целая кипа нижнего белья, благодаря которому юбка обтягивала Хло еще плотнее. Кроме юбки, на ней была белая блузка с вырезом, совершенно не портившая очертания груди, а помимо блузки – еще чулки и туфельки на шпильках, и в придачу – скромный макияж, да и вообще выглядела она сказочно.

Я вдруг почувствовал себя нищим. На мне были те же брюки, что и в начале этой истории, те же ботинки. Чужое нижнее белье. Чужая белая сорочка, слишком тесная для меня. Чужой плащ.

Я пожалел, что мне не пришло в голову сперва заехать домой и Канарси и навести марафет.

Хло увидела меня в коридоре и попробовала улыбнуться.

– Вы ищите убежище, мистер? – спросила она.

Я покачал головой.

– Все кончилось. Мы победили.

– Что? Правда?

Вот и пришлось мне войти в квартиру, сесть, выпить кофе и рассказать Хло обо всем, что произошло, да еще в мельчайших подробностях. Отчитаться за весь прожитый день. Хло время от времени поддакивала и вставляла уместные замечания, а когда я умолк, она спросила:

– И вот ты явился, чтобы вернуть Арти его вещи и забрать свои?

Я снова покачал головой.

– Нет, я пришел забрать тебя.

– Меня? – повторила Хло таким тоном, будто не понимала, о чем я говорю.

Пришлось протянуть руки, заключить ее в объятия и поцеловать. Мы малость помлели, потом оторвались друг от друга, переглянулись и захихикали.

– А я уж и не чаяла с тобой свидеться, – сказала Хло.

– Надо думать, – ответил я.

– Да что ты в этом смыслишь?

– Довольно много. – Я снова поцеловал ее и сказал:

– Где мы будем ночевать – тут или у меня в Канарси?

– Мы? Что значит – мы?

– Ты понимаешь, о чем я.

Она высвободилась из моих объятий, отступила на несколько шагов и оглядела меня с ног до головы.

– Ты намерен и дальше держать этот бар?

– Думаю, что нет, – ответил я. – Организации он больше не понадобится, а мой контракт с мафией кончился, потому что кончился дядя Эл. Наверное, надо определиться, найти себе нормальную работу с хорошей зарплатой и неплохим приварком и подумать, чем бы заняться на пенсии.

– Ты слишком забегаешь вперед, – сказала Хло. – Но действительно ли ты решил угомониться и вести себя как взрослый человек?

– Определенно.

– В таком случае можешь опять задать мне этот вопрос, только чуть позднее и в более приемлемых выражениях.

– Еще как задам, – пообещал я. – А как насчет обеда? Ты не хочешь сходить в настоящий ресторан?

– Вот здорово! Я только…

В дверь позвонили.

Мы с Хло переглянулись.

– Как ты думаешь, это Арти? – шепотом спросила она.

– Не знаю, – ответил я.

– А что если он?

– Ты имеешь в виду нас с тобой?

Она кивнула.

– Я с ним поговорю, – пообещал я. – Не беспокойся, я хорошо знаю Арти.

Он все равно не связывал с тобой никаких далеко идущих планов. И вообще ни с кем.

– Я знаю, – сказала Хло.

Я подошел к двери, открыл ее и увидел, что это вовсе не Арти, а мальчик–рассыльный из «Вестерн–Юнион». Он вручил мне конверт и ушел, а я закрыл дверь, вскрыл конверт. Подошла Хло, и обняла меня рукой за талию, и прижалась щекой к моему плечу, и мы вместе прочитали телеграмму.

Она пришла из Хантсвилла, штат Алабама, и была адресована нам с Хло, и в ней говорилось вот что:

«Алтея и я поженились Хантсвилле нынче днем тчк. Утром вылетаем Швейцарию тчк. Почему бы и вам не поладить вопросительный знак».

– Ну, это конец! – воскликнула Хло.

И была права.

1

Когда раздался звонок в дверь, я бился со своим проклятущим ротатором. На сей раз дело было не в пальце, хотя обычно ломался именно он — выпадал, отрывался или выкидывал еще какой–нибудь выкрутас. На сей раз дело было в чернилах. Вы, конечно, поняли меня правильно: говоря, что дело было не в пальце, я имел в виду деталь машины, а не палец, которым этот дурак за дверью нажимал на кнопку звонка. (Вообще должен сказать, что люди, стоящие под дверью, всегда дураки, да и все мы, если задуматься, сошли с ума — каждый по–своему, ведь правда?). Короче говоря, станок не желал печатать. Я накручивал рукоятку, как одержимый, а из прорези знай себе лезли чистые листы — лезут и лезут, и конца им не видно. Впрочем, судя по тому, сколько пользы принесли мои усилия на поприще печатника, мне и вовсе не было нужды выпускать брошюры. С таким же успехом я мог бы распространять чистую бумагу.

Но не будем отвлекаться. Я думаю, мне всегда мешала эта моя дурацкая привычка растекаться мыслью по древу, отклоняться от темы и неумение сосредоточиться на главном, из–за чего я, как выразился Кристофер Фрай, «за мимолетное мгновенье все связи с вечностью терял». Мгновение? А может, минуту? Как там было? Ну, да вы поняли, что я имею в виду. В общем, дверной звонок заливался, и надо было узнать, кто пришел.

Со смешанным чувством досады и облегчения я бросил слесарное дело и, громко топая ногами, отправился в прихожую. У меня не было никаких дурных предчувствий: людей, которые могли бы заглянуть ко мне, можно пересчитать по пальцам. Это либо какой–нибудь член организации, либо судебный исполнитель с повесткой, либо заимодавец с векселем, либо агент ФБР (или еще какого–либо правительственного ведомства), либо легавый.

Но этот пришелец не был похож ни на кого из вышеперечисленных людей. Никакой он не член организации: нас нынче всего семнадцать, и я очень хорошо знаю своих друзей–заговорщиков. Не судебный исполнитель и не сутяга с векселями: представители этих профессий всегда похожи на хорьков, а мой посетитель явно не мог похвастать таким сходством. Он не был ни стройным и поджарым, как положено фэбээровцу, ни дородным и рыхлым, как подобает легавому. А значит, он — нечто доселе мне неведомое.

Я уделил ему ровно столько внимания, сколько заслуживает нечто доселе неведомое, и увидел, что мой гость — мужчина средних лет, среднего роста, плотного телосложения, упитанный, но в неплохой форме. Кроме того, уже лет пятьдесят порог этой квартиры не переступал человек, который был бы так прилично одет. Даже, я бы сказал, до неприличия прилично: его широкополое пальто с бархатным воротником явно было сшито на заказ. Черные туфли блестели, как мокрый асфальт, и носы их были такими же острыми, как политический памфлет, который я пытался напечатать. Белый шелковый шарф прикрывал воротничок и галстук гостя, и я на миг подумал, что воротничок этот, должно быть, скроен в форме ангельских крылышек. В левой руке, на безымянном пальце которой поблескивал гранями большущий рубин, гость держал пару черных замшевых перчаток.

Все это щегольское великолепие эпохи короля Эдуарда венчала физиономия, которая была вполне под стать наряду: круглая, откормленная, она лоснилась от загара и дышала здоровьем. Аккуратная, неброская, узенькая черная козлиная бородка обрамляла неяркие губы, растянутые в насмешливой ухмылке, которая обнажала прекрасные белые зубы. Исключительно породистый орлиный нос, изогнутые черные брови, тоже черные, бездонные латинские глаза, лучащиеся умом и лукавством, которые даже тогда, в первое мгновение, показались мне дьявольскими (во всяком случае, я помню, что они вроде бы показались мне именно такими. Или должны были показаться, это уж точно).

Пришелец обратился ко мне и произнес зычным, хорошо поставленным голосом радиодиктора: