Голос Хендерсона дрожал:
— Но ведь вы помните, что я был здесь! Так почему же вы не можете вспомнить ее? На нее было гораздо приятнее посмотреть.
С железной логикой бармен ответил:
— Конечно, я вспомнил вас. Потому что я вижу вас снова, прямо перед собой. Приведите ее сюда точно так же, и, возможно, я вспомню. А так не могу.
Хендерсон вцепился обеими руками в край стойки, словно пьяный, которого не держат ноги. Берджессу удалось отцепить одну его руку. Он проворчал:
— Пойдемте, Хендерсон.
Но он, все еще цепляясь одной рукой, рванулся к бармену.
— Что вы делаете со мной? — простонал он. — Вы знаете, в чем меня обвиняют? В убийстве!
Берджесс быстро закрыл ему рот ладонью.
— Заткнись, Хендерсон! — коротко приказал он.
Его повели обратно. Он продолжал вырываться, чтобы вернуться в бар.
— Вы действительно вытащили тринадцатый номер, — вполголоса проворчал один из полицейских, когда они, плотно зажав Хендерсона с обеих сторон, как в тиски, оказались на улице.
— Даже если мы обнаружим, что она была с вами вчера вечером где–то еще, это будет слишком поздно для вас, — предупредил его Берджесс, когда они ждали водителя такси, которого должны были найти и привезти. — Нас интересует время до шести семнадцати. Но интересно, объявится ли она вообще, и если да, то насколько позже. Поэтому мы повторим все ваши передвижения за тот вечер, с начала до конца, шаг за шагом.
— Она появится, должна появиться! — настаивал Хендерсон. — Хоть кто–нибудь должен ее вспомнить, в том или другом месте, где мы были. А потом, когда вы таким образом до нее доберетесь, она сама сможет рассказать вам, где и когда мы встретились.
Сотрудник, которого Берджесс отправил с заданием, вернулся и доложил:
— Компания «Санрайз» держит две машины около «Ансельмо». Я привез обоих водителей. Их зовут Бад Хаки и Эл Элп.
— Элп, — сказал Хендерсон. — Я пытался вспомнить это забавное имя. Я говорил вам, мы оба посмеялись над ним.
— Пошлите сюда Элпа. А второму скажите, что он свободен.
В жизни Элп выглядел так же смешно, как на водительском удостоверении, даже еще смешнее, так как в жизни он был исполнен в цвете.
Берджесс спросил:
— Вы вчера ездили от вашей стоянки до ресторана «Мезон Бланш»?
— «Масон Бланч», «Масон Бланч». — Поначалу он слегка колебался. — Я сажаю и высаживаю за ночь столько народу… — Затем ему на помощь пришел его собственный метод оживления памяти. — «Масон Бланч», в хорошую погоду примерно шестьдесят пять центов, — пробормотал он про себя, потом сказал уже нормальным голосом: — Ну да, конечно! Вчера вечером у меня была поездка на шестьдесят пять центов, между двумя пустышками по тридцать центов.
— Посмотрите внимательно. Есть здесь кто–нибудь, кого вы туда возили?
Его глаза скользнули по лицу Хендерсона. Затем он отвернулся:
— Этот, что ли?
— Мы спрашиваем вас, а не вы нас.
Вопросительное выражение исчезло с лица.
— Это он.
— Он был один или с кем–нибудь еще?
Таксист с минуту молчал. Затем он медленно покачал головой:
— Нет, не помню я, чтобы с ним был кто–то еще. Кажется, он был один.
Хендерсон пошатнулся, словно неожиданно подвернул ногу:
— Но вы должны были видеть ее! Она села первая и вышла первая, как полагается женщине.
— Тс–с, тише, — сказал Берджесс.
— Женщина? — удрученно переспросил водитель. — Я помню вас. Я прекрасно помню вас, потому что я поцарапал крыло, когда подъезжал к вам.
— Да–да, — нетерпеливо согласился Хендерсон, — может быть, поэтому вы и не видели, как она садилась, вы же смотрели в другую сторону. Но когда мы приехали, вы наверняка…
— Когда мы приехали, — упрямо сказал водитель, — я не смотрел в другую сторону, ни один таксист не будет отворачиваться, когда с ним расплачиваются. И я не видел, чтобы она выходила из машины. Что вы на это скажете?
— Мы не выключали свет всю дорогу, — умолял Хендерсон, — как же вы не видели ее, если она сидела прямо за вами? Вы должны были видеть ее отражение в боковом зеркальце или даже в переднем стекле…
— Теперь я абсолютно уверен, — сказал водитель. — Я больше не сомневаюсь. Я работаю в такси восемь лет. Если в салоне горел свет, значит, вы были один. И ни разу не было, чтобы кто–то ехал с дамой и при этом не выключил свет. Если в машине горит свет, я готов поспорить, что парень сзади один.
Хендерсон едва мог говорить. Ему казалось, что он вот–вот задохнется.
— Но как же вы помните мое лицо и не помните ее?
Берджесс вмешался, прежде чем водитель успел ответить:
— Вы сами не помните ее лица. Вы провели с ней целых шесть часов, как вы утверждаете. А он двадцать минут сидел к ней спиной. — Он закончил разговор. — Хорошо, Элп. Значит, таковы ваши показания.
— Таковы мои показания. Когда вчера вечером я отвозил этого человека, с ним никого не было.
Они застали «Мезон Бланш» в неприбранном виде. Скатерти со столов были сняты, последние припозднившиеся посетители уже ушли. Персонал ужинал на кухне, судя по стуку посуды и звяканью серебра, доносившимся оттуда.
Они присели за один из пустых столов, придвинув стулья. Со стороны они походили на призраков, собравшихся на свой пир и не нуждающихся ни в еде, ни в посуде.
Метрдотель так привык кланяться посетителям, что поклонился и сейчас, хотя его рабочий день уже закончился. Поклон получился не такой, какой следует, так как он уже снял воротничок и галстук и что–то жевал.
Берджесс спросил:
— Вы видели раньше этого человека?
Черные точечки глаз уставились на Хендерсона. Ответ был резким, как щелчок пальцев:
— Да, конечно.
— Когда вы видели его в последний раз?
— Вчера вечером.
— Где он сидел?
Он безошибочно указал на столик в нише:
— Вон там.
— Хорошо, — сказал Берджесс, — дальше.
— Что «дальше»?
— Кто был с ним?
— Никого с ним не было.
Хендерсон ощутил, как на лбу выступил пот.
— Вы же видели, как она вошла через минуту–другую после меня и присоединилась ко мне. Вы видели, что она весь обед сидела рядом со мной. Вы не могли не видеть. Один раз вы даже подошли к нам, поклонились и спросили: «Все в порядке, мсье?»
— Да. Это входит в мои обязанности. Я подхожу к каждому столику по крайней мере один раз за вечер. Я очень хорошо помню, как подходил к вам, потому что вы выглядели, как бы это сказать, не очень довольным. И я очень четко помню два свободных стула по обе стороны от вас. Кажется, я даже поправил один. Вы сами повторили мои слова. А раз я сказал «мсье», а именно так я и сказал, это, несомненно, значит, что с вами никого не было. Когда за столом леди и джентльмен, к ним обращаются «мсье–и–мадам». Это правило. — Черные точки его зрачков напоминали крупную дробь, намертво застрявшую на его лице. Он повернулся к Берджессу: — Если вы еще сомневаетесь, я могу показать список предварительных заказов за прошлый вечер. Вы сможете убедиться сами.
Берджесс сказал, преувеличенно растягивая слова, что у него означало одобрение:
— Думаю, нам это не помешает.
Метрдотель пересек зал, открыл ящик буфета и принес книгу записей. Он не выходил из комнаты, ни на секунду не исчезал из поля зрения. Он вручил книгу так, как взял ее, — не открывая. Они сами открыли ее. Он сказал только:
— Дата стоит сверху.
Все, кроме него самого, склонились над книгой. Он безучастно стоял в стороне. Записи велись простым карандашом, но этого было достаточно. Страница была озаглавлена: «20.5. Вторн.». Она была перечеркнута из угла в угол большим крестом, и это показывало, что она закончена. Но разбирать записи это не мешало.
На странице в столбик было записано девять или десять имен. Они шли в таком порядке:
стол 18 — Роджер Эшли, 4 чел. (вычеркнуто)
стол 5 — миссис Рэйберн, 6 чел. (вычеркнуто)
стол 24 — Скотт Хендерсон, 2 чел. (вычеркнуто).
Около третьего имени в скобках стояло «(1)».
Метрдотель пояснил: