Колотуха локтем подтолкнул Оленева.

— Иван Михеевич! Теперь, прежде чем дать тебе наряд вне очереди, надо хорошо подумать.

— Вот именно. Кончилась твоя власть надо мной.

— Награды не повышают звания, — гордо сказал Максим. — Теперь тебе, Иван Михеевич, и перед Наденькой Калиной не стыдно будет показаться. Простит она подлог.

— А что за подлог? — с укором спросил полковник. — Кто такая Наденька Калина?..

— Двоюродная сестра Живицы. Андрей написал за меня письмо, а этот интриган, — Оленев кивнул на Колотуху, — подменил мою карточку.

— Это же было в мирное время, — оправдывался старшина. — Как же жить без шутки. Все будет в порядке. Все будет хорошо.

Шаблий смотрел на бойцов и думал: «Как хочется, чтобы вот эти ребята снова возвратились на границу. Установили свой полосатый столб с гербом СССР и номером заставы, а потом вернулись к мирным будням».

— Тебя что-то тревожит? — спросил Андрей, чувствуя, что отец думает о своем.

— Есть сведения, что девятого августа фашисты начнут новый штурм Киева. Генералы обещают офицерам устроить банкет на Владимирской горке. Так что есть над чем подумать… Немцы стягивают силы к Киеву.

— А что, наши могут не выстоять?

— Я был только что в укрепрайоне. Боевой дух у бойцов высокий… Но пожалуй, давайте спать. Завтра отряд «Смерть фашизму» собирается в поход на северо-запад от столицы. Там он и будет помогать армии. Вы пойдете в этот отряд командирами групп или взводов, раз уж отказываетесь ехать в Харьков и Ворошиловград… — сказал Семен Кондратьевич.

Андрею уже не хотелось спать. Он поднялся и стал одеваться.

— Ты куда это на ночь глядя?

— Проведаю, отец, свой каштан.

Осенью сорокового года Андрей приезжал в Киев к отцу, когда тот прибыл с границы. В ту пору каштаны сбрасывали листву, и видно было, как густо осыпало плоды развесистое дерево, стоявшее над кручей. Он собрал тогда полный карман гладких, блестящих с прожилками каштанов и привез их в село. Наведывался он к этому раскидистому каштану и весной, перед самой службой, — тогда ветви пенились белым роскошным цветом. Постоял рядом с деревом, простился с ним как с верным другом.

И этой ночью у них встреча. Подсохшие листья что-то тихо шептали на тихом ветру. В сиянии лунного света поблескивали каштаны. Они дозреют через неделю-другую. Андрей разулся и забрался на самую толстую ветку. Принялся неторопливо набивать карманы плодами, очищая их от прохладной, колючей скорлупы.

— А я думаю, чьи это сапоги? — услышал Андрей голос отца. — Ты без мальчишечьих выходок не можешь. Красноармеец, награжденный орденом боевого Красного Знамени, в полночь в городском парке на дереве рвет каштаны. Привел бы тебя патруль босого к коменданту. Вот была бы картина!

— Сказали бы на всякий случай — шпион. А я бы ответил, что полез на дерево, потому что каштаны еще не падают, — объяснил Андрей, вроде уже его действительно допрашивает комендант Киева, и, спрыгнув на землю, подал отцу очищенные каштаны, которые лоснились при лунном свете. — На память о Киеве. В партизанский отряд возьму.

— Каштаны на память… — сказал Шаблий и, вздохнув, крепко привлек к себе сына.

— Я горжусь тобой, отец! Тебя уважают пограничники, любят.

— Хорошо, Андрей, что ты есть у меня на свете.

— Спасибо, отец.

Издалека слышались очереди крупнокалиберного пулемета. От Днепра веяло прохладой. А в небе, как и в мирное время, мерцали звезды.

Ранним утром 9 августа на южных рубежах обороны Киева развернулись упорные бои. После артиллерийского удара по переднему краю советских войск фашистские дивизии перешли в наступление. Красноармейцы и народные ополченцы сражались за каждый метр земли. Однако силы противника значительно превосходили наши, и он захватил Пирогов, Мышеловку.

Положение под Киевом усложнялось с каждым часом. Подкрепление из нескольких дивизий было еще в дороге. Штаб обороны послал на южные рубежи все, что только можно было послать.

После обеда вступили в бой сформированные полковником Шаблием истребительные батальоны и спецгруппы по борьбе с танками. Земля гремела взрывами. Окружив доты, оставшиеся скалистыми островками среди бушующего штормового моря боев, фашистские подразделения все ближе продвигались к Киеву. Вечером были захвачены Голосивские холмы, на которых гитлеровцы быстро установили артиллерийские батареи, нацелив их на центр города.

Казалось, что пройдет еще час и вражеская сила, прорвав последний рубеж, хлынет в Киев, но смелая атака на Мышеловку бойцов воздушно-десантных частей остановила фашистов на подступах к городу. Тяжелой ценой Мышеловка была отбита, а вместе с этим успехом появилась надежда, что немцев можно выбить и из других населенных пунктов.

Воинские части, отряды народного ополчения и студенческий батальон сражались с такой решимостью и яростью, что враг дрогнул. Потом его потеснили ко второй линии обороны, потом и к первой. Бойцы многих дотов, оставшиеся во вражеском тылу, не сложили оружия, сражались до последней возможности. Вместе с воинами-десантниками бойцы киевских дотов стали образцом для всех защитников столицы.

9 августа немецким генералам и офицерам не пришлось обедать на Владимирской горке. Они были потрясены упорством обороняющихся и в тот вечер подсчитали свои потери. А потеряли они в течение дня убитыми и ранеными двадцать тысяч человек. Гитлеровское командование поняло, что с одного, южного направления Киев не взять, и решило нанести удар еще и с запада. Вот почему фашистские военные части, дислоцировавшиеся в районе Коростеня, в срочном порядке тоже двинулись на Киев. Нашей 5-й армии был дан приказ активизировать действия, чтобы задержать противника. Ответственное задание штаба обороны Киева через полковника Шаблия и было передано партизанскому отряду «Смерть фашизму». В радиограмме Шаблий подчеркнул, что задержка противника на шоссе Коростень — Киев даже на шесть часов будет ощутимой помощью в обороне города.

Заняв позицию вблизи шоссе, отряд готовился к ночи. Стлали лапник и ложились на него. Укрывались плащ-палатками и шинелями. Под голову клали вещевые мешки.

— Жизнь как в наряде на границе: не кашляй, не разговаривай, — тихо заметил Оленев.

— И дыши только через нос! — добавил Колотуха.

— А ты чего молчишь? — спросил Оленев Стоколоса. — Звезды считаешь?

— Ищу Лесины звезды, — задумчиво ответил Андрей.

— Как это Лесины? — Оленев всегда настораживался, когда разговор шел о любви.

— Самая яркая звезда в Большой Медведице — звезда Юности. Так Леся ее назвала.

— Вот именно! — с восторгом подхватил Оленев. — А где же звезда Любви?..

— Недалеко от звезды Юности, — вмешался находчивый Колотуха.

— Угадал, — ответил Стоколос. — Полярная звезда и есть огонек любви. Это, ребята, особая звезда. Она все время на одном месте, а все звездное небо вращается вокруг нее.

— Вот так бы сказать Наде! — продолжал восхищаться Оленев.

— Все вращается вокруг звезды Любви, — вспомнил вслух Андрей. — Так говорила Леся.

На этот тихий разговор, как бабочка на огонек, прилетела бойкая девушка с мальчишечьей прической.

— Будем знакомы. Галина Цымбал. Шлифовальщица с «Арсенала», — представилась девушка.

— Вот номер, — радостно ответил Максим Колотуха, подавая Гале руку. — Так мы же братья не только по классу, но и по холодной обработке металла. — Я — токарь, фрезеровщик и шлифовальщик в одном лице. Подменял товарищей, уходящих в отпуск. Так вот вы какая Галя с «Арсенала»! — все еще держал ее руку Максим. — И ваш взводный, дед Цымбал, родственник вам?

— Дедушка мой родной. Еще в семнадцатом году за Советскую власть сражался на «Арсенале», — ответила Галина.

— Молодцы вы, Цымбалы! — похвалил старшина.

— Какие есть… Про вас говорят, что вы награждены орденами за бои на границе?

— Так и есть!.. Могу объяснить, — моментально вмешался Колотуха. — Ваня Оленев — орденом Ленина, Андрей Стоколос — Красным Знаменем, а я — Красной Звездой.