Для литературного жанра существенно особое качество целостности – органичность, взаимозависимость, соприродность «частей» и «целого». Оно представляет собой не механическую сумму «частей», а их внутреннюю сопряженность, при которой «части» как бы «прорастают» друг в друга, образуя органическое единство. Это является предметом изучения герменевтики жанра как проблемы теоретической поэтики[470]. «Часть» в этом случае рассматривается вместе со своим отношением к «целому».

«Части» (обусловливающие, формирующие, образующие факторы и средства жанра), создающие конкретное произведение, содержат в себе качества смыслосозидающего «целого», а «целое» жанра как специфическое качество определяется органической взаимосвязью не выводимых друг из друга, но ассоциированных «частей». Эта органическая целостность, создающаяся внутренними связями жанроформирующих и жанрообразующих факторов и жанрообразующих средств, просматривается как на уровне литературного вида, так и жанрового своеобразия конкретного произведения. Все «части» несут в себе качество жанрового «события» повести.

Жанрообусловливающими факторами повести детерминированы особенности жанрового типа русской классической повести:

– особый тип конфликта: его открытость и персонифици-рованность; несводимость к одному ситуативному конфликту; фиксация определенных сторон в отношениях «родового», «видового» и «индивидуального» при изображении человека; равнозначность функциональных ролей конфликтных ситуаций и действия (событий);

– типологические черты сюжетно-композиционной системы: изображение характера, среды или их взаимоотношений и, как следствие, доминирование одной, хорошо проработанной коллизии; однонаправленный ряд неоднородных художественных ситуаций; группировка образов в рамках одного сюжетного узла; сочетание или совмещение (в романических повестях) построений интенсивного и экстенсивного типов при тяготении к одному из этих принципов; организация сюжета в системе контрапункта; наличие двух сюжетно-композиционных полюсов, создающих основу «диалога», раскрываемого в монологической системе повествования; «завершённость» изображаемого и «открытость» финала, открытость в том смысле, что он подводит «к итогу, но не итоги»;

– специфика характерологии: «односторонность» характера, выделение в нём нравственно-психологической доминанты; максимальная выявленность заложенных в характере возможностей; «равенство» героя самому себе (тенденция к «несовпадению с самим собою» в романических повестях)[471]; совпадение героя со своим сюжетом и «завершённость» как особенность структуры характера; сопоставление или противопоставление (в романических повестях) персонажей при одновременном их сближении; доминирование в характере детерминант определённого типа;

– видовые черты концептуального хронотопа: «абсолютное прошлое» событийного сюжета, дистанцированность событийного и повествовательного времени; жанровый принцип отграниченности пространства рамками «микросреды»; изображение героев событийного сюжета в одной пространственно-временной плоскости и в хронологической, линейной последовательности событий; однонаправленность течения времени; подчинённость время-пространственных отношений раскрытию «самодвижения» жизни в формах уже «состоявшегося», «завершенного» явления; структурные функции оппозиции «тогда – теперь» и «примирение» «абсолютного прошлого» художественного мира повести с актуальностью проблематики, сопряжённой в некоторых жанровых разновидностях с освещением событий в аспекте вневременных, универсальных закономерностей бытия;

– тип повествования: совпадение сюжета и фабулы; последовательное изложение событий по принципу «присоединения», «примыкания» эпизодов в повестях с эпическим и новеллистическим заданием на основе хроникального течения событий; формообразующее действие сил, идущих извне, или их сочетание с активной ролью внутреннего драматизма, создаваемого отношениями между персонажами в повестях, восходящих к построениям романного типа; опосредованность автора по отношению к «ситуации»; функциональная активность субъектов речи в системах Er-Form и Ich-Erzählsituation, использование различных форм «письменного» повествования или «устного» рассказывания; единство повествовательного тона, эффект «самодвижения» жизни (развитие действия «самого из себя»); актуализация «персонального повествования» как формы повествовательной идентичности.

Жанрообусловливающие и жанроформирующие факторы повести определяют и поэтику художественного обобщения: «объективность» и «аналитизм»; изображение отдельных сторон, граней, аспектов жизненного процесса «во всей полноте», «в целом» («целостная односторонность» образа); использование многообразных средств и форм типизации, в том числе и свойственных «соседним» жанрам; функциональная роль источников в системе реалистической типизации; предрасположенность к синтезу родовых и жанрово-видовых признаков и свойств. Жанровая «норма» повести создаётся внутренней организацией целостной системы, проявляющейся в единстве «устойчивых» корреляций между её «частями» и «целым», но в каждом новом эстетическом образовании она всегда чревата сдвигом. Этой нормой определяется наличие у повести своего «жанрового центра», что и не позволяет ей растворять свои черты в «больших» и «малых» эпических формах.

Повесть в истории русской литературы сохраняла своё самостоятельное значение независимо от того, лидировал или отступал на второй план жанр романа. Она и сейчас сохраняет такое значение. «Жизнестойкость» повести объясняется «универсальным» характером проблематики жанра и динамизмом её жанровой структуры. Характер тематического и художественно-завершающего оформления жизненного материала позволял повести чутко реагировать на все исторические перемены, на актуальные вопросы, порождённые временем. Эстетический потенциал жанра выявлялся и раскрывался в результате освоения нового содержания по мере развития художественно-философского сознания. Это стимулировало эволюцию повести, создавало условия для её активного функционирования в историко-литературном процессе XIX в.

«Агитрейд» А. Житкова (Октябрь. – 2000. – № 7) – 100

«Альбом. Группы и портреты» Н.Д. Хвощинской (Вестник Европы. – 1874. – № 2–9; 1877. – № 3) – 219, 221

«Анна Каренина» Л.Н. Толстого (Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 22 т. – Т. 8–9. – М., 1981–1982) – 85–86, 106, 112

«Армия любовников» Г.Н. Щербаковой (Новый мир. – 1998. – № 2–3) – 83

«Ася» И.С. Тургенева (Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 28 т. – Соч. – Т. 7. – М.; Л., 1964) – 165

«Бабушка-генеральша» Федосеевца [Абрамова Я.В.] (Отечественные записки. – 1881. – № 6) – 199

«Бабушкины россказни» П.И. Мельникова-Печерского (Мельников П.И. [Андрей Печерский]. Собр. соч.: В 8 т. – Т. 1. – М., 1976) – 151, 198

«Бедные люди» Ф.М. Достоевского (Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. – Т. 1. – Л., 1972) – 117

«Безысходная доля. Повесть в тринадцати письмах» А.А. Брянчанинова (Русский вестник. – 1868. – № 11) – 121, 151

«Бесы» Ф.М. Достоевского (Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. – Т. 10. – Л., 1974) – 157

«Благодеяние» А.Н. Плещеева (Плещеев А.Н. Повести и рассказы: В 2 т. – Т. 2. – СПб., 1897) – 12, 91, 105, 182, 209, 210

«Братец» Н.Д. Хвощинской (Хвощинская Н.Д. [В. Крестовский-псевдоним]. Повести и рассказы. – М., 1963) – 140

«Братья-разбойники» М.А. Воронова (Воронов М.А. Повести и рассказы. – М., 1961) – 198

«Бунт Ивана Ивановича» М. Белинского [Ясинского И.И.] (Вестник Европы. – 1882. – № 2, 3) – 82, 136

«Былое и думы» А.И. Герцена (Герцен А.И. Собр. соч.: В 9 т. – Т. 4–6. – М., 1956–1957) – 46, 54

«В степи» Федосеевца [Я.В. Абрамова] (Устои. – 1882. – № 1; 3–5) – 198—205