Новые контексты интегративны и универсальны, ибо базируются на диалоге философии, литературы, культурологии – адекватно синтезному мышлению XX века.
Сверхзадача контекстно-герменевтического метода – реконструирование единого континентального культурного пространства эпохи, которое позволяет выявить специфику и динамику художественного сознания национальной культуры в контексте культуры европейской и мировой.
Суть и своеобразие контекстно-герменевтического метода в том, что интерпретация любого историко-литературного факта и явления осуществляется в системе контекстов, включающих литературное произведение в максимально возможное число философских и культурологических плоскостей.
Стремясь прояснить, что (и как) в том или ином литературном явлении вынесла на свет продиктовавшая его эпоха, мы одновременно через конкретный культурный феномен воссоздаем и различные умственные состояния, которые в нем отозвались.
Экзистенциальный компонент человеческого сознания – один из самых устойчивых в личностном самоосознании человека в мире. Можно утверждать, что возникновение его связано с тем моментом, когда человек впервые осознал себя в мире, задумался о собственном существовании в нем. Экзистенциальное сознание, открывшее человеку трагедию его существования в мире, – необходимый атрибут художественной литературы. Экзистенциальный компонент сознания присутствует в произведениях Гомера, Эсхила, Данте, Петрарки, Шекспира, Пушкина, Гоголя, Толстого, Блока… И в этом ряду не только гении, но и те, кто хоть однажды оказался способным зафиксировать и обозреть свое существование.
Исследуя экзистенциальное сознание, мы будем говорить о том исторически укорененном типе сознания, который сформировался на определенном этапе эволюции человека и общества, зафиксировал конкретную фазу в развитии человека и его мышления, был обусловлен комплексом причин и поводов к его появлению и автономизации, материализовал собою кризисное мироощущение человека XX века.
Этот комплекс причин и характеристик рубежного сознания сформировал принципиально отличную психологическую ситуацию – ситуацию «разделенного Я», что сказалось в наиболее адекватном данному положению вещей типе художественного сознания – сознании экзистенциальном.
Нам предстоит оперировать понятием экзистенциалистский. Речь идет о течении в философии и литературе, которое возникает в западно-европейской культуре в 1920—1930-е годы и оформляется в самостоятельное явление в 1940—1950-е годы. Европейский, и прежде всего французский, экзистенциализм мы рассматриваем в едином контексте и общей динамике с экзистенциальной линией русской культуры. Более того, именно в европейском экзистенциализме – особом этапе и национальной модели русско-европейской экзистенциальной парадигмы XX столетия – нам видится наиболее «реализовавшийся» вариант европейского и русского экзистенциального сознания. В России такой меры «воплощенности» экзистенциальная ветвь не достигла в связи со многими субъективными и объективными обстоятельствами. В частности, с тем, что с середины 1930-х годов тоталитарный режим насаждал политизированный тип сознания.
Итак, термин экзистенциалистский (принадлежащий экзистенциализму) мы употребляем только применительно к основателям и явлениям европейского экзистенциализма начиная с 1920– 1930-х годов – времени появления их философских трудов, ограничивая круг мыслителей и литераторов теми, кто непосредственно декларировал свою принадлежность к названному течению.
Понятие экзистенция, ассоциирующееся с течением западноевропейской философии и литературы – экзистенциализмом, в словаре советского литературоведения наделялось содержанием не только номинативным, семантическим, но и идеологически-оценочным. Экзистенция трактовалась как активный антоним к понятию жизнь (общественная и классовая борьба); «экзистенция человека» оказывалась в ряду идеологических антонимов к жизни личности. Русская литература XX века, так как она была представлена читателю в трактовке метода социалистического реализма, менее всего давала поводов и оснований к обнаружению в ней экзистенциальной субстанции. Социалистический реализм представлял то политизированное сознание, которое противопоставлялось экзистенциальной традиции первой трети XX века и с помощью которого в 1930-е годы экзистенциальное сознание вытеснялось официальной политикой тоталитарного режима. Должен был осуществиться не один виток начавшихся во второй половине 1980-х годов возвращений, чтобы оценить истинное значение экзистенциальной традиции для судеб русской литературы XX столетия. Литература внутренней эмиграции, три поколения литературы русского зарубежья дали возможность говорить об экзистенциальной традиции в русской национальной культуре.
Категория экзистенциального сознания, как нам представляется, имеет значение не только историко-литературное, но и культурологическое. Экзистенциальное сознание возникает на динамических границах истории и теории литературы, философии, психологии, на сопряжении литературного опыта с опытом художественного авангарда ХХ века. Категории экзистенциального сознания содействуют осмыслению парадигмы художественного мышления интегрированной истории русской экзистенциальной традиции и европейского экзистенциализма. Вне контекста общего континентального европейского пространства необъяснимы их генезис и логика. Границы литературы экзистенциальной ориентации позволяют выявить и реконструировать мощную линию истории русской литературы: от Ф. Тютчева, Л. Толстого до Л. Андреева, Андрея Белого, И. Бунина, В. Набокова, Г. Иванова.
Для истории русской философской и эстетической мысли проблема экзистенциального сознания очевидно традиционна. Экзистенциальное мироощущение Достоевского и Ницше в 1923 г. характеризует Н. Бердяев: «Они познали, что страшно свободен человек и что свобода эта трагична, возлагает бремя и страдание». Достоевский напоминает Льва Толстого, который, по замечанию Ю. Айхенвальда, «застыл в какой-то последней стихийности». Л. Шестов пишет о том, что Достоевскому «пришлось испытать это невообразимо страшное чувство перехода в инобытийное существование, состояние человека, вынужденного отказаться от той опоры, которая дается нам принципами». Глобальная экзистенциальная ситуация начала ХХ столетия – результат переоценки всех ценностей и база экзистенциального мирочувствия – зафиксирована в 1909 г. А. Топорковым в диалоге с книгой А. Бергсона «Творческая эволюция»: «Добро и зло, истина и ложь – все стало проблематичным, неуверенным. Сдвинулись межевые знаки». Именно определение экзистенции человека дает С. Франк, когда пишет, что новую историю отличает «…вера в человека как такового – в человека как бы предоставленного самому себе и взятого в отрыве от всего остального и в противопоставлении всему остальному – в отличие от того христианского понимания человека, в котором человек воспринимается в его отношении к Богу и в его связи с Богом».
Человек существует над временным и преходящим. Он рождается, живет, умирает. Ему достается миг вечности между рождением и смертью: он вобрал в себя вечность прошлого и открыт в вечность будущего. Это уникальный феномен, в котором замкнулись космос и вечность. Он сам, и космос, и вечность, его судьба – конечная точка времени. Лишь человеку дано «познать тоску всех стран и всех времен» и испытать высшее счастье: «Я вижу, слышу, счастлив. Я живу» (Бунин). Человек как таковой – единственная правда и ценность бытия. Человек в круге его проблем – достойнейший объект художественного мышления, возвращенный литературе XX века литературой экзистенциальной ориентации.
Экзистенциальное сознание – сущностная линия русского и европейского мышления XX века – может быть определена как категория метасодержательная. Можно утверждать, что любой художник, преодолевая восприятие жизни в одном измерении, проникая за грань отражения внешнего, поверхностного слоя жизни, то есть приближаясь к обнаружению сущностей бытия, почти неизбежно вступает в орбиту экзистенциального сознания.