Молодые люди, казалось, тут же переключились на учётные ставки, фьючерсы, дисконтирование, условия клиринга и лопоухость иностранных партнёров, не привыкших вести дела нечисто, однако всё–таки было заметно, что Георг (он же Гоша Доронов, он же Гога–болтун, они же Георгий Валентинович — начальник отдела рисков «Северин–банка») погрустнел. Он любитель полюбоваться и понаблюдать за блистательными спектаклями, что разыгрывал Влас, манипулируя людьми, добиваясь от них невозможного. Все эти спектакли ради контрактов и соглашений изрядно надоели, хотелось «мяса», желательно с кровью. Поэтому подстрекатель, обнаружив, что Власа на слабо не развести, а ставить на спор милые сердцу авто, что горделиво блестели глянцевыми боками в его многофункциональном гараже, он не желал. Был уверен, что Северинов выиграет любой спор. Ожидание окончания мойки и сушки автомобилей за пустыми уже тарелками и под нудные деловые разговоры топ–менеджера банка отцовского имени и управляющего юридического отдела становилось тягостным, пышущему темпераментом Георгу хотелось чего–нибудь новенького. Он, перехватив у Власа стакан с чуть пригубленным виски, принялся разглядывать простолюдинов за другими столами. Георг и заметил первым этого ниочёмыша.

Сначала он сидел и пил пиво, закусывая чесночными сухарями, разговаривая с каким–то мужиком. Очевидно, что до пива парень уже накатил чего–то покрепче, так как громкость не контролировал, жесты не удерживал, облил себя пивом. М–да, теперь к пятнам на вытянутых, прошлого века, варёных джинсах и допотопной джинсовке добавился художественный пивной след на груди. Георгий с брезгливостью, но с радостным любопытством подмечал все детали провинциального маргинального элемента. Причёска отсутствует, впечатление, что этот «чесночный прынц» стриг себя сам. Рожа опухла от систематических вливаний сорокаградусной. Тыльной стороной ладони постоянно утирает нос, неаппетитно шмыгает на весь зал. Небрит, шея грязная, на ногтях (даже видно издалека) декоративная грязевая полоска. Из–под джинсовки, которая ему великовата, видна заляпанная жирным футболка с надписью «DO IT!». Парень болтает ногами в простейших кроссовках «три полоски» с китайского рынка. И самое неожиданное — на щиколотках блистают белизной носки. С одной стороны, моветон, белые носки! С другой стороны, откуда на таком обшарпанном убожище стерильные носки? Не с покойника ли снял? Парень принялся с азартом ногтем ковырять что–то в зубах. На столе горделиво красовалась детская бейсболка с буковками «USA» и допотопный телефон с заметной трещиной по миниэкранчику.

Мужик, что сидел рядом с чучелом, кстати, вполне нормальной внешности, брутальный, подкаченный, мосластый, вскоре ушёл, потрепав по плечу это убожище в белых носках. А парень громко заказал «ещё пиваса». Подошедшую официантку ткнул в бочок пальцем, типа заигрывает, шалун. Та скривилась, фыркнула и метко сматерилась в его адрес. Георг чуть не зааплодировал шустрой девице. Но парень ничуть не оскорбился, тут же развернулся и стал приставать к бледной девушке, которая явно с отцом вкушала салатик за соседним столом. Парня отматерил уже бдительный родитель. Потом чесночное чучело подорвалось в туалет. Почти сразу же в предбаннике кафешки, где зияли заветные двери «М» и «Ж», раздался шум и опять мат. Истерическое сопрано. Пьяный придурок влетел спиной в зал и грохнулся на задницу. По следующим репликам кордебалета Георг понял, что ниочёмыш зарулил в женский сортир. Георгу нравилось представление, даже аккуратные тычки со стороны друзей не могли оторвать его от этого провинциального шапито. Правда, пьяная неудержь молодого придурка в белых носках завершилась отнюдь не хеппи эндом. Стоило ему встать, как в зал вернулся его давешний собеседник, но не один, а с расфуфыренной мадамой. Конечно, чахлый молодчик полез к девушке обниматься и лобызаться. Тут же был схвачен за шкирку и под пронзительный визг оскорблённой отправился в полёт от удара кулаком в челюсть. Сшиб столик с только что принесённой едой, на него полилась красноватая жижа борща. Мужик–дальнобойщик, собравшийся мирно перекусить и потерявший бесценный обед, заголосил скверным голосом:

— Ах ты, хуйная рожа! Захуяли ты прие… — и дальше ни одного приличного слова, которые бы понравились Северинову. Георг даже оглянулся на друга, зная, что того выворачивает от подобной шансонно–приземлённой лексики. Влас действительно отвлёкся от увлекательной беседы по поводу налогообложения финансовых операций и с ледяным презрением смотрел на сценминиатюру. А тем временем неудачливого Казанову сгребли мощной рукой из–под стола и уже направили метким ударом прямо в сторону господ. К парнишке, что приземлился задом на очередной стол–жертву, разметав уже пустые тарелки и чашки вдребезги, подскочил мужик номер один, номер два, престарелый отец бледной девицы, а из коридора вбежал парень, что принимал у лощёных бизнесменов заказ на мойку авто. Он тоже бросился к побоищу с криками:

— Бей говнюка! Он, к ебеням–феням, телефон у меня тиснул!

Георг аж рот открыл от восхищения пасторальной зарисовкой провинциальной жизни. Чеснок. Мат. Грязь. Губа в кровь. Визг. Музычка играет какая–то дебильная фоном. Вот она, настоящая жизнь! Однако когда тщедушное тело несчастного хлюпика полетело уже ровно в их столик, Георг по–бабски взвизгнул и резво отбросил своё тело вглубь диванчика, придавив Дэна к самой стене. И только вмешательство Власа, как всегда, спасло и хлюпика, и интерьер заведения, и беспросветно пессимистичный финал драки. Влас быстро, как барс, метнулся из–за стола к убиваемому парню, выхватил его из общего клубка разъярённых субъектов, отбросил на диванчик, где только что сам сидел. И хуком левой развеял этот ком, выбив самого сильного — мужика номер один. А потом ещё добавил своим железным голосом, властно и жёстко:

— Прекратить! Всем разойтись! — Наверняка все, кто был в зале, вытянулись по стойке смирно, вздохнули и ждали приказа выдохнуть. Да, Влас умел вложить в голос такую жесть, такую волю и безальтернативность, что подгибались колени. Всех это удивляло, откуда в сыне ушлого сибарита с хитреньким лицом столько стали? — Расплатись! — приказал кому–то из друзей Влас, ухватил за воротник пьяную, с разбитой губой жертву и поволок почти на вытянутой руке вон из «Поляны».

На улице нежился самый май, самая радость и прощальная улыбка весны. Ещё не пыльно, ещё не душно, ещё светло–зелёная трава и прозрачные небеса. Картину портил только нажравшийся вонючий парниша.

— Самому от себя не противно? — с абсолютным презрением проговорил Влас, слегка изогнул бровь и наконец выпустил пьяного из захвата. Тот еле устоял. Но при этом всё прекрасно отражал, смастерил жалостливо–восторженную мину и задудел:

— Ох, противно! Я ж… ик… с утра как стекло! А эта скотина! Ик… залупу мне за грудину заебенила и ох–х–х… — Влас не выдержал, опять левой (ибо левша) коротко поддал матерщиннику под дых.

— Сопли вытри! Маршируй домой! Работу ищи… пьянь!

— Ох–х–х… ох–х–х… — Парень хватал воздух губами и мутными глазами, непонимающе смотрел на своего «спасителя». — За что же? И я–а–а–а… не пьянь… ну, хоть не икаю… Вот спасибо вам. — Очухавшийся молодой алкаш попытался сделать реверанс, но запутался ногами и чуть не упал. Но был подхвачен всё той же властной рукой с золотыми часами и холодным сапфиром на толстом ободе кольца. — Ш–ш–што же ты, кх–козлина, мине не даёшь полежать? И ссать охота!

Пьяный собрался отлить прямо тут у жалких кустиков, ограждавших периметр кафе.

— Чёрт! — Брезгливый топ–менеджер вновь схватил того за шкирку и потащил в кафе. Впихнул в мужской туалет и даже дождался опорожнения измученного организма, выволок обратно на свежий воздух. Его гламурные друзья (один возбуждённый, другой хмурый) синхронно вертели головами, наблюдая все эти перемещения, и даже шёпотом сматерились, когда вдруг воспылавший благодарностью нарушитель спокойствия с размаху пал Власу на грудь, обнял, уткнулся в него и прогудел:

— Век не забуду! Пиздец — делу венец!..