Она слишком много выпила. Кейд вспомнил события дня, глубоко вдыхая воздух в горящие легкие, и попытался подсчитать, сколько же: шампанское по приезду, пиво в номере, опять шампанское, вино за ужином и бог знает сколько розовых коктейлей в баре, пока Кейд вышел поговорить с оперативником «Эгиды».

Красотка явно не умела пить, а он просто самый невезучий мужик на планете.

Кейд наклонился и потряс Эву в последний раз, надеясь, что она притворяется. Хотя с чего он взял? Ее фырканье и храп ясно дали понять, что надеяться не на что.

Разочарованный Блэквел рухнул рядом, перевернулся на спину и уставился на сводчатый потолок и лениво вращающийся бамбуковый вентилятор. Член болел от неудовлетворенности, и Кейд вспомнил шоу в клубе. Хотя его никогда особо не интересовало садо-мазо, то, как Эйвери терлась об него попкой, глядя на сцену, то, как она едва ли не силой заставила себя ласкать, было самым эротическим приключением в жизни агента. Ему снова захотелось почувствовать ее рядом с собой.

Чтобы она умоляла его об удовольствии, как он готов был молить прямо сейчас.

Кейд повернулся и посмотрел на Эву. Она повернулась в его сторону, крепко зажмурилась и сексуально приоткрыла ротик. Блэквел прилег на бок, провел пальцем по нежной коже ее щечки, и его сердце екнуло.

Дерьмо. Ни одной женщине больше не удастся проделать с ним такое. Особенно после сегодняшнего. Да, сцена в клубе возбудила его, но хотел он на самом деле Эйвери. Она была единственной, кого он желал. Тогда Кейд просто поступил так, как считал правильным. Однако то, что связывало их много лет назад, не кануло в лету. И он сделает все от себя зависящее, чтобы их отношения еще долго не заканчивались.

Кейд наклонился, поцеловал ее и неохотно отстранился.

– Спи, принцесса, завтра продолжим. Это еще не конец. Далеко не конец.

Эйвери проснулась от шума воды. Перевернулась на бок и застонала от боли, пронзившей череп, подобно тысяче маленьких ножей.

С огромными усилиями несчастная открыла глаза, моргая от яркого солнечного света, льющегося через распахнутую дверь патио. Снаружи волны мягко шуршали по песчаному пляжу, а в теплом соленом бризе звучал клекот птиц.

Эйвери прижала руку к пульсирующей от боли голове и села в постели. Проклятие, у нее страшнейшее похмелье за многие годы. Сколько же она вчера выпила? Страдалица вспомнила шампанское при регистрации, пиво в номере, затем бокал вина за ужином и космо[3] или два в танцевальном клубе. Такая малость за восемь часов не могла так на нее повлиять, тем более, что она не все допивала до конца. Разве что напитки были по-настоящему крепкими, а Эйвери не поняла, насколько.

Дверь ванной распахнулась, выпуская облако пара, из которого вышел Кейд.

– Смотрите, кто в конце концов проснулся.

Тело Эвы напряглось в приливе тепла, а из головы испарились все мысли. Из одежды на Блэквеле было лишь низко повязанное вокруг стройных бедер полотенце, а другим он вытирал волосы.

И, святый Боже, перед единственной зрительницей предстало загорелое мускулистое тело.

Неудивительно, ведь именно крепкие мышцы она ощутила во время поцелуя, но видеть эту скульптурную грудь, четко обрисованный живот и темную линию волос, стрелой исчезавшую под полотенцем...

– Эва? Что с тобой?

Она вновь метнулась взглядом к его лицу и, поняв, что чуть не изошла слюной, почувствовала, как запылали щеки.

– Что? Да. Со мной все в порядке.

Лгунья. Ее тело горело, а между бедрами нарастала тупая боль, занявшаяся в тот момент, как Кейд появился перед Эйвери практически голышом.

Его черты потемнели от тревоги.

– Уверена? Ты раскраснелась. Ты же не собираешься опять упасть мне на руки без чувств?

Без чувств?

– Я?

Кейд прошел мимо нее за барную стойку, достал из холодильника бутылку воды и, подойдя к краю кровати, протянул страдалице:

– Выпей. Тебе нужна жидкость.

Та взяла бутылку, намеренно избегая его прикосновений. Что с ней происходит? В венах стучала кровь, а в голове – единственная мысль: сорвать с него полотенце.

Эйвери медленно поднесла бутылку к губам и сделала глоток.

– Так-то лучше, – Губы Блэквела изогнулись в сексуальной полуулыбке. – Не хочу повторить прошлую ночь. Первую часть – да, безусловно, но не конец.

– Что случилось прошлой ночью?

Замешательство туманило голову Эйвери. Она вспомнила вчерашний неловкий момент в номере, затем ужин, до поцелуя проходивший в напряжении и возбуждении. Почувствовала, как горят щеки при воспоминании о том, как Кейд позаботился обо всем в ресторане. О его вкусе. Об ощущениях, которые он вызывал. Быстро отведя взгляд от его понимающих глаз, она посмотрела на кровать и судорожно вздохнула, поняв, что обнажена и что простыня, обернутая вокруг ее талии, оставляет грудь на виду.

Эйвери рывком подтянула ткань вверх, при этом толкнув бутылку и пролив на себя воду.

– Почему я голая?

Кейд усмехнулся. Когда он присел рядом со своей подопечной, кровать прогнулась. Совершенно выведенная из равновесия, Эйвери отдернула ноги, чтобы не чувствовать, как его тепло проникает сквозь тонкий хлопок.

– Расслабься. Я все это уже видел, помнишь?

– Нет, – отрезала она, широко раскрыв глаза. – Не помню. Что, к чертям, случилось прошлой ночью?

Его бровь изогнулась в очевидном веселье:

– Ты правда не знаешь? Ого, а ты вчера неслабо напилась.

Ее щеки буквально запылали. Эйвери яростно напрягла мозг. Что она упустила? Что произошло после того поцелуя?

«Проклятье, думай».

– Я помню ужин, поход в танцевальный клуб, разговор с барменом, а потом... ничего.

В голове было абсолютно пусто. Как будто время остановилось в тот момент.

– Постараюсь не слишком обижаться на то, что ты не помнишь, как буквально на меня запрыгнула.

Она резко подняла глаза:

– Что я сделала?

Кейд снова усмехнулся, наклонился и поцеловал ее в щеку:

– Поверь мне, это было хорошо. По-настоящему хорошо.

Блэквел встал с кровати прежде, чем Эйвери велела ему убираться, и вновь скрылся в ванной комнате, но на этот раз оставил дверь открытой. Оставшись в одиночестве, актриса почувствовала, как стучит ее сердце, и, крепко прижав к груди простыню, оглядела комнату в отчаянных поисках следов произошедшего ночью. Взгляд остановился на брюках Кейда, беспечно брошенных на угол кровати, и рубашке, кучкой лежащей на полу.

Глаза Эйвери расширились, а желудок перевернулся. Она со стоном прижала пальцы к закрытым глазам.

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, скажи, что мы не спали вместе.

Из ванной вновь послышался смех.

– Вот теперь я и вправду обижен. Когда ты обрывала пуговицы с моей рубашки... Пожалуй, это моя любимая часть.

Эйвери застонала громче, опустилась на кровать и с головой накрылась простыней. Ей хотелось умереть. Хотелось выкопать яму и спрятаться на весь следующий год. Не потому, что она все это натворила, но потому, что сделала это с Кейдом. То есть, отказавшись с такой легкостью от всех защитных барьеров, она не могла больше себе доверять. И, проклятие, сейчас Эйвери ненавидела каждую клетку своего тела, дрожащего от возбуждения при одной лишь мысли повторить все заново.

– Все было не так уж плохо, – сказал Кейд где-то рядом.

– Уйди, – велела Эйвери. – Сейчас мне надо побыть одной.

Край кровати прогнулся. Эва хотела было сбежать, но Блэквел поймал ее за ногу. Жар прожег тело через разделявшую их тонкую хлопковую ткань. Кейд потянул за простыню над головой подопечной.

– Эва, вылезай оттуда.

– Нет.

Она попыталась удержать простыню на месте, но оперативник вырвал ткань из рук упрямицы.

Через завесу растрепанных волос Эйвери посмотрела на него и задержала дыхание. Проклятие, он был слишком... знакомым. И в то же время слишком новым. Его особый мужской аромат напоминал о том счастливом времени, что они провели вместе. И сейчас, глядя на него, ставшего на годы старше, крепче, грубее, больше... во всем... она почувствовала неконтролируемое желание узнать его нового.