– Учтивые слова, юноша. Так кто же ты?

Говорила та самая красавица, которая представилась Суфией. Остальные три молчали, лишь девушка в черной накидке опустилась на подушки у столика с фруктами.

– Зовусь я Али-Баба, я торговец коврами. Моя лавка – на базаре первая в ряду ковровщиков и портных…

– И те самые белые шелковые ковры, о которых говорит весь город?..

– Да, прекрасная, этими коврами торгую лишь я…

– Но тогда я знаю тебя, юноша… Ведь не так давно я приходила вместе с мужем именно в твою лавку выбирать ковер в гостевую комнату…

Это произнесла та самая девушка в черной накидке. Но на словах «вместе с мужем» голос ее почему-то звучал так печально.

– Но ответь мне, почему же ты, достойный торговец, внезапно столь резко сменил свое ремесло и стал искать сокровища?..

– От отчаяния и тоски, добрая Суфия. Ибо я сказал правду… Моя несравненная возлюбленная, солнцеподобная Лайла изгнала меня из своей жизни…

И Али-Баба остановился, увидев выражение лица Суфии.

– Как, ты сказал, звали твою возлюбленную?!

– Лайлой, о несравненная…

– Лайлой, говоришь… А как она выглядела?

Али-Баба задумался. Он почему-то чувствовал, что от правдивости его слов слишком многое зависит не только в его жизни, но и в жизни этих удивительных девушек. А потому следовало отвечать искренне, но так, чтобы не обидеть хозяек сокровищницы. Ибо нельзя же, о согласись, Аллах всесильный, в присутствии одной женщины сказать о другой, что та – несравненная красавица.

Вот поэтому и задумался Али-Баба. Он обвел глазами прекрасных девушек, чтобы попытаться найти ту, кто хоть отдаленно походил бы на его капризную Лайлу. И тут заметил, что все девушки слегка похожи друг на друга. Все невысокие, черноволосые, грациозные… Прекрасные лица украшали изящные носики с крошечной пикантной горбинкой.

– О Аллах всесильный, как вы все похожи, о девушки…

И тут словно молния блеснула в пещере. Ибо девушки сколь бы они ни были похожи друг на друга, но все походили и на его возлюбленную.

– Почему ты так побледнел, Али-Баба? Что ты увидел?

– Я увидел, что вы все пусть и в разной степени, но похожи на мою ушедшую возлюбленную…

– О Аллах милосердный, – проговорила Суфия, – так, значит, мы похожи друг на друга и на нее, твою Лайлу. Но что это значит? Почему меня это так тревожит? Как и то, что твою недостойную зовут именно Лайлой?

– Я не знаю, мудрейшая, но поверь, приложу все силы, чтобы это узнать, – с поклоном ответил Али-Баба, не догадываясь, что в этот миг решается его судьба.

– Благодарю тебя за эти учтивые слова, юноша. Думаю, нам понадобится любая помощь…

– Но скажи мне, достойная Суфия, почему же вы, красавицы, оставили сокровище лежать здесь, а не взяли себе? Ведь тогда вы были бы богаты, свободны…

– Глупенький мальчик… Это же просто меха и ткани, камни и золото… Все это не способно согреть наши души, вернуть тепло и радость жизни, утерянные после расставания с нашими любимыми…

– Прости меня, умнейшая, но я чего-то не понимаю в твоих словах… Разве богатство не даст вам свободы?

– Да на что нам свобода, юный Али-Баба, если не с кем даже обсудить ее прелести и достоинства?! На что нам свобода? Чтобы сидеть дома и считать пролетающих мимо мух?

– Ну-у, – потупился Али-Баба. Он как-то раньше никогда не задумывался о том, зачем человеку может понадобиться свобода или богатство…

Но Суфия продолжала, уперев руки в бока и сурово нахмурившись:

– Зачем нам богатство, мальчик, если некому показаться в новых серьгах или перстнях? Зачем нам драгоценные ткани? Чтобы пугать домашних духов шелестом шелков? Ведь сказано же в Священной книге, что приверженцам Аллаха всесильного, Творца всего сущего, пристало выставлять красоту свою лишь перед своими домашними… Но если дом пуст, если населяют его лишь духи и пауки, то зачем, скажи, юноша, нам блеск и пестрота одеяний?

Али-Баба молчал. Ибо в словах Суфии звенели слезы, а слова ее отдавали необыкновенной горечью потерь…

– Прости, мудрая красавица, я никогда не задумывался о таком… И извиняет меня лишь одно – я не знал о ваших потерях. Но, быть может, ты расскажешь мне о них… И тогда еще кусочек ляжет в мозаику… Быть может, тогда нам и откроется истина?..

Похоже, слова Али-Бабы охладили пыл Суфии. Она присела рядом с подругой на полосатые подушки и проговорила:

– Прости и ты меня, достойный юноша… Ты прав, а я оказалась не права, ибо привыкла, что двери нашего приюта открыты лишь для тех, кто знает нашу общую тайну… Но да будет так. Я расскажу тебе все, что мне известно. А сестры мои поправят меня, если я ошибусь…

– Сестры, прекраснейшая?

– О да, юноша… Мы все сестры по несчастью.

– Но ведь вы так похожи, словно вас объединяет не общая беда, а общая кровь…

– И это тоже одна из загадок, которые не дают мне покоя. Но об этом чуть позже. А сейчас слушай меня, Али-Баба.

Юноша опустился на ковер у ног Суфии. Ее подруги расположились вокруг. И, если бы любой посторонний увидел эту необыкновенную картину, он бы поразился изысканной красоте девушек и их столь же удивительной кротости и молчаливости. Изумился бы он и тому, как робко ведет себя здесь мужчина – не царящий, а скромно внимающий словам женщины.

– Знай же, Али-Баба, что нас всех объединила одна беда – некогда нас бросили мужчины, наши любимые, возлюбленные или мужья. Те, с кем мы готовы были прожить всю жизнь, те, ради которых вставало солнце нашего счастья, ради которых мы готовы были неустанно трудиться весь день…

«О как бы я хотел, чтобы она сказала вот так обо мне…» – подумал Али-Баба.

– Когда это несчастье произошло со мной, я была столь близка к отчаянию, что возжаждала смерти, что, увы, претит любому человеческому существу. Но дни мои стали черны, а печаль, что легла на сердце, так велика, что мир перестал радовать меня. От этой боли я сбежала в горы, дабы найти высокую скалу и броситься вниз, в единый миг и навсегда избавившись от тоски и одиночества. Но Аллах милосердный и всемилостивый привел меня к этой серой скале и показал мне знак тайны и слова-ключи… Я вошла в пещеру, и удивление мое было столь велико, что печаль утраты стала уменьшаться. Разум мой воспрял, и я вместо смерти возжаждала мести…

«Быть может, если бы вместо коварной Лайлы я повстречал тебя, о умнейшая, я никогда не бродил бы в печали… Ибо назвать такую женщину своей – это куда большее счастье, чем даже сотня мешков, полных золота…»

О, как быстро иногда приходит к человеку прозрение!.. Но как же медленно умирает печаль…

Суфия же продолжала:

– Осознание того, что моя жизнь воистину бесценный дар, чтобы расставаться с ней только из-за утраты презренного червя, было столь острым, что я пожелала поделиться этим с подругой по несчастью. О да, я знала, что мужчины часто неверны, что они ищут любовниц и бросают некогда любимых… Но, Аллах всесильный, я и представить себе не могла, что в одном лишь нашем городе найдется почти четыре десятка брошенных, преданных женщин… И что им, так же как и мне не так давно, понадобится участие и утешение… Понадобится куда больше, чем мертвое золото или холодные камни…

– О Аллах милосердный… Четыре десятка…

– Да, юный Али-Баба, вот только вчера к нам присоединилась малышка Зульфия. Она стала тридцать девятой женщиной, которую бросил муж. Уже одно это само по себе не может не пугать…

– Я согласен с тобой, о Суфия. Но мне кажется, что город наш столь велик, что твои сестры – это еще не все осиротевшие и преданные любимые.

– Быть может, и так… Но беспокоит меня еще и то, что мы все так необыкновенно похожи…

– Да, прекраснейшая, меня это тоже озадачило. Но, быть может, дело здесь в том, что у ваших мужей просто были похожие вкусы?

– Должно быть, так оно и было. Но тогда я предполагаю, что и разлучницы эти были похожи на нас…

Мысль, пришедшая в голову Али-Бабы, была столь страшна, что он не мог промолчать: