27 декабря 1948 года. 19 часов 04 минуты по местному времени.

Психиатрическая клиника города Читы.

***

Я почувствовал, что кто-то трясет меня за рукав.

- Просыпайся, братец, ужин! - услышал я.

Сбросив с себя остатки сна, я осмотрелся. Я по-прежнему находился в палате номер шесть, а будил меня мой сосед, который требовательно звал меня в столовую.

- Ужин проспишь, идем, - позвал он.

Я встал и поплелся вслед за ним. По коридору в столовую спешили больные, шаркая ногами. Мы влились в этот поток, и так я очутился в больничной столовой. Мой знакомый санитар показал мне пальцем на место за столом, которое я занял без всяких вопросов. Внезапно я почувствовал сильный голод и, подсчитав, понял, что я уже сутки ничего не ел.

Никто не называл и не считал себя “Наполеоном” или “Чапаевым”. За все мое короткое время пребывания в сумасшедшем доме я таких больных не встретил. Наоборот, была редкая кучка людей с бесцветными, как у рыб глазами, лишенными всяких человеческих эмоций.

Мой сосед по палате оказался со мной за одним столом. В стальные миски нам положили макароны и немного разваренной до каши рыбы. Вилок не дали, но зато каждый больной получил по деревянной ложке и кружке какого-то дурно пахнущего остывшего напитка именуемого чаем. Я с содроганием смотрел в свою тарелку и от одного вида еды, меня едва не выворачивало обратно.

Мой сосед по палате подцепил на ложку склизкие, макароны и подкинул их к потолку.

Шлеп! Макароны, словно намазанные клеем, зависли на потолке. Это случилось потому, что потолок в больничной столовой был покрашен краской в зеленоватый цвет, а не побелен как в палатах. Макароны, видимо намертво прилипнув к потолку, не спешили падать вниз. Это меня слегка позабавило, несмотря на трагизм моего положения, от которого было совсем не весело.

- Вот! - глубокомысленно заметил мой сосед по палате смотря вверх. - Ньютон ошибался. Законы Ньютона не верны! Никакая сила притяжения Земли не действует на макароны! Макароны не подчиняются постулатам физики! Это великое открытие!

Вверх взлетела следующая порция клейких макарон. Шлеп! Еще раз шлеп!

Теперь за стремительным полетом макарон наблюдали и другие обедающие. Кто-то повторил опыт и страшно обрадовался, что он удался. Теперь многие больные со смехом швыряли ложками макароны в потолок и радостно похохатывали.

Шлеп! Шлеп!

Могучего телосложения санитар, уже хорошо знакомый мне, появился на пороге столовой и диким ревом потребовал прекратить это безобразие.

Баллистические полеты макаронных изделий враз прекратились, зато потолок был украшен, точнее, безобразно загажен свисающей лапшой, которая слегка колыхалась от ветерка. Смех в столовой не смолкал до конца ужина.

После ужина, получив на ночь лекарственные препараты, я, снова лежа на больничной койке начал вспоминать, что мне известно из истории СССР этого периода. Получилось негусто. Сталин еще у власти. 1946 год - голодный неурожайный год в стране, 1947 - отмена продуктовых карточек, окончание Нюрнбергского процесса над фашистскими палачами. 1948 год - начало разлада между СССР и западными союзниками, и конфликт с Югославией. Второй поток репрессий, которые охватили не только старые территории Советского Союза, но и Прибалтийские республики, и Западную Украину. Разгул бандитизма.

Я не был бы евреем, если бы не знал, что 14 мая 1948 года была провозглашена независимость Израиля, страны, которая через год уже заняла достойное место в ООН.

Вот пожалуй и все, что я смог вспомнить.

А через четыре дня ожидалось начало нового 1949 года…

28 декабря 1948 года. 11 часов 23 минуты по местному времени.

Психиатрическая клиника города Читы.

***

Я сидел на больничной койке и слушал, как доктор Коровин терпеливо объясняет моему соседу по палате, что макароны не птицы и не бабочки, а итальянцы едят спагетти, которые не уносятся в Космос с тарелок, потому, что на них действует сила притяжения.

Их спор был занимателен и бестолков. Было смешно слушать, как два эти чудика, приводят друг другу научные доказательства, ставя в пример, имена мировых светил науки.

Коровин, устав от научного диспута, прервал его и подошел ко мне:

- Ну а как обстоят дела у вас, батенька мой?

- Я совершенно выздоровел, доктор! Ночь поспал и вроде чувствую себя хорошо.

- Что вы поняли из нашего разговора с вашим соседом по палате? - поинтересовался Коровин. Я стремясь доказать свою нормальность тут же ответил:

- Абсолютно все!

- Ну-ка, ну-ка, объясните, пожалуйста, в чем не прав ваш сосед?

- Второй закон Ньютона гласит, что в инерциальной системе отсчёта ускорение, которое получает материальная точка с постоянной массой, прямо пропорционально равнодействующей всех приложенных к ней сил и обратно пропорционально её массе. Из него следует, что масса макарон намного меньше массы Земли и сила притяжения многократно превосходит их ускорение заданное ложкой!

Коровин и мой сосед посмотрели на меня с великим интересом. Доктор, почуявший лазейку в моей обороне, сразу же бросился в атаку:

- А где вы, разрешите вас спросить, это изучали?

Но его разочаровал мой стереотипный ответ:

- Не знаю, не могу вспомнить.

- Тогда, - сделал вывод доктор Коровин, - вы, батенька, еще не совсем здоровы. Как вспомните - так сразу вас выпишем!

Когда Коровин ушел, мой сосед долго бросал на меня короткие пытливые взгляды. Но так и не решился со мной заговорить. Я сделал вид, что ничего не замечаю.

Так буднично и скучно прошел второй день моего заточения в психиатрической клинике.

Единственным моим развлечением было слушать разглагольствования верзилы-санитара, который брал пример с доктора Коровина и хотел казаться в глазах окружающих грамотным и начитанным человеком. Себя он считал, чуть ли не равным в учености доктору Коровину и любил умничать:

- Медицина - наука возвышенная, - важно пояснял он, пичкая меня порошками и пилюлями. - В нее с глупой рожей соваться нельзя! Твоя болезнь от нервного потрясения. От этого шибко нервного волнения - все твои болячки. Душевная болезнь, одним словом. Ишь как подкосило тебя! Ты пей, пей порошочки - помогает.

ГЛАВА 3. ВТОРОЙ АРЕСТ.

“В октябре 1946 года впервые был поднят жупел еврейского буржуазного национализма в качестве угрозы коммунистической идеологии. Только что назначенный министром госбезопасности Абакумов в письме вождю обвинил руководителей Еврейского антифашистского комитета в националистической пропаганде, в том, что, по его мнению, они ставят еврейские интересы выше интересов советской страны.

Ситуация еще более ухудшилась в 1947 году. Я помню указания Обручникова и Свинелупова, заместителей министров госбезопасности и внутренних дел по кадрам не принимать евреев на офицерские должности в органы госбезопасности”.

Павел Судоплатов. “Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930-1950 годы”.

29 декабря 1949 года. 15 часов 22 минуты по местному времени.

Камера Читинской тюрьмы.

***

На третий день в мою больничную палату неожиданно вошли люди в форме. Это оказались представители нашей доблестной милиции. Не железнодорожной, а обычной. Меня сразу арестовали. Арестовали тихо, но злорадно торжествуя, посадили в черный воронок и доставили прямиком в Читинскую тюрьму. Даже никакого обвинения в совершенном преступлении не предъявили.

Наверное, забыли, а может быть, очень заняты были.

И вот так я неожиданно для себя оказался в четырехместной тюремной камере. Но нас тут торчит[1] не четверо, а восемь человек заключенных. Теперь я - зэка[2].

Сидим мы все вместе, в одной камере, но каждый за что-то свое. Правда мне повезло, что в камере нет матерых уголовников-беспредельщиков, о которых рассказывают страшные вещи, да и то шепотом.