Этот парень - свой в Вегасе, он не турист, не маклер, не расклейщик объявлений, не бармен. Он может подойти к прилавку и купить хороший костюм без предварительного заказа, потому что его знают и ждут.

Он хорошо знает Флориду, Фонтенбло и дорогие заведения, клубы, где жизнь бьет ключом и развлекаются большие люди. Богачи не ходят туда, куда пускают простолюдинов.

На незнакомце был дорогой заказной костюм прекрасного материала, выдержанный в стиле Беверли Хиллз, но не "Братьев Брукс". Владелец такого костюма преуспевает в чем-то другом, кроме телевидения и рекламы.

Незнакомец был самоуверен. Марку Кромлейну он не понравился.

Прошло два года, как Джулиано умер в каменной постройке в жестоких горах, и шесть месяцев, как он впервые увидел Нью-Йорк. Но его учителя были лучшими в своей области.

С языком проблем не было. Большинство мальчишек в деревне за послевоенные годы выучили английский. Джулиано очень постарался, чтобы читать и писать достаточно свободно.

Восемнадцать месяцев он провел в Европе. Первые - как пленник, в огромном поместье около Рима, потом уже свободным в самом Риме.

Рим дал Джулиано опыт, какой мало кому достается. Его готовили для этого шесть месяцев. Те шесть месяцев, которые поначалу он был арестантом, похожим на беспощадное настороженное животное, а потом, когда понял, для чего его взяли и как ему повезло, стал студентом.

Он изучал Запад. У кого есть деньги и откуда те взялись. Кто есть кто. Как одеваться и говорить. Остальное он знал интуитивно: золотой, безумный, истеричный, изысканный, людный Рим был похож на сицилийскую деревню.

Рим - город безумных американцев. Джулиано встречал их. Звезды телевидения и кино, зрелые люди и подростки, сладкие девочки и лесбиянки. Виртуозы выпивки и наркотиков и люди с железным здоровьем.

Изучив Рим, Джулиано стал почти готов для Америки. От парня из безжалостных гор почти не осталось следа. Но только внешне, тело и сердце остались прежними. За этим следили внимательно. Начни Джулиано гнить изнутри, он бы умер снова, но уже по-настоящему.

Джулиано готовили для дела в Америке. Его долго выбирали, потратили очень много денег и сил, использовали все связи, чтобы взять его живым и оставить тело, которое сошло бы за его.

Джулиано не открыли цель до конца. И с большой шишкой из Америки, боссом секретного преступного братства, он встретился только на вилле возле Рима несколько недель назад.

Ему сказали, что его избрали для особого задания, и награда будет сказочной. Задание трудное и идет об руку со смертью. Задание в Америке, но сначала он должен научиться быть американцем.

Негласным королем американцев.

Сицилийцем, но о Сицилии следует забыть. Не богатым, но денег будет столько, сколько потребуется. Он будет баловнем судьбы - игроком и убийцей при необходимости, с совершенным телом и непреклонной душой.

Когда Джулиано окончательно понял, что за силы вытащили его с гор Сицилии и чего от него хотят, его отвели к боссу.

Тот был невелик ростом, лет шестидесяти. Только в глазах светилась сила, принесшая ему сотни миллионов, собственные отели, авиакомпании, корабли, телестудии, кинофирмы.

- Как в деревне? - Старик развалился на софе золотой парчи.

Джулиано удивил вопрос. Ему тщательно разъяснили, как себя вести. Тихо и внимательно слушать, быстро отвечать и умолкать, не соваться, куда не следует. Если молчит - ждать. На нем были только синие велосипедные трусы, чтобы хорошо смотрелось крепкое тело.

- В деревне? В деревне все хорошо, - ответил Джулиано. Он помнил предостережения и наставления, но знал, что скорее даст охранникам убить себя, чем поступится своей гордостью, даже для такого.

- Семья Саламоне - как они?

- У них три виноградника и оливковая роща.

Колини кивнул. В Америке он звался Джонни Кул, но сейчас даже газеты называли его по-настоящему - Колини.

- Когда мой отец покинул деревню, Джузеппе Саламоне был его лучшим другом, тогда бедняком.

- Он умер, но его семья процветает.

- Мне было пять лет, когда мой отец уехал. И моей деревней стало Чикаго.

Голос Колини звучал очень мягко. Говорил он часа два. Они выпили кофе с ромом, позже Колини выпил виски. Джулиано слушал историю завоеваний. Завоевания начинали десятилетние мальчики на загаженных улочках Тейлор-Стрит около Хастеда, в Чикаго. Мальчики дрались, воровали, били полицию.

Двенадцатилетние подростки угоняли машины, заманивали в ловушки полицейские машины и разбивали их о стены.

Пятнадцатилетние парни боролись за лидерство, сидели в склизких камерах в компании пятидесяти двух самых беспощадных выходцев из Маленькой Италии.

Они насиловали, изнасилованные девушки становились уличными проститутками.

Спиртное и самогон на газовых плитах.

Колисимо, король борделей, убитый Капоне в расплату с Джонни Торрио. Торрио, с отстреленной Капоне челюстью, но выживший и сбежавший в Италию.

Капоне, которому неизвестная шлюха запустила в кровь белых змеек сифилиса, в конце концов добравшихся до мозга.

Фрэнки Поуп из Вест-Сайда и Фрэнки Поуп из Норт-Сайда. Луи Рикка Халдей и Фрэнк Нитти - Громила, умоляющие о пощаде и корчащиеся в муках. Застреленные на улице Дион О'Баниан и Хими Вейс - О'Баниан в своем цветочном магазине, а сумасшедший еврей, поклявшийся отомстить, - прямо у синагоги.

Имена ничего для Джулиано не значили, но на них была кровь, и глаза Колини блестели, будто ещё не застыла кровь семерых расстрелянных в гараже в День Святого Валентина или на сером асфальте перед синагогой.

Потом Колини говорил о деньгах, о том, как их зарабатывают, и как отбирают. О мозгах, разбитых в уличных драках за право контроля над профсоюзами. Так делались деньги.

О подпольных играх. Как евреи перебили у ирландцев контроль над двенадцатью тысячами букмекерских контор в Чикаго. И как их забрали у евреев.

Об огромных деньгах.

- И была война, - говорил Колини. - До войны у меня не было ничего может, пара миллионов, пивоваренный завод, несколько предприятий. После войны - в 1945 - у меня было все.

После этого Колини долго молчал, вспоминая эти годы и том, что они принесли. Он владел огромной инвестиционной фирмой в Чикаго, респектабельной, как церковь, которая служила лишь громадной конторой по сбору и подсчету доходов.

- Будь я хорошим мальчиком, как молила моя мама Деву Марию, что бы у меня было? Что бы я мог вспомнить? - спросил Колини.

- Уже сорок лет каждую ночь у меня новая женщина. И сегодня - немочка шестнадцати лет. Завтра у меня будет полная негритянка, ещё моложе, но полная, с грудями, как большие дыни с маленькими сливками на них.

Я убил больше, чем могу вспомнить, а когда состаришься, приятно знать, что они не состарятся никогда. Они уже давно - только кости.

У меня много детей. Имен большинства я не знаю, не знаю, что с ними. Но у меня нет сына, которым я могу похвалиться.

Ты, Джулиано, можешь стать моим сыном. Здесь, в Риме, ты узнал достаточно, теперь - в Америку. Я дам тебе больше, чем было у меня - сейчас труднее сделать то, что я сумел когда-то. Мои враги ещё живы. Я хочу, чтобы ты их убил. Докажи, что достоен быть сыном Колини, и я дам тебе все.

Таким был человек, за которым с неприязнью наблюдал Марк Кромлейн в баре "Риал Тониз". С неприязнью по большей части инстинктивной, но вызванной ещё и тем, что он того не знал, а Марк Кромлейн не любил то, чего не знал.

Марк наблюдал за незнакомцем, пока их глаза не встретились. Марк подождал, понял, что незнакомец не собирается отводить взгляд и постарался с честью выйти из ситуации.

- Мы знакомы? - спросил он.

- Нет.

- Я не уверен. Такое впечатление, что я вас знаю. Из Нью-Йорка?

- Не мой город, - сказал Джулиано.

- Вест-Коаст?

- Был когда-то.

Кромлейн повернулся к Джерри Мусие:

- Не разговорчив.

Мусия пожал плечами: