— Муженек твой звонил?

Его насмешливый тон, наглая тонкогубая улыбка раздражали Лилю. Развалился на стуле и уплетает соч­ную андижанскую дыню. Белое семечко прилипло к красной губе, узкие черненькие усики мокрые, а захме­левшие глаза блестят, без стеснения нагло смотрят на нее…

— Муж, ну и что? — неприязненно взглянула на него Л и ля. — Какое твое дело?

Роберт поднял хрустальный фужер с красным вином, но пить не стал.

— Что ты злишься? — добродушно спросил он. Роберт по-прежнему не сомневался, что она все еще его власти. Ему теперь было бы удобнее приходить к ней на правах друга детства. Изредка осчастливливать. Замужняя женщина, никаких забот, хлопот...

— Лиля, подай, пожалуйста, яблоко, — попросила мать.

Роберт схватил вазу с фруктами и предупредительно поставил перед толстой, грузной женщиной с черными усиками в уголках губ.

— Спасибо, — улыбнулась она.

Когда-то Лилина мать, Капитолина Даниловна, на­верное, была интересной женщиной, но теперь черты ее смуглого лица с круглым тройным подбородком расплы­лись, глаза поблекли, и невозможно было определить, какого они цвета. Мать и дочь были чем-то похожи, хотя с первого взгляда и трудно было обнаружить это сход­ство. Так налитое зеленое с розовыми боками яблоко от­личается от желтого, перезревшего, с коричневыми пят­нами тления, хотя и видно, что они выросли на одном дереве.

Ужин проходил скучно, чувствовалась натянутость. Лишь Роберт вел себя здесь как дома: с аппетитом ел роскошные среднеазиатские фрукты, запивая красным болгарским вином, отпускал свои плоские шуточки и первым звонко смеялся. Пышные кисти фиолетового и зеленого винограда лежали на цветном подносе, в вазе желтели сочные груши.

— Мой прекрасный Андижан!.. — лицемерно вздох­нул Роберт. — В этом году так и не удалось побывать дома,..

— Мать так тебя ждала...

— Тетя Капа, у нас в этом году была практика, а потом всей компашкой махнули в Крым. Поглядите, как я загорел...

Он было уже намеревался стащить желтый джемпер, но Лиля воскликнула:

 — Ради бога! Не надо нам этих демонстраций...

— Я тете Капе!

— Ты все такой же, Робик, — улыбнулась Капитоли­на Даниловна.

— Такой же! — усмехнулась Лиля. — Он в тысячу раз стал хуже, чем был.

— За что она меня так? — жалобно сказал Роберт и, наполнив бокал, залпом выпил.

— Мама, убери бутылку, — сказала Лиля.

Роберт заморгал бесстыжими глазами, притворно всхлипнул и уткнулся лицом в пышное плечо Капитолины Даниловны.

— Зачем она замуж вышла? — плачущим голосом заговорил он. — Ведь я люблю ее, тетя Капа! Помните, и вы и моя мать так хотели, чтобы мы поженились...— Роберт расчувствовался, и в голосе его зазвучали искрен­ние нотки: — Поехать на практику и черт знает за кого выскочить замуж! Буквально через две недели!.. По­чему она так сделала, тетя Капа?!

Капитолина Даниловна осторожно дотронулась до черных блестящих волос Роберта.

— Я не знаю, — растерялась она. — Наверное, ты плохо относился к Лиле...

— Этого я от тебя не ожидал, — взглянул Роберт на Лилю. — Признайся, ты ведь это нарочно, назло мне?

— Перестань дурака валять, — устало сказала Ли­ля.— Если бы ты действительно любил меня, мы бы дав­но поженились.

— Это было для всех нас неожиданно, — заметила Капитолина Даниловна.

— Мама, .Сергей Волков — прекрасный парень и, я уверена, тебе понравится,

— Главное, чтобы ты была счастлива, доченька.

— Я счастлива, мама.

— По вашему телефонному разговору я этого не за­метил,— усмехнулся Роберт. Он отодвинулся от Капитолины Даниловны и снова потянулся за бутылкой.

— Уже поздно, — взглянула Лиля на часы. — Ты, на­верное, устала, мама?

— Намек понял, — ухмыльнулся Роберт. — Послед­нюю рюмку...

Лиля молча смотрела, как он пьет. На загорелой шее двигался острый кадык, на подбородке порез от бритвы. Взгляд ее ничего не выражал. Когда Роберт поставил бокал, она поднялась и, взяв со стола бутылку с остат­ками вина, унесла на кухню. Роберт проводил ее долгим взглядом, повернулся к Капитолине Даниловне и, будто прислушиваясь к самому себе, изумленно сказал:

— А ведь я ее, кажется, и вправду люблю... Что же теперь будет-то, тетя Капа?

— Ничего, — вернувшись в комнату, с холодной улыбкой произнесла Лиля. — Поздно спохватился, дру­жочек. А сейчас вставай и... до свиданья!

Он удивленно воззрился на нее:

— Ты раньше так со мной не разговаривала.

— То было раньше... — Она спокойно смотрела на него. — Мама с дороги очень устала.

Роберт встал и, глядя Лиле в глаза, тихонько по­просил:

— Проводи меня, пожалуйста, до такси. Ну хоть до подъезда?

Что-то похожее на жалость шевельнулось в ней. Та­ким растерянным она никогда еще не видела Роберта. С него даже хмель слетел. Лиля вспомнила, каким обыч­но наглым и самоуверенным было это лицо. Когда она плакала, он снисходительно улыбался. Ему всегда нра­вилось, что она плачет. Его лицо становилось удовле­творенным, сразу улучшалось настроение. Он небрежно трепал ее за подбородок и лениво говорил: «Ну хватит, мышка... Мне надоело».

Он, конечно, врал. Смотреть, как она плачет на его широкой тахте, уткнувшись лицом в ковровую подушку, ему нравилось.

И уже не жалость, а торжество ощущала Лиля, глядя сейчас на него.

— Я уберу со стола, — сказала мать. — Роберт, не забудь корзинку.

Они молча оделись. Роберт поднял с пола тяжелую плетеную корзину с фруктами — гостинец от родителей из Андижана — и вместе с Лилей вышел на лестничную площадку. Пока дожидались мерно гудевшего лифта, попытался поцеловать Лилю, но она оттолкнула его.

— Я сейчас же уйду! — пригрозила она.

Роберт этого не хотел. Стоя в тесной кабине почти вплотную и не глядя друг на друга, молча спустились вниз. Даже на этот короткий отрезок пути — Лиля жила на пятом этаже — кабина лифта успела наполниться благоухающим запахом душистых спелых фруктов.

Лифт щелкнул и мягко остановился. У Лили заныло в низу живота. «Уж не забеременела ли я? — с тревогой подумала она. — Этого еще не хватало! Роберт преду­предительно распахнул перед ней дверь и, хотя в тес­ном лифте едва можно было повернуться, прижался к стенке и пропустил вперед. Протискиваясь мимо него, Лиля зацепилась ногой за корзинку и порвала новый чулок. «Черт бы тебя побрал с твоей пьяной галантностью! — с досадой подумала она, но ничего не сказала. Стоянка такси светилась на другой стороне широкой улицы, не видно ни одноц машины. Впрочем, это Робер­та ничуть не огорчило.

— Через два квартала еще одна стоянка, — сказал он. — Прогуляемся? — Видя, что Лиля в нерешительно­сти, прибавил: —Поймаем такси, и я тебя подброшу до дома.

Они пошли по пустынной улице. Роберт не догадался взять корзину в другую руку и снова зацепил Лилю.

— Ты мне все чулки порвал, — сказала она с до­садой.

— Хочешь, завтра десять пар куплю? Двадцать? Тридцать? — он похлопал себя по карману. — Мой ста­рикан кое-что подкинул с тетей Капой на мелкие рас­ходы. ..

— Трать свои деньги на кого-нибудь другого.

— Это верно, подарками тебя не удивишь... Тебе, наверное, побольше отвалили? Мой-то папаша всего-навсего инженер плодово-ягодного завода, а твой — врач-венеролог и по совместительству капиталист. Сколь­ко облигаций он уже скупил у населения? Помнится, ты говорила, на три миллиона? Это значит, в год он вы­игрывает по государственным займам в среднем что-то около ста пятидесяти — двухсот тысяч чистенькими...

— Мой отец больше не покупает облигации, — не­громко сказала Лиля. Она уже кляла себя за то, что согласилась пойти с ним. Теперь, без свидетелей, он рас­пояшется. .. А ей совсем не хотелось слушать его пьяные откровения.

— Боже мой, какую я богатую невесту потерял! — не унимался Роберт.

— Если ты не прекратишь орать на всю улицу, я сей­час же повернусь и уйду, — сказала Лиля. И голос ее дрогнул. Одновременно она и Роберт поняли, что слиш­ком многое их еще связывает, чтобы вот так просто обо­рвать. Поймав ее встревоженный взгляд, Роберт поду­мал, что еще не все потеряно... Лилечке Земельской, то есть теперь мадам Волковой, рановато сбрасывать его, Роберта, со счетов... И, чтобы проверить свое предпо­ложение, он спросил: