— Я и сам об этом недавно узнал... — улыбнулся Сергей. У него гора свалилась с плеч. Значит, все-таки он умеет писать...

— Опять ты мне морочишь голову! — вздохнул Голобобов. — Ты или не ты написал этот материал? — по­тыкал он толстым пальцем в стопку листов.

— Там ведь подпись поставлена, — сказал Сергей.

— Может быть, тебе кто-нибудь помог? — спросил Козодоев. — Ты, Сергей, говори нам правду.

— Не кто-нибудь, а жена, — усмехнулся Лобанов.— Сколько ты пробыл в командировке? Неделю? За это время вполне мог и в Москву смотаться...

— А мне сдается, не жена ему помогла, а он в свое время молодой жене здорово помог... Помните фото­очерк о ГРЭС? — сказал Голобобов. — Так ведь, Сергей?

Все смотрели на Волкова и ждали, что он ответит. Из пяти или шести корреспонденции, что Лиля увезла с практики, четыре написал он, не считая того фотоочер­ка об открытии колхозной ГРЭС, но выдавать жену Сергей не собирался.

— Я не понимаю, о чем вы, — сказал он.

— Волков толковой подписи-то к снимку не может сделать, — заметил Лобанов.

— Подписи не может делать, а вот очерк написал,— сказал дядя Костя.

— Может быть, в человеке неожиданно талант открылся,— улыбнулся Кодозоев. — Разве такого не бы­вает?

— Я в это не верю, — заявил Лобанов.

— А я верю, — сказал Козодоев. — Сергей всегда был толковым парнем. И как у журналиста у него великолепная хватка… Только вот скрывать свои способности не стоило бы...

— Ну, ладно, — продолжал редактор. — Как гово­рится, муж и жена одна сатана... Кто еще хочет выска­заться?

— Мне понравился очерк, — сказал Султанов.— Честно говоря, до сих пор не могу поверить, что это на­писал Сергей... Чувствуется рука мастера, но если кто-то ему и помогал, все равно это здорово. Даже не хо­чется говорить о мелких стилистических погрешностях, а их здесь немало. В очерке жизнь, живые люди. Чтобы написать такой очерк, нужно самому побывать и на свиноферме, и в телятнике, и в домах. И поэтому мне смеш­но слышать, Тимофей Ильич, твои слова о том, что этот очерк написан в Москве.

— Не написан, а продиктован, — сказал Лобанов. — Мне сегодня Новиков жаловался, что все деньги с его телефонного счета куда-то исчезли, а когда мы попро­сили бухгалтерию навести справки, оказалось: три или четыре получасовых разговора с Москвой, как кошка языком, слизнули казенные денежки...

Сергей покраснел. Что было, то было. Несколько раз разговаривал он из промотдела с Лилей поздно вечером. Новиков сам дал ему пароль. Правда, ни Новиков, ни Сергей не ожидали, что разговор займет столько вре­мени. ..

— Я думаю, Волков беседовал с женой не об очерке, — с улыбкой проговорил Козодоев.

— Деньги за личные междугородные переговоры вычесть у Волкова из зарплаты, — сказал Голобобов. — Вот еще, взял моду из редакции звонить! Нашел пере­говорный пункт!

— Я не только из кабинета Новикова звонил, — при­знался Сергей. — Из сельхозотдела тоже, и из отдела культуры...

— Я ему разрешил, — ввернул Султанов.

— Когда твоя жена заканчивает университет? — спросил редактор.

— Через полтора года.

— Черт возьми, ты нас вконец разоришь!

Когда смех умолк, Голобобов серьезно сказал:

— Заплати в бухгалтерию, и чтобы больше этого не было. Даже с разрешения сердобольных заведующих отделами.

Сергей в знак согласия кивнул головой. «А все-таки сволочь этот Лобанов! — подумал он. — В такой момент про телефон вспомнил...»

Дядя Костя не хвалил очерк и не ругал. Он сказал, что его нужно почистить и сократить. Все эти лириче­ские отступления, зарисовки о природе надо ужать. Га­зета не альманах.

Голобобов протянул Сергею стопку листков.

— С авторскими выступлениями у тебя полный за­вал, — сказал он. — Серятина.

— Перепиши заново, — присовокупил дядя Костя.

— Очерк со снимками поставим в воскресный но­мер,— заключил редактор. —Почистить можно, а со­кращать, я думаю, не стоит. Я бы сказал, он написан на едином дыхании, и в данном случае сокращение не пойдет на пользу.

Дядя Костя хмыкнул, но возражать не стал. Лоба­нов заерзал на диване. Длинное лицо его скривилось в неодобрительной усмешке: дескать, поступайте как знаете, а я остаюсь при своем мнении.

— И последнее, — продолжил Голобобов. — Раз уж мы открыли у себя молодое дарование, нечего, как го­ворится, талант закапывать в землю. Я считаю, что Вол­ков вполне справится с обязанностями литературного сотрудника...

— . . .отдела культуры и быта, — закончил Михаил Султанов и весело подмигнул Сергею. Тот в ответ улыб­нулся. Работать с Султановым ему бы очень хотелось, но редактор решил иначе.

— Пускай сначала поработает в отделе информа­ции, — сказал он, — а дальше посмотрим.

Дядя Костя неодобрительно сверкнул на редактора очками и сказал:

— Мы поменяли корову на козу: хорошего фоторе­портера потеряли, а неизвестно еще, какого литератур­ного сотрудника приобрели. Я бракую у Назарова каж­дый второй снимок. Придется срочно искать еще одного фотокорреспондента.

— Я полагаю, Волков не спрячет в сундук свой фо­тоаппарат,—сказал редактор. — Потому и назначил его в отдел информации: будет делать фотоокна, фотоочер­ки. .. Нет больше вопросов?

Вопросов больше не было. Все, кроме Козодоева, вы­шли из кабинета. Лобанов, в зеленом кителе с накладными карманами и синих галифе, гордо прошествовал в свой кабинет. Не только весь его вид, но даже узкая, расширяющаяся книзу спина выражала несогласие с ре­шением редактора.

Сергей стоял на пороге отдела информации — как раз напротив фотолаборатории —и смотрел на коричне­вый письменный стол, за которым ему отныне предстоя­ло работать. На столе бронзовая лампа с белым абажу­ром, настольный календарь, чернильница, пресс-папье. Свет из широкого окна, выходящего во двор, падал на ровную чуть пыльную поверхность. Недавно назначен­ный заведующим отделом Володя Сергеев — он был в командировке — располагался в этой же комнате за другим столом. На нем разбросаны папки, бумаги, письма, гранки. Телефон со спутанным проводом чернел среди этого беспорядка.

Странное чувство испытывал Сергей: с одной сторо­ны, он понимал, что произошла серьезная перемена в его судьбе — впереди новые перспективы, интересная работа; с другой — жаль было полутемную узкую ком­нату фотолаборатории. Сколько раз, бывало, когда на душе было муторно, он запирался там и в красном по­лумраке печатал со старых пленок разные фотографии. И снова перед глазами оживали минувшие дни, возни­кали села, деревни, города, люди...

И теперь ему не заказан путь в фотолабораторию, ведь он не собирается расставаться с фотоаппаратом, но отныне он там гость, а не хозяин...

— И остановился добрый молодец на перепутье...— услышал он знакомый добродушный басок. — Налево пойти — встретить бабу-ягу, направо — шайку разбой­ников. ..

— А прямо? — улыбнулся Сергей, переступая порог. Вслед за ним в кабинет вошел Александр Арсентьевич Козодоев.

— Ты правильный сделал выбор, — сказал он. Усев­шись на старомодный черный диван с протертыми вали­ками, закурил. — Я, брат Сергей, сразу почувствовал в тебе прирожденного газетчика, — помолчав, заметил он. — И вот не ошибся...

Они познакомились два года назад в городской бане. Сергей пришел утром с веником и взобрался на полок.

Зашел в парилку и еще один человек. Он с завистью посмотрел, как Сергей нахлестывает себя веником, и присел на верхнюю ступеньку. Выглядел он большим и нескладным. Высокий, ссутулившийся, на лице рябинки от оспы, а лицо доброе, открытое.

— Поддать? — спросил он, видя, что Сергей сбавил темп.

Тот кивнул. Человек спустился вниз и ловко плеснул пару ковшиков горячей воды в черное жерло каменки. Сергей взмахнул несколько раз веником и проворно со­скочил с полка: там дышать было нечем.

— Вы закончили? — вежливо спросил человек, вы­разительно глядя на дубовый веник, за которым Сергей специально ездил в лес.

Сергей сполоснул под краном веник и протянул чело­веку. Тот взобрался на полок и через минуту попросил еще поддать. Сергей сам любил попариться и считал, что любого сможет пересидеть на полке, но такого па­рильщика еще не встречал! Надо было иметь железное сердце, чтобы выдержать такую температуру.