Луч света медленно переполз на мертвеца. Левой ноги ниже колена не было, зато на обрубке поверх штанины был наложен жгут. Из поясного ремня.

Ему показалось неправдоподобным, что дугами могло отхватить ногу напрочь, но гадать он не стал. Ухватил мертвеца за волосы и повернул голову к себе, чтобы увидеть лицо... Мертвый, стеклянный взгляд. Застывший в кривом оскале рот с окровавленными зубами. Он разжал пальцы. Голова с деревянным стуком упала на пол.

Суходеев...

Андрей вышел со двора и тяжело опустился на бревно под окнами. Но запах черемухи, которая обильно сыпала цвет, походил на трупный, и он пересел подальше, на обочину. С полчаса жестоко смолил одну сигарету за другой, пока во рту не появилась горечь.

О явке с повинной не могло быть и речи. И не потому, что боялся за себя или за семью — просто не чувствовал на себе вины. И в глубине души не слишком раскаивался. На войне как на войне. Враг пришел в его дом, покушался на его жизнь и на жизнь его близких. В результате, враг уничтожен. Хотя лучше бы этой смерти не было. Но теперь — все эмоции по боку — необходимо уничтожить следы, он не собирается доказывать легавым, что он не верблюд, пусть докажут сами.

Про капкан Андрей никому не рассказывал, даже жене. И сейчас мысленно похвалил себя. Если успеть управиться, то он сможет вернуться домой еще до ее прихода с работы и избежит лишних расспросов. Все знать ей ни к чему.

Андрей заплевал окурок и отправился во двор. Пошарив рукой под сенями, он отыскал в углу два свернутых мешка, припасенных прошлым летом под картошку. На мешках, когда он их вытащил, тоже оказалась кровь. Бурые, засохшие пятна. Андрей принес фонарь и осветил закут.

В щелях, между сенных половиц, кое-где виднелись темные потеки, даже сосульками.

Преодолевая отвращение, Андрей Ходырев сложил мертвецу руки по швам и кое-как затолкал его в два мешка. Туда же засунул сапог с торчащей из голенища костью. Затем он выволок труп на двор и погрузил на тележку с деревянным самодельным кузовам.

Во дворе среди железного хлама он отыскал тяжелый балансир от железнодорожной стрелки, тоже погрузил в тележку и вышел перевести дух. Осмотреться.

Вокруг было пусто и тихо. Толкая перед собой тележку, он двинулся в поселок и остановился на одной из улиц возле обвалившейся, колодезной будки. Разбросал полусгнившие доски и добрался до обруба. Верхние бревна прогнили насквозь, но их никто не трогал, и они держались. Андрей вытащил из прясла длинную жердь и осторожно пошарил в колодце — нет ли выпавших и застрявших крест-накрест бревен. В стволе было чисто. Он бросил на всякий случай камень. Далеко внизу раздался всплеск.

«Обсох, но на это дело как раз сгодится.» Он перетащил мешок к колодцу. Проволокой примотал вместо груза тяжелый балансир и перевалил мешок через край...

В усадьбу он воротился через час. Заглянул в бочку, которая стояла под потоком. Но дождей давно не было, и бочка тоже обсохла. Он забросил в тележку алюминиевую флягу и двинулся лесом по заросшей кустами дороге.

Речку Андрей поначалу не узнал. Она обмелела и походила разве что на ручей. По ее поверхности плыли радужные пятна, и когда он зачерпнул кепкой, чтобы напиться, от воды явственно припахивало керосином. Поколебавшись несколько, он оставил тележку с флягой на дороге, а сам двинулся берегам вверх по течению и метров через триста оказался на краю огромной, свежей вырубки, уходящей за горизонт.

В прошлом году здесь стоял тридцати-сорокалетний березняк с еловым густым подростом. По сути, рубить еще было нечего. Но вырубили, и не столько вырубили, сколько искорежили гусеничными траками землю, испакостили и — бросили гнить. По всей вырубке, куда хватал глаз, спичечной россыпью белели березовые стволы.

Одолевая буреломы и тракторные отвалы, Андрей прошел еще метров с сотню и увидел то, что искал.

Нож мощного бульдозера попросту сковырнул у речки оба берега на отрезке около полусотни метров, и вода разлилась по всей площади, образовав широкую лужу. Посреди лужи были брошены пустые, промасленные бочки из-под горючего. Лежала на боку горловиной в воде бочка с остатками автола, и фиолетовое, радужное пятно вокруг нее было густым неподвижным.

Андрей выругался и, отыскав подходящую вагу, взялся выкатывать бочки из воды на сухое.

Местный леспромхоз, пакостники, вместо того, чтобы оборудовать под ГСМ специальную площадку — снять дерн, оканавить, провести на случай пожара минерализацию, насобачились устраивать склады и базы ГСМ в лесных речушках и ручьях. Расплющат оба берега или сковырнут и — готово. А там трава не расти. И не растет. Ни леса, ни речки, даже болота нет. Только ржавая хлябь под ногами с осокой да мутная вонючая жижа течет по пересохшему руслу вниз.

Андрей провозился с бочками не меньше часу и вдруг понял, что возвращаться не хочет, нет сил. Даже здесь, возле этой изгаженной и поруганной речушки, на краю безобразной вырубки он не чувствовал себя столь отвратительно.

...В сенях, замывая половицы, он нашел раскрытый перочинный нож. В сгустках крови. И вдруг понял до деталей, что тут произошло.

От удара дуг по ноге Пакостник сразу получил открытый перелом голени. Нечто подобное Андрей уже видел, приходилось. Промаявшись в капкане, когда малейшее движение причиняет страшную боль, потеряв много крови, он так и не смог из него освободиться, да еще в темноте наощупь. И тогда перочинным ножом он ампутировал ногу. Последнее, на что у него достало сил — это наложить жгут. Но выбраться уже не смог. Наверно, лишился чувств и то ли от потери крови, а может ночью от переохлаждения умер.

Андрей вспомнил, что и сам в ночь на восьмое мая изрядно перемерз в нетопленной избе. «Что ж, поделом козлу и мука»,— непримиримо подумал он и прополоскал находку в ведре, смывая кровь.

Нож — это, конечно, улика. Стоит показать нож отцу Пакостника и назвать место, где нашли, будущее для Андрея сразу запахнет парашей. И капкан — тоже улика.

С помощью ломика Андрей вырвал пробой из стены, смотал цепь и вынес капкан на двор, где на старой тряпке уже лежало разобранное ружье. Все это необходимо было уничтожить. Хотя капкан и ружьишко (наверняка, тоже краденое) при других обстоятельствах он бы, разумеется, приберег. Для дела.

На речку Андрею Ходыреву пришлось съездить еще раз и приготовить щелок. Но зато он был уверен теперь, что ни одного пятна крови нигде не осталось. Верхний слой земли под сенями он снял и насыпал сухой с гряд. Закут завалил разным пыльным старьем, собранным по углам. Припорошил пылью неправдоподобно чистые ступени и половицы в сенях, дав предварительно просохнуть. В остатках воды тщательно простирнул собственную одежду. Промыл сапоги. Протер оконные стекла, посуду, чтобы ничего суходеевского, ни одного следа не осталось. Мало ли как в скором времени обернется дело? Но изрубленные двери, вывороченные с мясом замки, щеколды, битый кирпич — все оставил, как есть. У легавых в анналах Пакостник зарегистрирован, и тут уж лгать не приходится. От жены сегодняшнюю поездку тоже лучше не скрывать. Ну, был. Посмотрел. Сама же говорила... Чтобы потом не вышло накладки.

Андрей собрал вещи и напоследок еще раз придирчиво все проверил, до мелочей. Как будто ничего упущено не было.

Погода, пока он возился в доме, сильно переменилась. С запада густо наволокло туч, и далекие раскаты грома становились все слышнее. Но солнце в эти последние минуты, похоже, взбесилось и прожигало одежду насквозь. Спускаясь через поселок к железке, Андрей вдруг краем глаза заметил странный просверк в лесочке в полутораста шагах вправо от себя. Как будто солнечный зайчик. Так могли бликовать линзы бинокля, или очки.

Андрей постоял. Спятился несколько, и блеск снова появился.

Если бы кто-то наблюдал за ним, то понял бы, что тоже замечен. Но блеск не исчезал, и тогда Андрей повернул в сторону леса, решив все же проверить причину. Возможно, блестела консервная банка или пустая бутылка, надетая на сучок.

Однако, к своему удивлению, он обнаружил в кустах возле тропы мотоцикл. Даже ключ зажигания был оставлен в замке... «Восход». Красного цвета. Но номеров почему-то не оказалось. Новый, поэтому не зарегистрирован, решил Андрей.