—  Спасибо, — горько усмехнулся Данила Петрович. — Я уж и сам это думал. А где мне золото взять, а? На две таких варки, как ты намечаешь, нужно самое малое рублей десять золотых, а у меня их и медных-то нет. У генерала просить, что ли?

—  Нет, генералу ты пока об этом и не заикнись. Ты должен это делать втихую, потому что неизвестно, как у тебя получится. А две золотые пятерки дам тебе я, — говорит Степан Иванович.

Данила Петрович и рот разинул от удивления. Он подумал, что ослышался. Что Степан Иванович ему настоящий друг — это он давно чувствовал, но вот что у него есть деньги, да еще золотые, и что Степан Иванович может одолжить их ему, этого он никак не предполагал.

—  Постой, постой... Это как же так? Откуда же у тебя деньги такие? — залепетал он.

—  Много будешь знать, скоро состаришься, — усмехнулся Степан Иванович. — Тебе дают деньги, которые тебе позарез нужны, ты и бери, и не рассуждай. Знаешь пословицу? «Дают — бери, а бьют — беги». Вот так-то!

Деньги были не у самого Степана Ивановича, а у его жены, всего пять пятерок. К жене же его они попали от ее тетки, которая еще при старом Мальцеве, отце теперешнего, при дворце в горничных состояла. Ну, а те, кто при дворце жил, могли такие деньжонки раздобыть. Тетка эта век свой кончала при племяннице, вот эти-то пятерочки и остались жене Степана Ивановича по наследству. Берегли их как зеницу ока, берегли на всякий пожарный случай. Конечно, жене жалко будет расставаться с двумя пятерками, но Степан Иванович уговорит ее, докажет, что так надо для ихней же пользы. Но об этом зачем же распространяться, говорить хотя бы и другу?

—  Да, но где же я потом возьму такие деньги, чтобы рассчитаться с тобою? — все еще колеблется Данила Петрович.

—  А ты и не рассчитывайся, кто тебя просит о том? — отвечает ему Степан Иванович.

—  Ну как же так? Я так не могу...

—  А вот так. И больше давай не будем толковать пустое. Завтра я принесу тебе их, а ты начинай делать дело свое. Свое и мое. От меня-то ты не будешь прятаться, когда научишься варить золотой рубин, как немец от тебя прятался: надеюсь, поделишься секретом своим? — усмехается Степан Иванович.

—  Да я тебе, если хочешь, сейчас все расскажу, что мы с Сенькою моим сами разузнали!

—  Сейчас мне это ни к чему, а вот впоследствии, когда, возможно, генерал и мне прикажет варить этот рубин, тогда уж ты меня поучи.

На этом у них разговор и закончился. Степан Иванович со своим Павлушкой домой пошли, а Данила Петрович со своим Сенькою приступили к варке хрусталя.

—  Ну и дядя Степан! — говорит Сенька отцу, когда Степан Иванович и Павлушка скрылись за дверью.

Сенька хоть и стоял поодаль, разговаривал с Павлушкой, а все же прислушивался и к разговору взрослых, суть самую он схватил.

—  Вот он какой, брат, Сенька, — говорит Данила Петрович. — Я знал, что он человек хороший, настоящий, но этого и я от него не ожидал. Я считал его, по правде говоря, немножко даже скуповатым. А он, поди ж ты, вон как! Недаром говорится в народе, что «не имей сто рублей, а имей сто Друзей», тогда не пропадешь. Ты это себе на ус тоже намочи, Сень: имей хороших друзей, хоть одного хорошего друга, а имей.

—  Тятька, но ведь и ты бы дяде Степану дал деньги, если бы они у тебя были, а ему бы они крепко запонадобились?

—  Я? — притворно удивляется Данила Петрович. — Ну уж нет! Я бы ему ни копейки не дал.

Сенька удивленно посмотрел на отца. Он сначала подумал, что тот сказал правду. А когда углядел

под усами отца усмешку лукавую, успокоился.

—  Ну, теперь у нас дело пойдет, раз ты шутить и усмехаться стал, — сказал Сенька весело отцу.

Сенька давно уже заметил, что, когда отец в хорошем настроении, у него всегда дела идут хорошо.

Так будет, наверное, и на этот раз.

Сенька думал, что как только дядя Степан принесет им две золотые пятерки, так они с тятькой и начнут варить свой рубин. А оказалось совсем не так.

Варить золотой рубин надо было тайком, чтобы, кроме них с тятькой да Степана Ивановича с Павлушкой, ни одна душа на фабрике не знала об этом. Но пришлось им открыться еще одному человеку — самому смотрителю! На их счастье, смотритель их смены был человек более-менее душевный. Он сам раньше был мастером на ванной печи и понимал, как трудно рабочему человеку на фабрике его превосходительства. Поэтому он и сделал все, что от него зависело, чтобы Данила Петрович мог начать свою пробную варку в подходящих условиях.

Прежде всего смотритель распорядился, чтобы Даниле Петровичу выдали такой тигель, какой ему требуется. Потом приказал дежурным каменщикам нагреть этот тигель до нужной температуры — ведь холодный его в раскаленную печь не поставишь, он сразу же треснет от жары, — выломать часть стенки в печи, чтоб тигель установить там. Ведь он хотя и небольшой по сравнению с обычным горшком, а в рабочее окно не пролезет. Установить в печи подставку, а на нее тигель, снова заделать отверстие можно было только по распоряжению смотрителя. Да и он в этом случае рисковал: о таком деле смотритель должен был бы доложить управляющему фабрикой, а не действовать самолично. Но смотритель рискнул, полагая, что управляющий вряд ли узнает об этом.

Но у Данилы Петровича и Сеньки еще одна забота оказалась: как добыть царскую водку, чтобы растворить в ней золотую пятерку, первую из тех двух, что им дал Степан Иванович?

Да еще этот Шульц... С ним сейчас особая осторожка нужна. Он после того случая, когда два горшка запорол, почти и не отходит от печи, когда варит свой рубин, следит за своими  горшками.   Как же ты утаишься от него со своим тиглем? Он же обязательно углядит его и  поинтересуется,  что в  нем варится. Глаз у него наметанный, сразу поймет, в чем дело, и поднимет крик.

«Нет, нам с Сенькою лучше бы всего произвести свою первую варку в такой день, когда Шульц не работает, когда мы одни тут», — думает Данила Петрович.

Но одно дело думать и желать, а другое — как все на деле сложится.

А на деле все сложилось так, что лучшего и не пожелаешь.

И царскую водку добыл для них Степан Иванович. Им и нужна-то была всего бутылка одна. У Степана Ивановича внучка работала в лаборатории — была у Мальцева и лаборатория, — она и принесла ему царскую водку.

И Шульцу в тот день, когда намечалась варка, — словно по заказу! — дали отгул; он не пришел в цех.

—  Ну, Сень, давай, брат, приступать, — сказал Данила Петрович сыну, сильно волнуясь.

Никогда им не забыть этого дня. Даже Сенька, который раньше говорил, что все будет хорошо, сейчас волновался не меньше отца. До него тоже теперь дошло, что эта варка для них — дело не шуточное. Он приутих, перестал суетиться, старался помочь тятьке чем только мог.

Они сами осмотрели песок для шихты, сами наблюдали, как золосеи составляли шихту, сами поливали ее раствором, тщательно, да не раз, а раза три перемешали шихту, прежде чем засыпать в тигель, сами и загрузили тигель.

И варка началась...

Данила Петрович и Сенька никогда еще не уделяли ни одному большому горшку столько внимания, как сегодня этому небольшому тиглю. Они то и дело подходили к рабочему окошку, заглядывали в него, стараясь понять, как идет варка.

—  Как будто все нормально, тять, — говорит Сенька отцу. — Как у Шульца.

—  Да, будто пока все идет порядком. Но вот как стекло себя при отжиге покажет, станет ли краска набегать? — беспокоится Данила Петрович.

—  Набежит! А почему бы ей не набегать, раз она у Шульца набегала? — загорячился опять Сенька.

—  А вот ужотко увидим.

Но Данила Петрович волновался зря. В печи отжига рубин оказался рубином, окрашивание шло своим ходом. Тут только у Данилы Петровияа и гора упала с плеч, тут только озабоченность и страх покинули его и он впервые — за столько дней! — улыбнулся сыну.