Между тем маленькая графиня Эльфрида, вцепившись, или, скорее, повиснув на руке огромного барона Олауса, уже дважды прошла мимо, не встретив взгляда Кристиано. На третий раз она громко кашлянула, потом подвела барона к Маргарите, и Кристиано, уловив наконец ее намерение, оторвался от упоительной беседы и отошел, чтобы разглядеть барона, не привлекая к себе его внимания.

Барон Олаус был очень высоким, грузным и, несмотря на свой возраст, красивым мужчиной, но лицо его действительно отпугивало своей матовой белизной и какой-то Зловещей неподвижностью. Его пристальный взор сковывал, как порывы ледяного ветра, от которых захватывает дух, а губы пытались изобразить мрачное подобие улыбки, исполненной презрения и тоски. Его невыразительный голос был неприятно сух; стоило Кристиано услышать, как барон обращается к Маргарите, и он тотчас узнал в нем человека, который час назад так дешево продавал Швецию, изливаясь в своих чувствах перед русским дипломатом. Он узнал его и по высокому росту и богатой одежде темного цвета, которую приметил, слушая, как он расписывал свою родину врагу.

— Так вы решительно не желаете потанцевать, — обратился раздосадованный барон к Маргарите, — у вас очень болит нога?

Графиня Эльфрида не дала Маргарите ответить.

— О, это сущие пустяки, — вмешалась она, — Маргарита сейчас пойдет танцевать.

И она увела барона прочь, снова кинув на Кристиано весьма властный взгляд. Кристиано же истолковал ее приказание по-своему:

— Так это и есть барон Олаус Вальдемора? — спросил он у Маргариты, подходя к ней и к мадемуазель Потен, которая вплотную придвинулась к девушке при виде хозяина замка.

— Это он, — с горькой улыбкой отвечала Маргарита. — Как вы его находите?

— Этот человек, возможно, был красив лет тридцать тому назад.

— По меньшей мере! — подхватила Маргарита со вздохом. — А лицо его вам нравится?

— Да. Я люблю веселые лица. А у него оно такое…

— Страшное, правда?

— Так что же вы говорили дяде? — спросил Кристиано, усаживаясь позади ее кресла и понижая голос. — Он убил свою невестку?

— Так думают.

— А я уверен в этом!

— О! Потому что…

— Потому что, должно быть, он вот так глядел на нее!

— А правда ведь, у него взгляд как у моржа?

— Вы немного преувеличиваете, — заметила мадемуазель Потен, которая, без сомнения, была запугана какой-нибудь молчаливой угрозой графини Эльфриды, — у него пристальный взгляд незрячих людей.

— Да! Совершенно верно, смерть слепа, — сказал Кристиано. — Но кто же прозвал его Снеговиком? Прозвище подходящее: для меня оно олицетворяет шпицбергенскую стужу. Меня дрожь пробрала.

— А тик у него какой, заметили? — спросила Маргарита.

— Он поднес руку ко лбу, словно собирался отереть пот; вы об этом?

— Вот именно.

— Может быть, Снеговик хочет, чтобы думали, будто его в пот бросило, а он просто-напросто подтаивает.

— Вот видите, я права, что боюсь его. А на его черный бриллиант вы обратили внимание?

— Да, я заметил омерзительный черный бриллиант, когда он отирал лоб своей иссохшей рукой; рука-то иссохшая, хотя живот у него толстый и лицо одутловатое.

— О ком это вы говорите? — спросила молоденькая русская девушка, приподнявшаяся, чтобы расправить платье на своих фижмах. — Не о бароне ли Вальдемора?

— Я как раз утверждал, — не смущаясь, ответил Кристиано, — что этому человеку и трех месяцев не протянуть.

— Ну, раз так, — ответила, смеясь, русская, — торопитесь выйти за него замуж, Маргарита!

— Приберегите этот совет для себя, Ольга, — ответила молодая графиня.

— Увы! У меня нет, как у вас, такой тети, перед которой ничто не устоит! Но почему вам кажется, господин Гёфле, что барон так болен?

— По его неравномерной полноте, по желтизне белков его стекловидных глаз, по втянутым ноздрям его горбатого носа, а больше всего но чему-то неуловимому, что я ощутил, когда взглянул на него.

— В самом деле? Вы наделены ясновидением, как здешние обитатели севера?

— Сам не знаю. Я не считаю себя колдуном, но верю, что есть натуры более или менее чувствительные к некоторым таинственным влияниям, и ручаюсь вам, что барон Вальдемора недолговечен.

— По-моему, — сказала Маргарита, — он давным-давно мертв, но владеет каким-то дьявольским секретом выдавать себя за живого.

— Верно, он похож на привидение, — вставила Ольга, — но все равно я считаю его красивым, несмотря на его годы, в нем есть какая-то завораживающая сила. Он мне снился прошлой ночью. Мне было страшно, и этот страх был сладостен. Объясните мне почему!

— Это очень просто, — отвечала Маргарита, — барон — великий алхимик: он умеет делать бриллианты! А сегодня утром вы ведь говорили, что за бриллианты пошли бы на сделку с дьяволом!

— Вы злючка, Маргарита. А если бы я это рассказала кому-то, кто передал бы все барону в том виде, как вы это повернули, ручаюсь, вам было бы очень досадно.

— Вы тоже так думаете, господин Гёфле? — спросила Маргарита у Кристиано.

— Нет, — отвечал он, — к чему бриллианты ангелам? Разве у них нет звезд?

Маргарита покраснела и, обращаясь к русской девушке, молвила:

— Милая Ольга, я вас умоляю, скажите сами барону, что я его не переношу. Вы окажете мне большую услугу. А в подтверждение… Вот браслет, он вам так нравится! Поссорьте меня с бароном, и браслет ваш.

— Ну, вот еще! А что скажет ваша тетя?

— Я скажу, что потеряла его, а вы его пока не надевайте. Вот и все. Смотрите, барон опять к нам идет, хочет меня пригласить снова. Начинается менуэт. Я откажусь. Тетя там занята политическими разговорами с русским посланником. Станьте рядом со мной, барону придется пригласить вас.

Действительно, барон с замогильным видом подошел подтвердить свое приглашение. Маргарита задрожала всем телом, когда он протянул руку, ожидая, что она вложит в нее свою, и произнес:

— Графиня Эльведа сказала, что теперь вы пожелаете танцевать, и я велел повторить для вас менуэт.

Маргарита поднялась, сделала шаг и вдруг снова упала в кресло:

— Мне хотелось послушаться тети, — проговорила она решительно, — но вы видите, господин барон, я не могу, и не думаю, чтобы вы захотели подвергать меня пытке.

Барон удивленно развел руками. Это был человек умный, очень хорошо воспитанный и крайне недоверчивый. Графине не удалось провести его настолько, чтобы по малейшему признаку он не распознал отвращения Маргариты, а оно было столь явно, что сомневаться не приходилось. В улыбке его проглянуло глубочайшее презрение, и он с изящной иронией ответил:

— Вы, право, слишком добры ко мне, мадемуазель, поверьте мне, я глубоко тронут!

И тотчас, обратясь к Ольге, он пригласил ее и взял за руку, а Маргарита тем временем наскоро расстегнула драгоценный браслет и успела сунуть его честолюбивой девушке.

— Господин Гёфле, — порывисто воскликнула она, обращаясь к Кристиано; голос ее дрожал. — Вы принесли мне счастье, я спасена!

— Однако вы побледнели, — заметил Кристиано, — вы дрожите.

— А как же иначе! Я испугалась, а сейчас думаю, как, должно быть, рассердится тетушка, и мне снова становится страшно! Но все равно, я избавилась от барона! Он мне отомстит, до смерти, может быть, доведет, но я не стану его женой, не буду носить его имени, не дотронусь до его обагренной кровью руки!

— Замолчите, ради бога, замолчите! — твердила мадемуазель Потен, столь же бледная и перепуганная, как она. — Вас могут услышать! Вы вели себя храбро, и я вас поздравляю, но в глубине души вам страшно, а сейчас вы так возбуждены, что, того гляди, заболеете. Боже мой! Только не упадите, дорогая моя, вот, нате, понюхайте!

— Не бойся, моя милая, — ответила Маргарита, — вот мне уже и лучше. А гости что-нибудь заметили? Я еще не решаюсь ни на кого взглянуть.

— Нет, слава богу, громкая ритурнель оркестра заглушила слова, а все девицы как раз встали с мест для танца. Мы почти одни здесь в уголке. Не оставайтесь на виду. Самое главное, чтобы тетушка не устроила вам сцены, пока вы в таком состоянии. Уйдемте, вернемся к вам в комнату. Обопритесь на мою руку.