Эти опасения Бэттерби разделял и художник из штата Виктория Уильям Роуэлл. После посещения Центральной Австралии он писал: «Некоторое время я провел с выдающимся аборигеном, Альбертом из Хермансбурга. Его работы старательно выписаны, глубоки по мысли и свидетельствуют об удивительной способности автора схватывать окружающий мир. У него изумительно развито чувство формы и цвета, которое, если не будет нарушено, может привести к поразительным достижениям. Будет очень и очень жаль, если Альберту позволят посещать большие города. Нужно сделать все возможное, чтобы этого не произошло». Роуэлл как в воду глядел, когда предсказал: «Белые могут и выиграть от того, что дикий абориген приобщится к цивилизованному искусству, но самого-то художника будут судить, исходя из наших критериев и сложившихся взглядов, а это может поставить его в невыгодное положение».

Работы Альберта в те годы были известны лишь немногим любителям, заинтересовавшимся его искусством. Правда, уже тогда предпринимались попытки познакомить с его творчеством и более широкую публику.

Одной из таких попыток была выставка кустарных изделий туземцев, на которой экспонировались и акварели Альберта. Она состоялась в Мельбурне в августе 1938 года. Выставка привлекла такое количество посетителей, что в ряде случаев для поддержания порядка пришлось прибегать к помощи полиции. Один из полисменов оказался в числе счастливчиков, которым удалось приобрести работы, подписанные Альбертом. Купленная работа обошлась ему всего в двадцать пять шиллингов.

Прием, оказанный акварелям, еще больше вдохновил Альберта и укрепил в намерении стать профессиональным художником, а ведь прошло всего каких-нибудь два года с тех пор, как он получил первые уроки в акварельной живописи. Его сокровенной мечтой стало зарабатывать деньги своей кистью. К этому времени у него прибавился еще один ребенок — Кит, и с его появлением на свет (13 июня 1938 года) в крошечной лачуге вынуждены были ютиться девять человек — Альберт, Рубина и семеро отпрысков. Главе семьи пришлось задуматься о строительстве нового дома. Когда Альберт поделился с пастором Альбрехтом своим планом построить каменный дом, тот поддержал его, но предупредил, что дом будет стоить дорого, и посоветовал подождать, пока не начнут продаваться его работы.

В ожидании выставки, которую обещал устроить Бэттерби в Мельбурне, Альберт не находил себе места. Лишь визит в Хермансбург жены губернатора штата Виктории леди Хантингфилд на Какое-то время умерил его нетерпение. Приехав в миссию, жена губернатора была весьма удивлена, обнаружив, что из трехсот аборигенов очень многие занимаются разными ремеслами. Она видела женщин, выделывавших коврики из шкурок кенгуру, которые дубили для них мужчины; любовалась скотоводами — великолепными наездниками; наблюдала за работой плотников и шорников. Но больше всего ее заинтересовали акварели Альберта. Леди Хантингфилд познакомилась с художником и долго беседовала с ним. В ее лице Альберт обрел влиятельную поклонницу своего таланта.

Три месяца спустя, 5 декабря 1938 года, в Мельбурне в Галерее изящных искусств леди Хантингфилд открыла первую персональную выставку Альберта. В своей речи она поделилась впечатлениями о поездке в Хермансбург и рассказала о природной одаренности аборигенов, в чем она имела возможность лично убедиться. Она признала, что особенно ее поразили художественные наклонности туземных детей: они овладевали письмом и рисованием намного быстрее своих белых сверстников.

«Мы должны наконец понять, — сказала она, — что люди, способные так откликнуться на заботу и обучение, достойны признания».

Работы на мельбурнской выставке впервые были подписаны «Альберт Наматжира». Альберт написал их во время четырехсотмильного путешествия в глубь края, который, по словам Рекса Бэттерби, проделавшего этот путь вместе со своим учеником, мог бы восхитить любого художника. Акварели сразу же понравились публике. Не успела леди Хантингфилд произнести заключительные слова, как на акварелях стали появляться таблички с подписью «продано»; за три дня все выставленные работы — сорок одна акварель — были раскуплены. Такого успеха безвестного дотоле художника не знала столичная галерея.

«Эйдж» писала, что выставка Альберта Наматжиры не имела себе подобных: «Вряд ли целесообразно рассматривать представленные работы, исходя из сложившихся критериев оценки, и тем не менее достоинства акварелей художника-туземца вызывают уважение. Он бесспорно внимательный и вдумчивый наблюдатель; там, где мы, казалось бы, могли ожидать примитивного плоскостного решения, бросалось в глаза чувство пространственной глубины и цвета».

Р.-Х. Кролл во вступительной статье к каталогу выставки писал, что способность к живописи у австралийских аборигенов в крови, в течение тысячелетий расписывали они стейк пещер, служившие им убежищем, и скалы, украшали оружие и тотемные символы. Украшать рисунком дротики, вумеры, щиты, бумеранги и прочие самые заурядные предметы и раскрашивать их желтой и красной охрой, белой глиной и углем вошло у аборигенов в обычай. Даже женские сумки и те, как правило, бывают вытканы затейливыми узорами; что же касается таких священных ритуальных инструментов, как чуринги, то они поражают сложностью и художественной неповторимостью рисунка. Подобно соплеменникам, Альберт Наматжира — художник от природы. На своем пути к «цивилизованному» искусству у него не было другого учителя, кроме острого художественного чутья.

«Я убежден, — писал Кролл, — работы, представленные на первой выставке Альберта Наматжиры, — это его собственные, сделанные без чьей-либо помощи, и полностью разделяю мнение одного из критиков, что наиболее сильной стороной акварелей художника-аборигена является безошибочный вкус в выборе сюжета. Очень верно также подмечены и переданы яркий солнечный свет, которым залиты бесплодные просторы Центральной Австралии, и поразительная многокрасочность цветовых оттенков гор Макдоннелл».

Однако не все критики были единодушны в своей оценке живописи Альберта Наматжиры. Нашлись такие, кто прямо заявил, что вся ценность ее ограничивается любопытством, которое она вызывает. К их числу принадлежал Херольд Герберт, который писал: «Хотя Альберт Наматжира и является первым аборигеном, выставившим работы, выполненные в подлинно реалистической манере, нет надобности в фанфарах и литаврах. Я не считаю его произведения выдающимся явлением искусства».

Непомерное восхваление, с одной стороны, и пренебрежительные отзывы, с другой, сопутствовавшие этой первой персональной выставке и полной распродаже картин художника, станут характерными для всех его последующих выставок.

Наконец-то картины начали приносить Альберту деньги.

«Это хорошо, — говорил он. — Теперь я напишу больше картин, заработаю больше денег. Куплю всем красивые вещи. Построю себе хороший дом».

Вскоре после выставки Альберт забирает семью и отправляется бродить по родным местам.

Второго ноября 1939 года в Аделаиде Чарлз Дьюгид открыл вторую персональную выставку Альберта. В Галерее Королевского общества изящных искусств собралось огромное количество посетителей. И опять, как только прозвучали заключительные слова при открытии выставки, начался ажиотаж вокруг картин. За каких-нибудь полчаса было продано двадцать из сорока одной работы по цене от двух с половиной до семи гиней. Вокруг двух портретов аборигенов и ряда других работ разгорелся спор: на них претендовали сразу несколько покупателей. На этой выставке Национальная галерея Аделаиды стала первым австралийским музеем, который купил акварель аборигена. Выбор пал на акварель, названную «Иллюм-Баура» с изображением скалы Хааста. Она считалась лучшей на выставке: опаловые, голубые и зеленые тона, сливаясь у подножия Хааст-Блафф, создавали ту особую прозрачность, которая так характерна для горных ландшафтов Центральной Австралии.

Критики Аделаиды были более доброжелательными в оценке творчества Наматжиры, чем собратья по перу из Мельбурна. Все в один голос предсказывали ему большое будущее.