Мария Роса пыталась добраться до ущелья и отнести туда немного еды и питья, но ей не удалось. Она заблудилась: злокозненная комета ослепила ее и дотла выжгла ей душу. Через несколько дней Мария вернулась в деревню.

— Его уже нет… исчез… комета его унесла, — тихо бормотала она в исступлении и разводила руками.

Когда страхи улеглись, Макарио и еще несколько человек добрались до тропинки, ведущей в ущелье. Они обнаружили, что принесенная ими в последний раз еда лежит нетронутой. Муравьи растаскивали заплесневевшие крошки.

Они принялись звать Гаспара. Кричали изо всех сил, но им отвечало только глухое эхо. По следам музыканта они добрались до речки. Там они увидали человеческую фигуру, припавшую ничком к каменистому дну пересохшего русла.

Прошло уже несколько дней, как Гаспар умер.

Там же, неподалеку от речки, они раскопали с помощью мачете рыхлую землю и похоронили музыканта. Макарио соорудил грубый деревянный крест и установил его в изголовье могилы.

Затем, молчаливые и подавленные, они вернулись в ущелье. Все чувствовали себя виноватыми.

— Смерть Гаспара лежала на нашей совести, — сказал Макарио. — Мы снова отправились в лес — забрать гитару и сжечь ранчо.

Через открытую дверь они увидели силуэт обнаженного человека, прислонившегося к стене.

Они оцепенели от ужаса.

— Смертельный холод пронизал нас до самого сердца, — рассказывал Макарио.

Человек стоял неподвижно, опустив подбородок на грудь и раскинув руки. Темнота мешала им разглядеть его как следует. Казалось, он был без волос, голое тело выглядело болезненным, тщедушным, чем-то напоминало скелет.

Не успели похоронить Гаспара Мору, как его хижину уже кто-то занял. От неожиданности они утратили дар речи, сверхъестественная сила сковала им язык.

— Кто… кто там? — закричал, собравшись с духом, Макарио.

Человек стоял по-прежнему неподвижно, раскинув руки и опустив голову, словно стыдился того, что вторгся в хижину Гаспара.

Макарио повторил вопрос по-испански. Никакого ответа. Незнакомец не шелохнулся. У всех волосы на голове встали дыбом — в такой ужас их повергали молчание и невозмутимое спокойствие этого человека. Им казалось, что, пройди хоть тысяча лет, он все равно не пошевелится и не обратит на них внимания. Может, он тоже умер и чудом удерживает равновесие, уцепившись распростертыми руками за темноту?

— Поначалу мы думали, что перед нами житель другого мира, — говорил Макарио. — Только нет, он был человеком. И вид и тело, как у обычного человека. Он спокойно стоял, раскинув руки, молчал и безучастно глядел на нас.

Тогда, обуянные страхом и гневом, они ворвались в хижину. Макарио занес мачете над головой незваного пришельца. Сверкнуло в воздухе стальное лезвие, и вдруг они увидели, что перед ними деревянное изображение Христа в человеческий рост.

— Гаспар не хотел быть один, — прошептал старик.

В долгие часы своего добровольного изгнания он терпеливо и любовно вырезал статую Христа. Вероятно, ему хотелось обрести в нем друга, пускай деревянного, но обликом и статью напоминавшего человека. Видно, одиночество становилось ему невмоготу. Оно тяготило его и мучило больше самой болезни.

И вот этот бессловесный друг разделил с Гаспаром изгнание.

Он покорно пережил своего творца. Гноившиеся руки Гаспара покрыли пятнышками некрашеное дерево. Музыкант создал Христа по своему образу и подобию, и если душа способна воплотиться в дерево, то это и была душа Гаспара Моры.

Кто-то предложил похоронить изображение рядом с прокаженным.

— Нет, — решительно сказал Макарио. — Это его сын! Он оставил его на земле вместо себя…

Все молча согласились с ним.

— Надо отнести его в деревню, — сказал Макарио.

Они взвалили на плечи деревянного Христа и двинулись в обратный путь. Шуршали высохшие листья, совиный крик погребальным звоном несся им вслед из глубины леса. Макарио шел последним и нес гитару.

Они медленно удалялись по тропе, окутанные плотным плащом пыли; они уносили искупителя из сельвы, словно сняли его с огромного креста.

Неожиданно к ним приблизилась сумрачная тень. Это была Мария Роса. Платье на ней превратилось в лохмотья. Кровь запеклась на ссадинах и царапинах, покрывавших все тело. Она глядела на Христа безумными глазами.

— Наверное, пить хочет, — сказала Мария Роса.

В руках у нее был кувшин. Она подняла его. Из носика потекла тонкая струйка воды. Никто на это не обратил внимания. Пройдя немного вперед, она затянула слабым, надтреснутым голосом припев «Гимна павшим» на уже непонятном древнем гуарани. Временами она умолкала, потом снова бормотала себе под нос. Наконец старинная индейская песнь замерла на губах Марии Росы. Женщина плелась с кувшином в руке следом за убитым горем Макарио, который нес на плече гитару Гаспара.

Свершив столь необычным образом обряд снятия со креста, они шли лесной тропой неизвестно куда, неизвестно зачем, шествовали по своей необъятной стране, отчизне скорбящих и обездоленных.

Они были так увлечены, что, очутившись в поле, даже не заметили, как изменилась погода. Раскаленное прозрачное небо затянули тучи. Они казались еще темнее оттого, что время от времени их точно кинжалами рассекали молнии. Порыв ветра принес забытые запахи дождя, насытившие пыльный воздух. Скоро сгустилась предгрозовая тьма. Она окутала Христа, бросила черные тени на лица людей, а полыхающие молнии отражались в их широко открытых глазах.

Когда они миновали невысокий холм, первые дождевые капли расплавленным свинцом упали на дорогу. Не успела процессия войти в деревню, как хлынул ливень; свистел ветер, молнии озаряли все вокруг. Христос искрился, точно наэлектризованный. Бредя по колено в бурлящих потоках воды, люди направились к церкви. Дверь была заперта. Под барабанным боем дождя глухо гудел разбитый колокол. Они внесли Христа под навес, прислонили к стене так же, как он стоял в хижине Гаспара, и уселись на корточках вокруг него.

Мария Роса осталась стоять под дождем. Ее силуэт расплылся, приобрел призрачные очертания.

Мужчины делали вид, что не замечают ее, и только Христос безмолвно простирал руки к Марии.

Так они ждали священника много дней: он приходил в Итапе только по нечетным воскресеньям.

Макарио рассказал ему о случившемся. Священник уже все знал и категорически запретил вносить статую в храм, несмотря на чудо, которое как бы освятило ее. Она ведь принесла с собой из лесу ливень. Но, возможно, одного ливня было недостаточно, ведь это могло быть и совпадение. Священник искоса поглядывал на деревянного Христа, и в его голосе и жестах сквозило непреодолимое отвращение. Действительно, облик Христа был достаточно непригляден: безволосая голова, прожилки дерева, испещрившие лицо и грудь и напоминавшие струпья. Вся статуя была покрыта синеватыми пятнами.

— Это творение прокаженного, — сказал священник. — Оно разносит заразу, а божий храм — обитель спасения, здесь должно быть всегда чисто…

И он стал разглагольствовать о том, как удивительно живучи бациллы. Пока он говорил, собралось много народу. Его слушали рассеянно, с отсутствующим взглядом, обращенным к Христову изображению.

Священник заметил, что его объяснения мало понятны окружающим. Он не находил на гуарани подходящих слов, чтобы убедительно растолковать, насколько заразна эта болезнь.

—..Не можем мы внести этого… — Он осекся, увидев, что его речь вызывает у людей все большее недовольство. — Да, дорогие братья мои… Конечно, лицо у него — господа нашего, Иисуса Христа, но враг лукав. Он пускается на разные уловки, искушает нас, чтобы нашим душам было отказано в спасении. Он даже может принять обличье самого искупителя. — Священник собрался с духом и продолжал увещевать: — Но если это и не так, подумайте хорошенько, кто вырезал это изображение… Еретик, человек, презревший церковь, нечестивец, который умер, как…