— Приволок! Полудохлый. Наверное, обморозился. И на немца вроде не похож. Вот ноги тряпками обернуты…

«Язык» в самом деле почти не подавал признаков жизни.

— В медсанбат! Там его быстро приведут в чувство, — распорядился Гуменник.

Только в свете лампы Дягилев мог рассмотреть неизвестного как следует. Худое до синевы лицо, глубоко провалившиеся глаза, светлая бородка. Николай вздрогнул.

— Мартин Лаар!

Гуменник вопросительно поднял бровь.

— Вы его знаете?

— Он мой друг, Мартин Лаар. Математик. Вместе работали в лаборатории. Он эстонец. Наверное, бежал из плена…

— Достаточно. Доложите обо всем подробно в штабе. Не будем мешать медикам.

…Дягилев с нетерпением ждал, когда его допустят к Мартину. Но его не допускали. Дня через два Гуменник сообщил, что эстонца увезли в Ленинград.

— Он пришел в себя?

— Да.

— Говорил что-нибудь?

— Кое-что говорил.

— Как вы кумекаете, Николай Андреевич, мы шпиона поймали? — допытывался Бубякин.

— Глупости! Лаар — великий математик, сын революционера…

— Значит, в Ленинград опять не отпустят.

— Теперь-то, Бубякин, наверняка отпустят, — проговорил Дягилев задумчиво. — Очень скоро отпустят. Правда, не всех, а некоторых. Чудо не должно быть половинчатым. На то оно и чудо.

Полковник не был похож на тех фронтовых офицеров, которые вечно почему-то измазаны глиной, одеты в большинстве случаев не по форме, и их можно отличить от солдат разве что по особому выражению лица да по властным, отрывистым фразам. Офицер всегда офицер. Звание как бы возвышает его над остальными людьми, дает ему право некой категоричности в каждом слове, в каждом жесте. Дягилев научился почти безошибочно отличать командира роты от командира взвода, командира батальона от командира роты. У начальников служб в каждом движении подчеркнутая смирная степенность. Самым громогласным почему-то бывает начальник артиллерии.

Но полковник, пригласивший Дягилева в просторный кабинет, относился, по-видимому, к особой категории, и невозможно было определить род его занятий.

Он был предельно аккуратен, гладко причесанные волосы, сверкающие носки хромовых сапог. Только в таком вот просторном кабинете со шторами и ковровой дорожкой можно было хотя бы на время не думать, что вокруг война, голод, бомбежки и что товарищи сидят в окопах по пояс в талом снегу и грязи. Да и голос полковника звучал по-мирному неторопливо.

— То, что вы владеете немецким языком, — прекрасно, — говорил он. — Пригодится. Тамошние места знаете — тоже очень хорошо. Нужно разыскать деда Юхана или его внучку Линду Лаар. Действуйте по обстоятельствам. Осторожность и еще раз осторожность. Андрус должен получить план склада. Кого бы вы хотели взять с собой?

— Матроса Бубякина.

— Надежный?

— Да, разумеется. В прошлом был кладовщиком в складе взрывчатых материалов. Служил в Эстонии.

— Такой человек может пригодиться. Утверждается! Еще что?

— Мартин Лаар будет жить? Мне бы хотелось встретиться с ним.

— Лаар пока в тяжелом состоянии. Ноги пришлось ампутировать. Вот когда вернетесь…

— Хорошо. Но я прошу передать ему письмо. Здесь говорится о новом принципе ускорения, математические выкладки. Его это порадует.

— Будет сделано.

Теперь Дягилев знал все. Его бил озноб. Он не мог представить себе здорового, веселого, лукавого Мартина без ног. Теперь он знал его историю. Пленные, а в их числе и Мартин, строили на побережье подземный минно-торпедный склад, долбили кирками землю. Солдаты подгоняли их прикладами. Когда строительство склада было закончено, пленных повели на расстрел. Конечно же, в целях сохранения военной тайны… Мартину удалось бежать.

Он очнулся ночью в заснеженном рву. Понял, что ранен. Раздумывать было некогда. Возвращаться в хижину деда Юхана не имело смысла. Он выбрался из рва и побежал.

Сколько времени бежал, не помнил, но бежал в сторону от моря на северо-восток. Потом выбился из сил, упал в снег. Лежал и плакал от нервного потрясения. Днем зарылся в сугроб, все чудились преследователи.

Если бы Мартин мог знать, что неподалеку от того места, где пленные строили склад, действует партизанский отряд знаменитого Андруса!.. Но Мартин этого не знал. День за днем пробирался он среди деревьев, покрытых тяжелым инеем, полагаясь лишь на чутье да на звезды. Чем он питался? Даже сам не мог бы сказать, припомнить. Возможно, ничего не ел вообще, а может быть, жевал горькую хвою, голенастые стебли прошлогодней травы, мерзлые ягоды. Он хотел во что бы то ни стало увидеть своих — и это было главным. Ноги ничего не чувствовали. Они были как деревяшки. Он понимал, что ног все равно лишился. Требовалось лишь выжать из них как можно больше. Лицо обморожено, пальцы рук словно сосульки. И все-таки он двигался, полз, избегал населенных пунктов. А что касается минно-торпедного склада, который строили пленные, он видел каждую штольню с закрытыми глазами. Он-то догадывался, для чего это подземное сооружение, прикрытое железной дверью и каменной стеной. Он понял, зачем строили ложные штольни, тоже прикрытые железными дверями, зачем прокладывали узкоколейку на пирс. Плато обрывалось к морю высоким скалистым уступом — глинтом. Штольни уходили в толщу глинта на десятки метров. Изо дня в день пленные долбили кирками породу, вывозили на тачках синюю глину. Их можно было принять за тощие синие привидения, так как глина была и на лице, и в волосах, и на одежде. Если Мартин падал от усталости, его били прикладами, топтали сапогами. Потом удивлялись: «Математик все еще жив!» В нем стремились убить волю, превратить в послушную скотину, растоптать человеческое достоинство. Он все шел и шел, пока не заграбастал его в свои железные тиски русский солдат. Так он попал к своим. Так он набросал в последние минуты сознания план немецкого склада. Он должен быть взорван… Обо всем этом ровным голосом рассказывает Дягилеву полковник и поручает ему связаться с партизанами Андруса и передать план склада. Предварительно Дягилев обязан изучить план до мельчайших подробностей, знать расположение штолен и скрытые подходы к ним наизусть. Операция тщательно продумана, разработана, Дягилев будет всего лишь связующим звеном. Так удачно получилось, что он знает и местность и язык. Составлена легенда: Дягилев и Бубякин — рыбаки. Бубякин якобы глухонемой. На случай встречи, разумеется. А лучше всего избегать подобных встреч. Глубокий тыл врага!..

— Мы не сомневаемся…

Голос полковника звучит так мирно, солидно, будто вылазка в тыл врага — самое простое, будничное дело. Зыбкость, неопределенность всего замысла как-то притушевывается. Конечно же, для полковника тут нет ничего особенного и волнующего: если Дягилева и Бубякина схватят или же они погибнут в перестрелке с фашистами, вслед за ними будут выброшены другие люда, более опытные. Даже если придется повторить операцию несколько раз, план склада с минами и торпедами все равно будет доставлен Андрусу. Склад должен быть взорван!

Все это понимал Дягилев: он брал на себя огромную ответственность. Сумеют ли они справиться с необычайным заданием?.. Как все это будет, когда их сбросят на парашютах?..

Нет, о собственной безопасности он не думал и был уверен: они с Бубякиным прорвутся сквозь любые заслоны.

В ГОСПИТАЛЕ

На войне случается самое невероятное. Дягилев и Бубякин не знали главного, и даже Гуменник не нашел нужным рассказать им, что произошло с Наташей. Раздробило плечевую кость, потеряла много крови — вот и все. Но трагедия была намного страшнее.

Когда Наташу в беспамятстве принесли на медицинский пункт и, разрезав бритвой полушубок, сняли его, военфельдшер Лыков остолбенел: в грудной мышце раненой застряла мина от ротного миномета. Военфельдшер даже протер глаза: но оперенный хвост маленькой мины торчал по-прежнему. Стоит раненой сделать неосторожное движение… и взрыв. Такого в его практике еще не случалось!