— Я сама себя отпустила. У меня заболела бабушка, и я везу ей фикус.

Водитель передвинул кепку на другой бок.

— Какой-то он у тебя мятый. Ты что, ничего красивей не нашла?

Фрося от такой непонятливости даже вздохнула.

— Цветок здесь ни при чем. Главное — горшок с землей. Ведь бабушка всю жизнь с ней возилась.

— Вот как!

Тут Фросю осенило.

— А давайте я вам спою, и это будет плата за проезд! У меня ведь бабушка в хоре участвует. Когда не болеет, конечно.

Бойкая девчушка понравилась шоферу. Он кивнул и устроился в кресле поудобнее.

— Валяй!

Фрося положила рюкзак на ближайшее сиденье, прокашлялась и запела, притопывая по железному полу:

— Ну, артистка! — сказал одобрительно водитель. — Прямо филармония!

Фрося снова надела рюкзак.

— Вообще-то, эту песню исполняют с наигрышем на сковороде. Наш кузнец даже сковал для хора специальную наигрышную сковородку. Но у меня ее с собой нет, так что, дядя, извините.

— Ничего, и без сковородки хорошо. Ты, кстати, когда назад собираешься?

— Завтра утром, если в больнице разрешат переночевать.

— Приходи на станцию в полвосьмого, я тебя назад тоже бесплатно отвезу.

— Спасибо, но это как получится.

Она попрощалась с водителем, вышла на улицу и огляделась.

Вологда была заснежена не так сильно, как Папаново. Наверное, потому что она намного больше, и у бога не хватило снега, чтобы засыпать ее как следует. Неподалеку возвышалось припорошенное белой пудрой здание автовокзала. Оно было похоже на большой бетонный сарай. На нем висела слегка проржавевшая табличка с надписью «Площадь Бабушкина».

«Вот повезло какой-то бабушке! — подумала Фрося. — Ей принадлежит целая площадь!»

На ступеньках вокзала стояла старушка в клокастой, плохо причесанной шубе. Решив, что это и есть хозяйка площади, Фрося направилась к зданию.

— Здравствуйте, — сказала она, глядя снизу вверх, — вы не знаете, как пройти в больницу, где ноги лечат?

— Какие ноги? — удивилась старушка.

— Сломанные.

Хозяйка площади спустилась к Фросе.

— А у тебя есть адрес больницы?

Фрося вынула из кармана довольно мятый конверт от присланного бабушкой письма. Пробежав взглядом кривые ряды строчек (из-за сломанной ноги Аглая Ермолаевна прямее писать не могла), старушка кивнула.

— Тебе нужно в областную больницу. Но это довольно далеко, семь остановок отсюда.

— Я в остановках плохо понимаю, — Фрося снова спрятала конверт в карман, — у нас в деревне ездит только бульдозер, и он нигде не останавливается. Сколько это будет в километрах?

Старушка подвигала морщинами, делившими ее лоб на три части.

— Километра четыре. Но ты можешь доехать на автобусе.

— Разве это много? — удивилась Фрося, закаленная длительными прогулками между Папаново и Полево. — Вручную дойду.

То есть, она хотела сказать «вножную», но потом вспомнила, что такого слова нет. Фрося узнала, куда идти, заверила старушку, что у той очень красивая площадь, и захрустела по скудному снегу в направлении больницы.

По пути Фросе несколько раз встречались большие перекрестки. Тогда ей приходилось останавливаться и у кого-нибудь спрашивать, какой дорогой лучше пойти. К удивлению Фроси областная больница оказалась довольно популярным местом в Вологде. Во всяком случае, все люди сразу показывали в нужную сторону.

Через полтора часа Фрося в конце концов добралась до окраины города, где стояли больничные корпуса. Как и положено, они были белого, медицинского цвета. И снег вокруг них казался каким-то медицинским — он напоминал вату из аптеки. Фрося решила, что поломанные ноги лечат в самом большом здании, и, как ни странно, не ошиблась.

Войдя в корпус, похожий на коробку из-под лекарств, спрятанную у бабушки под кроватью, Фрося направилась к дежурной. Та долго искала Аглаю Ермолаевну в списке больных. Наконец выяснилось, что старуха лежит на седьмом этаже, в семьдесят шестой палате. Фрося сказала два раза «спасибо», один раз за ответ, другой за бахилы, которые ее попросили надеть, и направилась наверх.

Шаркая бахилами по сверкающей от чистоты лестнице, Фрося думала, что людям из деревни ох как неуютно в больнице! Ведь тут нет ни земли, ни скотины, ни навоза.

На седьмом этаже Фрося, помня о том, что больным нужен покой, на цыпочках подошла к семьдесят шестой палате и чуть-чуть приоткрыла дверь.

Первым, что увидела Фрося, была загипсованная нога. Для ноги она находилась удивительно высоко. Поддерживаемая специальным кронштейном, она поднималась к потолку, словно протестовала против привычного земного положения ног и призывала их бороться с несправедливостью. Это был памятник Свободной ноги.

Приоткрыв дверь еще немного, Фрося увидела основание памятника — лежащую на койке Аглаю Ермолаевну. Лицо у нее было серое, как ее любимая земля. Кроме Фросиной бабушки в палате находилось еще несколько женщин. Услышав, что кто-то вошел, все они повернули головы к двери. Аглая Ермолаевна удивленно приподнялась на локтях.

— Фрося? — сказала она басом.

Ее внучка решила, что отвечать на этот вопрос глупо — кто же еще мог приехать к Аглае Ермолаевне? Не пьяница же Никанор, в самом деле! Она просто подошла к бабушке и села на стоящий рядом стул, как бы говоря: «Я тут, и с этим уже ничего не поделаешь».

Сначала старуха хотела как следует выругать внучку. Но потом передумала. Ведь своим путешествием в Вологду Фрося доказала, что она действительно настоящая деревенская баба! Осознав эту мысль, Аглая Ермолаевна стала с гордостью посматривать на остальных загипсованных женщин, которые, судя по всему, ее немного побаивались.

Увидев же горшок с фикусом, глава рода Коровиных совсем размякла. Аглая Ермолаевна гладила землю мозолистыми пальцами и шептала что-то ласковое. В конце концов старуха так расчувствовалась, что уронила пару слезинок в плодородный папановский чернозем. В тот день Фрося первый раз увидела свою бабушку плачущей. Это произвело на нее такое сильное впечатление, что она тоже зарыдала. Крепко обнявшись, две настоящие деревенские бабы всхлипывали на разные лады, и слезы их текли на помятые листья фикуса.

Успокоились Коровины, только когда медсестра привезла в палату ужин. Аглая Ермолаевна отдала внучке свои пюре с котлетой и стала спрашивать, как дела дома?

Пережевывая и глотая пресную еду, Фрося рассказала, что дела дома хорошо, что конек она прибила назад, и что Филимон прислал своего медведя, который теперь помогает ей по хозяйству.