Ее поприветствовали без особого восторга. Эшлин гадала, есть ли среди присутствующих ее соперница. Не потому ли Майкл «забыл» представить каждую из дам индивидуально? Может быть, эта невозмутимая блондинка с ярким макияжем и губами Ким Бейсингер? Или высокая брюнетка: черепаховые очки подчеркивают миндалевидный разрез светлых глаз, а тонкая шелковая блузка не оставляет никаких сомнений — под нее забыли надеть лифчик. Какое-то время Эшлин наблюдала за ней, потом переключила внимание на следующую кандидатуру Узнает ли она ее по описанию Фионы? Поймет ли интуитивно, что это она?

— Все в порядке? — Голос мужа прервал ее размышления. Она подняла на него холодные голубые глаза. Странно, она ждала, что он покажется ей совсем другим теперь, когда она знала его тайну. Но нет, он был в точности таким, как обычно. Легкая щетина на подбородке, насмешливо приподнятые брови. До сегодняшнего дня она бы голову отдала на отсечение, что Майкл и не мечтает в отношении других женщин о чем-то большем, нежели деловые разговоры. Она вновь обратила внимание на темные круги у него под глазами. Результат бессонных ночей, проведенных за работой над приложением. По его словам, во всяком случае. Скорее он вымотался, проводя время с ней, ужиная в их любимом ресторане, а потом трахаясь в машине. На этой же машине она ездила в супермаркет по субботам — со своими мальчиками, бузящими на заднем сиденье.

Боже, какое предательство! Ей было больно, и от этого она сделалась сердитой. Двенадцать лет брака ничего не значили для него, если он мог забыть о ней и их сыновьях ради жарких объятий какой-то шлюшки.

— Все хорошо? — снова спросил он.

Она отвернулась. Перед ней возник Том, который минуту назад вызвался добыть выпивку, — большой стакан, полный холодного джина с тоником, кубики льда позвякивают о стенки. Она улыбнулась ему с благодарностью и, сделав живительный глоток, почувствовала, как напиток подстегнул сердце, словно инъекция адреналина.

Майкл тем временем перешел к следующей теме — своей личной интерпретации политического кризиса в Вашингтоне.

— Нам нужно поговорить. — Эшлин сама удивилась, как спокойно прозвучал ее голос, когда она дотронулась до его плеча. На лицах его слушателей отразилось удивление, которое Эшлин проигнорировала. Он неохотно последовал за ней, пока они не оказались вдали от посторонних ушей.

— Что такое? — спросил он с нетерпением. — Отчего нельзя было поговорить на месте, что за переполох?

Она окинула его взглядом. Признается или станет врать? Скорее всего, станет врать.

— Переполох по имени Дженнифер Кэрролл. Знакомое имя? — Она выжидательно посмотрела на него. — Я знаю, у тебя с ней интрижка. Так что поговорить на месте было никак нельзя. Если только ты не хочешь, чтобы вся компания узнала твой грязный секрет. Или они и так в курсе?

Его глаза потемнели. Он уставился на нее тем невидящим взглядом, который появлялся у него во время неприятных разговоров: холодный безразличный вид, невозмутимое лицо, непроницаемые глаза.

— Как ты узнала? — спросил он таким обыденным тоном, будто речь шла о заправке автомобиля.

— Тебе следовало быть аккуратнее со счетами, — ответила она. — Ты не знал, что я найду счет из «Парижского белья», черт его дери, в кармане пиджака? Или ты специально оставил его, чтобы я наткнулась?

— Не специально. Я не хотел делать тебе больно.

— Точно! — Эшлин резко рассмеялась, чувствуя как загорелись щеки. — Ты просто хотел, чтобы все видели, как ты обманываешь свою глупенькую женушку. Пусть ей соседи расскажут. Этого ты хотел? Есть ли еще что-то, что мне следует знать, или об этом сообщат завтрашние газеты?

Он перестал изучать пол и посмотрел на нее — печально, почти с жалостью, подмечая проницательным взглядом новое платье и кричащую помаду.

— Может, стоило спросить Фиону, нет ли у тебя еще подружек? Или одной достаточно? А может, ты на спор хотел проверить, как долго получится меня дурачить? — она перевела дыхание и сделала огромный глоток джина. У нее так тряслись руки, что зазвенел лед.

— Все не так, — медленно проговорил он. — Я никому ничего не говорил и думал, мы были достаточно осторожны. Увы, я ошибался. Но я не хотел делать тебе больно.

— Только не надо заливать, — перебила Эшлин, — что она для тебя ничего не значит и ты даже не помнишь, как ее зовут, ты ведь к этому клонишь? Потому что я помню ее имя, даже если ты забыл. Ее зовут Дженнифер Кэрролл, не так ли?

Она торжествующе посмотрела на него, как будто только что выиграла в лотерею миллион.

— Скажи мне только одно, Майкл. Почему? Почему ты это сделал? Ты разлюбил меня? Тебе наплевать на наш брак и наших детей?

Его взгляд не потеплел.

— Я любил тебя тринадцать лет, Эшлин, — сказал он. — Но больше не люблю.

Акцентированное «не» поразило ее, как пуля. Неужели он произнес то, что произнес?!

Майкл развел руками, как бы извиняясь жестом.

— Прости, но что-то не похоже, чтобы ты стремилась сохранить брак. Ты ведь хотела просто уползти в свою раковину и скрыться там от всего мира.

Она уставилась на него, не веря ушам.

— Ты, твои мальчики, твой чертов дом — вот что имело для тебя значение. Не я. Ты никогда не хотела быть частью моей жизни, никогда не спрашивала, как прошел мой день, чем я занимался. Тебя волновали только мальчики. Ты вообще помнишь, что женаты мы с тобой — не ты, я и два пацана, а ты и я? — Очевидно, это была больная тема, он разгорячился, и его голос зазвучал резче, чем когда-либо. — Разумеется, не помнишь, — ворчал он. — Ты вычеркнула меня из своей маленькой уютной жизни, и я ничего не мог с этим поделать.

Он остановился. Слова повисли в воздухе, как сосульки. Холодные и мертвые. Они ранили ее, но не так сильно, как выражение его лица.

Она не хотела сохранить брак?! Боже милостивый! Да она изо всех сил хотела этого, но он не оставил ей выбора. Он увлекся другой женщиной, а теперь собирался выставить это ее ошибкой!

— Ты ясно дала понять, что не хочешь быть частью моей жизни, — продолжал он, — поэтому я нашел человека, который действительно хочет быть со мной.

Его голос был спокоен. Невыносимо спокоен. Она поставила его перед лицом самой большой проблемы, какая только могла случиться с их браком, а он смотрел на нее со спокойным безразличием и говорил об их союзе так, словно тот был не живее птицы Додо[27].

— Не корми меня этой чушью! — крикнула она. — «Парижское белье» и ночь в «Джурис» — это не наш брак, который я не хочу сохранить, это секс, который был у тебя с другой женщиной. Ты просто не смог остановиться! Всего, что было у нас, оказалось для тебя мало. Так что не пытайся обвинить меня. Не смей говорить, будто это моя вина!

Она осеклась, заметив, что разговоры вокруг смолкли. В иных обстоятельствах она бы смутилась. Но сегодня ей было наплевать, что их слышали.

— Да как ты можешь…

— Я не пытаюсь обвинять тебя, — перебил Майкл. — Я просто… — Он тяжело вздохнул. — Слушай, давай не будем при всех выяснять отношения. Поговорим дома, хорошо?

— Поговорим дома?! — резко повторила она. — Ты с такой легкостью забыл о доме, когда трахался со своей сучкой в дублинском отеле и врал мне, что ты в Лондоне! Так что забудь и о том, чтобы возвращаться домой. Твой дом — у твоей чертовой подружки. И я не желаю тебя видеть, пока ты не порвешь с ней!

— Эшлин! — Он попытался схватить ее, но она стряхнула его руку. Дверь. Где дверь? Эшлин нашла ее наугад: из-за слез она ничего не видела. Он догнал ее уже снаружи.

— Стой! — приказал он, и она остановилась. Развернув ее за плечи, Майкл пристально взглянул ей в глаза. — Я правда не хотел делать тебе больно, Эшлин, поверь мне. Но ты изменилась. Я не знаю, что произошло, но ты стала другой. Как будто отключила меня. Я так не могу, прости. И ты права, мне не стоит возвращаться домой, — добавил он. — Так будет лучше. Я давно хотел тебе обо всем сказать, но не мог выбрать момент. Не хотел делать больно детям. Ведь не бывает подходящего момента, чтобы оставить детей на руинах брака их родителей.