А потом он сказал, что ему пора, и ушел.

Оставшись наедине, я еще довольно долго размышляла над истинностью происходящего. Но потом решила, что у меня просто на данный момент нет решения. Отсутствие ясности в каждом из противоположных ответов для данной ситуации исключало возможность найти разумное объяснение в ближайшем обозримом будущем. Поэтому, чтобы элементарно не свихнуться, я решила принять правила игры и посмотреть на дальнейшие ходы противника, прежде чем делать свои собственные.

Все шло не так. Стас не должен был влюбиться, но влюбился. Мы этого предусмотреть не могли. Что мне оставалось делать? Посвятить его в наши планы? Но тогда придется пересматривать всю тактику.

Предполагалось, что отношения с моим братом откроют для Виктории завесу, за которую ей предстояло заглянуть в ближайшем будущем. Однако, она оказалась для Стаса особым сортом пищи. Для гурмана. И он влип по самые уши. Еще и влюбился. И для него это было равносильно заболеванию с неизбежным смертельным исходом.

Я жутко за него переживал, но не мог ничем помочь. У меня было дело, которое кроме меня не мог осилить никто. Так сказал Влад.

Мы специально выдумали эту легенду о трех племянниках. Срочно обработали коменданта городка, куда уехала Виктория.

Для Стаса и Гоши легенда была такой.

Мы едем отдыхать в глушь, потому что нашему отцу срочно необходимо провернуть кое-что. К «кое-что» мы были приучены с детства. Поэтому лишних вопросов никто не задавал. Надо значит надо. И все.

Но я никак не мог предположить, что встреча Виктории и Стаса обернется для них новым всплеском чувств такой силы, что заставит Гошу обратить свое внимание на Викторию, и это для меня стало настоящей катастрофой. Я вообще не совсем понимал, зачем вместе с нами послали моего не совсем нормального даже в нашем понимании, питерского братца. Наблюдать эту дуэль между братьями, обладавшими более серьезным арсеналом, нежели я, было страшновато. При этом я должен был выполнять свой план во что бы то ни стало. Так велел Влад. И у меня начали возникать смутные подозрения на счет того, что мне сказали не всю правду.

Кроме того, я тоже ощущал кроме ответственности за порученное мне непосильное дело еще и сильнейшую привязанность к Виктории, боясь себе признаться в том, что почти влюблен. Или уже влюблен…

В общем, в тот вечер, когда мой брат произнес заветные для Виктории слова, я позвонил Владу.

Он выслушал меня и сказал:

— Похоже, близок день, к которому мы готовились.

Я не понял его до конца, но почувствовал, что близится какая-то гадость.

Она мне нужна. Нужна как воздух. Ее запах, словно дурман. Когда я ее касаюсь, то ощущаю тысячи ярких вспышек, которые возбуждают меня до беспамятства. А когда я ее целую, то становлюсь частью вселенной. Катись оно все куда хочет, но я больше так не могу. Будь что будет.

Потому что, когда она уходит, то часть меня уходит вместе с ней.

Сумею ли я когда-нибудь сказать ей об этом так, чтобы она поняла?

И должен ли я ей об этом говорить? Станет ли для нас это счастьем или мукой смертной?

Я не знаю.

Вечером мама попросила меня помочь ей со стиркой и я с радостью согласилась. Потому что чувствовала потребность в простых механических движениях, которые меня всегда успокаивали и позволяли структурировать внутренний мир, как раз в те моменты, когда структура эта трещала и рассыпалась словно карточный домик. Сейчас мне просто необходимы были простые механические движения, чтобы войти в легкое трансовое состояние. Так я надеялась отвлечься от своих мрачных мыслей по поводу верности моего любимого. А также о своем и его — нашем общем будущем, которое мне представлялось теперь густым липким туманом, в котором невозможно рассмотреть ничего дальше собственного носа.

Стирка мягко и неизбежно перешла в уборку, а потом в ужин за общим семейным столом. Папа ел как всегда торопливо, и как всегда, глаз его было не разглядеть из-за очков и неизменной газеты.

Мама тоже вела себя привычно, суетясь чуть больше обычного из-за моего присутствия за столом. И это было приятно. Очень.

На следующий день, с утра погода намеревалась стать снова летней. Солнышко играло в освеженной дождем листве. Птицы щебетали без умолку, и казалось, что все мои мысли — просто бред больного воображения.

Вечером перед сном я долго медитировала над «Идиотом», но смысл уже читанного когда-то классического литературного произведения до меня доходил с трудом. А в голову лезли всякие разнообразные техники НЛП, с которыми нас теоретически знакомили в институте. Меня терзали смутные сомнения о том, что разгадка способностей Славика таится вовсе не там, куда он мне вчера указал изящным тонким пальцем.

И наутро я, обзывая себя последними словами, отправилась в библиотеку. Мария Михайловна подивилась моей прыти, книжку с крупно выделенной аббревиатурой НЛП дала, при этом многозначительно заметила.

— Я тоже думаю, что они эти самые, манипуляторы. Я читала эту книжку. Там про них все написано. Никакой мистики. Страшные люди.

И она покачала головой. А я фыркнула себе под нос, испытывая жгучий стыд от того, что позарилась на такого рода бульварное чтиво.

Выйдя на крыльцо перед библиотекой, я припрятала книжку под мышку, подальше от случайных глаз, и вдруг ощутила смутное беспокойство. И когда направила взгляд туда, откуда оно исходило, то сердце мое снова попыталось совершить побег. В конце дорожки стоял черный байк. Фигура на нем в черных джинсах, черной с какой-то красно-белой взрывной надписью на футболке и наглухо застегнутом шлеме напомнила мне черную пантеру, приготовившуюся к прыжку. Стас? Виктор? Не похоже. Волны счастья от Стаса я ощущала кожей на расстоянии. Да и Виктор тоже стал мне не совсем уж чужим. Но в данный момент я ничего, кроме страха, не испытывала.

Пауза затягивалась. Долго стоять и смотреть на парня, который по всем признакам уже должен был начать ржать над моим ступором, я не могла. Надо было идти. За несколько шагов до пантеры я все-таки вынуждена была остановиться. Байк преграждал мне дорогу целиком. Обходить по мокрой траве означало расплющить остатки собственного достоинства о темное зеркало шлема, скрывающего лицо.

И тут внезапно незнакомец снял шлем, и я обомлела. На меня огромными голубыми глазами смотрел шестнадцатилетний пухлогубый пацан. Невинность ему придавали еще и пушистые черные и густющие ресницы. Черные не очень густые, но довольно длинные и стильно стриженные волосы нисколько не меняли впечатление о малом возрасте.

Юный байкер резко взмахнул длинной стильной челкой, слегка прикрывающей правый глаз, и тут вдруг дитя, кривовато усмехнувшись, заговорило басом.

— Привет. Меня зовут Гоша. А тебя?

Пацан не улыбался. Улыбкой это назвать было нельзя. Губы лишь кривили красиво очерченный рот, портя его совершенство. Не улыбались его глаза. И даже чуть более презрительно опустились уголки невинных пухлых губ, когда он понял, что отвечать я ему не собираюсь. И еще ему явно не понравилось то удивление, которое я изобразила на своем лице при виде его невинности.

Было все это жутко не приятно, но… следовало что-то делать.

— Фата Моргана, — пробормотала я.

— Чего?

— Викой меня зовут. Ты не мог бы подвинуться?

Видно грубым ему быть все же не хотелось, поэтому хоть и вместе с кривой ухмылкой, но доступ к свободе я получила.

— Может, покатаемся? — услышала я вслед.

— В другой раз.

Идя по дорожке, я спиной ощущала, как меня буквально раздевают взглядом. Я резко оглянулась и увидела ту же кривую ухмылку. Моя надежда застать его врасплох рухнула. В этот момент к первому байку подскочил второй. На Стасе шлема не было.

Я не стала дожидаться развязки, а быстренько потопала прочь, решая про себя, что мне пора лечить свою паранойю, срочно освежать свои знания в области манипулирования сознанием и вообще заканчивать со всякой мистикой.