Через час пути послышался шум падающей воды, и взору путешественников открылись в бледном свете только что взошедшей луны увитая виноградными лозами крыша мельницы и серебристые берега речки, поросшие мятой и мыльнянкой.

Марсель легко соскочила на этот душистый ковер, передав прежде мельнику ребенка, а тот, полный радости и гордости оттого, что совершил путешествие верхом, обхватил ручонками шею Большого Луи и сказал:

— Здравствуй, Лопастушечка!

Как и предсказывал мельник, его старая матушка поднялась, не выразив и тени неудовольствия, и вскоре с помощью служанки, девочки лет четырнадцати-пятнадцати, были приготовлены постели. Госпожа де Бланшемон более нуждалась в отдыхе, чем в пище: она не позволила старухе мельничихе готовить какую-нибудь еду, удовлетворясь чашкой молока, и, заботливо уложив ребенка, улеглась сама рядом с ним и тотчас уснула, укрытая непомерно высокой, мягчайшей пуховой периной, называемой здесь гнездышком. Такого рода превосходная, разве только чересчур теплая и мягкая перина да упругий матрац считаются необходимыми принадлежностями для устройства ложа равно в богатых и в бедных домах этого края, где гусей хоть отбавляй, а зимы очень холодные.

Прекрасная парижанка была сильно утомлена дальней поездкой за восемьдесят миль, совершенной с большой скоростью и увенчанной, если можно так выразиться, тряской в колымаге; поэтому она охотно поспала бы подольше; но уже на заре пение петухов, стук мельничных колес, громкий голос мельника и различные другие звуки, обычные для трудового утра в деревне, заставили ее отказаться от более длительного отдыха. К тому же Эдуард, ничуть не уставший накануне и возбужденный новой для него деревенской обстановкой, принялся скакать по постели. Сюзетта, ночевавшая в той же комнате, спала так сладко, несмотря на шум, доносившийся снаружи, что Марсель посовестилась будить ее.

Начиная вести тот новый образ жизни, к которому она хотела приобщиться, Марсель встала и оделась без помощи камеристки, сама, испытывая от этого большое удовольствие, умыла, одела и причесала ребенка и вышла поздороваться с хозяевами. По нашла она только работника да девочку-служанку, которые сказали ей, что хозяин вместе со старой хозяйкой отправились в дальний конец луга запасти еды на завтрак. Любопытствуя, в чем состоит здесь Это занятие, Марсель перешла через перекидной мостик, служивший также, по надобности, сходнями для подъема на верхний этаж мельницы мешков с зерном, и, оставив справа от себя красивую купу молодых тополей, пересекла луговину вдоль по течению речки, или, вернее, ручья, полноводного, текущего вровень с берегами и подмывающего прибрежную рослую траву, хотя он не достигал в этом месте и десятифутовой ширины.

Этот небольшой водный поток обладал тем не менее изрядной силой и образовывал неподалеку от мельницы довольно обширный водоем, неподвижный, глубокий и, как зеркало, гладкий, в котором отражались старые ивы и поросшие мхом кровли хижин. Марсель внимательно оглядывала исполненный спокойствия, чарующий ландшафт, который — она сама не знала почему — как-то брал ее за душу. Ей доводилось видеть и более красивые ландшафты; по есть такие места, которые располагают к некоему безотчетному умилению; начинает казаться, что сама судьба привела нас в это место и нам предстоит здесь познать немало радостей, печалей и тревог.

Когда Марсель углубилась во встретившуюся ей на пути большую рощу, надеясь найти там своих гостеприимных хозяев, ей представилось, что она находится в девственном лесу. Поверхность земли, покрытая обильной растительностью, была повсюду изрыта и покорежена водными потоками. Видно было, что в пору дождей речка производит Здесь чрезвычайно разрушительную работу. Пышнолиственные ольхи, буки и осины, наполовину вывороченные из земли, падая, цеплялись друг за друга; их обнаженные корни сплетались клубами на сыром песке, словно змеи или гидры, и все это вместе являло картину великолепного беспорядка. Речка, разветвляясь на многочисленные узенькие рукава, прихотливо разрезала искрящиеся росой зеленые поляны, тут и там поросшие густыми зарослями ежевики и мощным, высоким, как кустарник, бурьяном. Никакой английский парк не мог бы воспроизвести такие роскошества природы: живописные сочетания разного рода растений, множество водоемов, вырытых рекою в песке и среди зелени, естественные беседки из ветвей, соединившихся над протоками, причудливое разнообразие рельефа, сломанные Запруды, замшелые колья, как бы нарочно разбросанные повсюду, дабы придать дополнительный штрих красоте ландшафта… Марсель была словно зачарована, и если бы не маленький Эдуард, который вырывался вперед и бежал, подобно взыгравшему олененку, спеша первым оставить на сыром прибрежном песке отпечатки своих крохотных ножек, она долго не очнулась бы от забытья. Но опасение, что мальчик может упасть в воду, пробудило в ней материнскую озабоченность: нагнав Эдуарда, она продолжала бежать следом за пим, все больше углубляясь в таинственную лесную глушь, и при этом ей все время казалось, что она спит и видит чудесный сон… Бывают такие сны, в которых нам является природа столь совершенной красоты, что порою можно сказать — то было истинное видение земного рая.

Наконец на другом берегу показались мельник и его мать; оба были заняты делом: он мережей ловил форель, она доила корову.

— А, это вы, сударыня — уже на ногах! — воскликнул мельник. — Видите, это мы для вас стараемся. Матушка все печалится, что у нее нет ничего такого хорошего, чем бы попотчевать вас, а я говорю, что вы не побрезгуете нашим угощением, потому как оно от чистого сердца. Мы не повара и не трактирщики, но когда гость не прочь закусить, а у хозяина есть желание угодить гостю…

— Да вы уже сделали для меня, мои милые, во сто раз больше, чем требовалось, — произнесла Марсель, подхватывая на руки Эдуарда и отважно вступая на перекинутую в этом месте через речушку доску, чтобы поближе подойти к хозяевам. — Никогда еще мне не спалось так хорошо и никогда не доводилось видеть такое дивное утро. Какая чудесная у вас форель, господин мельник! А какое замечательное молоко у вас в ведре, матушка, — белое, жирное! Вы меня просто балуете, не знаю, как и благодарить вас!

— Коли вы будете довольны, то лучшей благодарности нам от вас и не надо, — с улыбкой сказала старуха. — Нам здесь не приходится встречать особ из высшего общества, таких, как вот вы, и мы не очень-то сильны по части всякого рода учтивостей; но вы, видать, женщина честная и не заносчивая. Пойдемте-ка к дому, оладьи поспеют быстро, а малышу, поди, должна приглянуться земляника. У нас в саду под ней целый участок, и ему, наверно, забавно будет самому посрывать ягоды.

— Вы так добры, а край ваш так красив, что я хотела бы на всю жизнь остаться здесь, — в искреннем порыве чувств произнесла Марсель.

— В самом деле? — добродушно засмеялся мельник. — Что ж! Коли сердце вам подсказывает… Вот видите, матушка, наш край не так уж безобразен, как вы думаете. Говорил я вам, что и богатому может здесь житься не худо.

— Да, пожалуй, — отозвалась мельничиха, — ежели выстроить тут господский дом; да само место от этого все равно лучше не станет.

— Неужели вам не мил ваш край? — удивилась Марсель.

— Мне-то он мил, — отвечала старуха. — Я здесь жизнь прожила и, даст бог, здесь же и умру. Успела я, знаете, попривыкнуть к этому месту за те семьдесят пять годков, что я тут хозяйничаю; а к тому же хочешь не хочешь, а надо довольствоваться тем, что у тебя есть. Но вы, сударыня, приведись вам провести у нас зиму, не сказали бы, что это такая уж распрекрасная местность. Когда паводком заливает все наши луга и со двора носа не высунуть, — нет, нет, тут хорошего мало!

— Полно, полно! — воскликнул Большой Луи. — Женщинам всюду мерещатся страхи. Вы же отлично знаете, что паводком дом не снесет и что мельница стоит прочно. А когда наступает худая пора, что ж, — надо ее перетерпеть. Вы, матушка, всю зиму ждете лета, а приходит лето — изводитесь мыслями о будущей зиме. А я говорю, что у нас можно жить счастливо и беззаботно.