Ответ на этот вопрос дал мне один сотрудник американского консульства в Лиссабоне. «Дорогая миссис Шибер,— сказал он,— в государственном департаменте очень хорошо знают, чем вы занимались в Париже. Представьте, если бы у британцев в прошлой войне появилась возможность обменять Эдит Кавелл[3]. А вы — наша Эдит Кавелл этой войны».

Разумеется, я не могла оставить подобную оценку себя без ответа и возразила: «Нет, не я, но, вероятно, моя милая подруга Китти. Все наши успехи являются ее заслугой. Я же только следовала за ней. И расплачиваться за все тоже приходится ей — она все еще в лапах гестапо, если жива, или уже мертва, если вынесенный ей приговор приведен в исполнение. Да, Китти Борепо вполне можно назвать Эдит Кавелл нынешней войны».

Впервые я встретилась с Китти в 1925 году во время одной из своих ежегодных поездок в Париж. Дочь лондонского банкира, она вышла замуж за виноторговца Анри Борепо, с которым потом развелась, сохранив, впрочем, дружеские отношения. Китти была вполне независима в финансовом отношении, но, чтобы быть при деле, держала небольшой магазин одежды на рю Родье. Там и состоялось наше знакомство, превратившееся в крепкую дружбу.

В 1933 году, когда в Париже неожиданно умер мой брат Ирвинг, Китти поддержала меня в эту тяжелую минуту и даже помогла с похоронами. Три года спустя, после смерти моего мужа, она прислала телеграмму, приглашая пожить у нее в Париже. В тот момент рядом со мной никого не было, мне было совсем плохо, и я с благодарностью ответила: «Еду».

Мы зажили вместе в ее просторных уютно обставленных апартаментах, деля радости и удовольствия, к которым располагали наши скромные средства. Конец нашему сосуществованию в этой «башне из слоновой кости» пришел за день до вступления в Париж немецких войск — 13 июня 1940 года. Уверенные, что французы будут, как заявил премьер Поль Рейно, драться за каждый дом, мы не обращали внимания на тревожные слухи и растущую панику. Но в тот день мы стали звонить друзьям и никого не застали и тоща поняли, что все уехали.

— Я позвоню в американское посольство,— сказала я, все еще не веря в происходящее.— Они скажут, что происходит и собираются ли немцы осаждать Париж.

Удивленный голос на другом конце провода ответил мне:

— Вы еще в городе?! Разве вы не знаете, что правительство отбыло в Тур? Немцы будут в Париже через несколько часов!

Придя в бешенство, мы наспех упаковали кое-какие вещи и выскочили из дома. Но дорога Рут Насьональ №20, которая связывала Париж с югом страны, на 200 миль вперед была запружена потоком автомобилей, велосипедистов и тысяч, тысяч пеших людей, спасавшихся от надвигающегося врага. Уже смеркалось, когда в небе послышался слабый гул, который быстро перерос в мощный рокот над нашими головами. Китти резко затормозила. На фоне темного неба мы увидели черный самолет с огоньками, вылетающими из стволов его пулеметов, в то время как он, сея смерть, проносился над двигающейся по дороге густой массой людей. В считанные секунды шоссе опустело. Водители, поспешно съезжая на обочину, гнали свои машины под защиту деревьев и в канавы. Некоторые автомобили переворачивались, и их пассажиры выбирались наружу и разбегались. На дороге осталось стоять лишь несколько машин с неподвижными людьми внутри, которые не пытались бежать — они были мертвы.

Тут в опустившейся темноте раздался шум множества моторов, и мы оказались настигнутыми частями наступающей немецкой армии. Сначала появились мотоциклисты, которые быстро ехали сквозь темноту в полной уверенности, что дорога расчищена самолетами, за ними — бронемашины, потом танки. Казалось, что они были везде и уже завоевали всю землю. В тылу уходящей вперед армии разворачивались мотоциклисты, останавливаясь среди испуганных гражданских через каждые 200 ярдов. Один из них, ближайший к нам, подошел и сказал на безупречном французском:

— Вам следует вернуться в Париж.

— Но,— стала объяснять Китти,— мы хотели добраться до Ниццы.

Немец говорил вежливо, но на его губах гуляла усмешка:

— Туда, мадам, направляемся мы. А вы поедете обратно в Париж.

Несколько часов спустя, измученные, буквально готовые упасть, мы остановились у придорожной гостиницы. Но ее хозяин предложил нам ехать дальше.

— Мне нечего вам предложить. За последние два дня тут побывало не меньше миллиона людей.

— Думаю, чашка чаю у вас найдется,— сказала Китти, одаривая его самой обаятельной своей улыбкой, после чего решительно зашла внутрь и села за столик. Это сработало. Владелец гостиницы закрыл дверь и принес нам не только чаю, но и по маленькому кусочку салями и сыра.

— Вы англичанки? — спросил он.— Тогда вы сможете мне помочь. Пожалуйста, скажите ему, что я попаду в беду, если он здесь останется. Мне очень жаль.

Говоря эти слова, он вывел из внутренней комнаты высокого молодого человека в кожаной куртке, надетой поверх серо-голубой формы летчика Королевских военно-воздушных сил.

Англичанин рассказал нам, что его зовут Уильям Грей и что он застрял в Дюнкерке, где не смог погрузиться на отплывающие суда.

— Если вы скажете этому приятелю, чтобы он дал мне гражданскую одежду,— сказал он в заключение,— то я смогу позаботиться о себе сам.

Китти перевела.

— Quelle folie! (Какая глупость!) — воскликнул хозяин.— В гражданской одежде немцы расстреляют его как шпиона! А так он станет военнопленным.

Грей немного помолчал, затем, смущенно улыбнувшись, поднялся.

— Мне лучше уйти отсюда и никого не впутывать,— проговорил он.— Вас не затруднит спросить у него, сколько я ему должен?

Я сжала руку Китти и зашептала ей на ухо:

— Не дай ему уйти! Ты заметила — он очень похож на бедного Ирвинга, когда ему было 20 лет? — Китти хорошо знала моего брата.— Наша машина здесь,— продолжала я,— мы сможем спрятать его в багажнике.

Багажник в автомобиле Китти открывался не снаружи, а изнутри, для чего нужно было откинуть заднее сиденье. Даже если немцы нас остановят, вряд ли они станут там кого-нибудь искать. Улыбнувшись мне, Китти сказала:

— Нам нужно поговорить с вами, мистер Грей.

И вот мы, две респектабельные дамы средних лет, ехали по уже вражеской территории в компании английского летчика, пустившись в приключение, которое еще считанные часы назад показалось бы фантастичным.

До Парижа мы добирались всю ночь. Когда я снова увидела Эйфелеву башню, у меня сжалось сердце — на ней уже развевался флаг со свастикой. Мы объехали Триумфальную арку и остановились у дома 2 на рю Бальни д’Аврикур — нашего дома.

— Мне лучше пойти первой,— произнесла я, с трудом сдерживая дрожь: казалось, что нацисты прячутся повсюду и вот-вот выскочат.

— Подожди! — быстро прошептала Китти. По улице шагал немецкий конвой, который вел французского солдата. Когда они скрылись за углом, Кигти обернулась.

— Мистер Грей!

— Да? — послышался пригл>шенный голос.

— Мы сейчас выйдем, а вы подождите немного. Потом следуйте за нами.

Мы стали выбираться из машины. Я подняла кнопку-фиксатор и открыла дверцу. На какой-то момент мне показалось, что ноги слишком слабы, чтобы держать меня.

— Вы не должны так рисковать из-за меня,— заговорил мистер Грей.— Я не понимаю...

— Послушайте, молодой человек! — решительно перебила его Китти.— Теперь это наше общее дело, и мы должны его разрешить.

Легко сказать, что мы должны были найти выход из нашего' положения, но мы совершенно не представляли, к кому можно было обратиться за помошью. Единственный человек, кому мы доверились, была наша горничная-бретонка Марго, зная, что она нас не выдаст. Гестапо тем временем проводило розыски укрывшихся солдат, оцепляя целые кварталы и методично проверяя дом за домом. Целую неделю мы жили в страхе, ежедневно ожидая, что они доберутся до нас.

Но однажды вечером Китти задержавшись к ужину, с шумом влетела в гостиную — я знала, что такое появление означало хорошие новости — и воскликнула: