— Значит, не отлипает? — глубокомысленно спросил Сережка.

— Не отлипает, — подтвердил Пек.

— Ну и пусть, мы стол к плите придвинем.

Ребята с трудом придвинули стол к плите. Сережка окунул ложку в бульон, затем поддел ею немного теста.

— Ты по полной бери, — запротестовал Пек, — маме поправляться надо… И вообще толстые клецки вкуснее.

Бульон в кастрюле кипел, клецки кружились, словно гонялись одна за другой. Скоро Сережка пригасил газ, и они пошли накрывать на стол.

Мама уже проснулась. Она поцеловала обоих сыновей и подозрительно глянула на Пека. Локти у того были в муке.

— Это я об стену в кухне, — неумело соврал Пек, отряхиваясь.

Сережка переменил на мамином стуле салфетку, расставил тарелки и побежал за супом… Суп был густой и мутный… Разлив его по тарелкам, Сережка недовольно подвинулся к Пеку.

— Не мог уж замесить как следует… Все клецки разлезлись.

— А вот и не разлезлись! — проворчал Пек, вытаскивая из тарелки большой, в полкулака, комок теста.

Мама удивленно помешивала суп ложкой.

— Что, если она есть не будет? — прошептал Сережка, соскабливая ложкой прилипшую к зубам клецку.

Пек завел глаза под лоб; веки у него начали подозрительно пухнуть. А мама отхлебнула одну ложку, другую, с улыбкой посмотрела на ребят и сказала, что уже давно мечтала о таком супе.

В классе тихо. Заядлые шептуны загляделись на желтых солнечных зайцев и замолкли.

У доски переминался с ноги на ногу коренастый толстошеий Мишка Жарков. Отвечал он нудно, путано. Называл Короленко Владимиром Галонычем, а Тыбурция — паном-Тридурцевым.

Учительница сидела подперев щеку рукой, недовольно хмурилась.

Но вот скрипнула дверь — и тишины как не бывало. Ребята задвигались, загудели. Мишка у доски приосанился, сказал смело:

— Мария Григорьевна, все уже… Можно сесть?

Учительница вздохнула.

— Садись.

— Мария Григорьевна, на минутку… — позвали из-за: двери. В щелку ребята увидели высокого военного моряка и седую голову завуча.

Сто́ит только учителю выйти из класса, как у ребят сразу найдется масса дел.

Староста Нинка Секретарева громко объявила, что если кто хочет пойти в ТЮЗ, то завтра нужно принести по пяти рублей. Мишка с ухмылкой доказывал, что точка во сто раз лучше двойки и даже тройки.

Учительница пробыла за дверью недолго. Она вошла в класс, легонько подталкивая перед собой чистенькую белокурую девочку с толстыми короткими косами. Мария Григорьевна была невысокого роста, — только на голову выше Мишки и других ребят, но рядом с новенькой она казалась солидной и высокой.

— Познакомьтесь, — сказала она сразу всему классу, как могут говорить только учителя, — это ваш новый товарищ, Валя Круглова. Она приехала из Таллина и с сегодняшнего дня будет учиться у вас в классе…

Раскосый, чернявый Лёвка Ковалик (ребята прозвали его Кончаком) проворчал: «Очень приятно». А Витька насмешливо заметил:

— Какой это товарищ, это же просто девчонка!

Мальчишки заулыбались. Девчонки возмущенно загудели.

— Не болтай глупостей! — сказала Витьке учительница, а новенькой показала на свободную парту.

Новенькая села, выпрямилась, заложила руки за спину и словно окаменела в этой неудобной позе.

— Мумия египетская, — определил Кончак, — Слышишь, Витька, в классе нафталином запахло.

Витька шумно втянул носом воздух и раскатисто чихнул.

— Тебе дует! — сказала Мария Григорьевна. — Иди сядь к Вале.

Витька пустился было в объяснения:

— А чего я сделал?.. Что, уж и чихнуть нельзя?.. — но, глянув исподлобья на учительницу, понял, что все его ухищрения бесполезны. Он недовольно запихал книжки в портфель, постоял, посмотрел на закапанные чернилами половицы да так, с опущенной головой, и пошел через весь класс на новое место. Расстегнутый портфель он тянул за угол по полу, и весь вид его как бы говорил: «Что ж, сажайте с этой клюквой, с этой мумией… Мы еще и не такое терпели». Подойдя к парте, Витька ворчливо скомандовал:

— Подвинь-ксь, ты… Расселась, как в карете.

Новенькая и без того сидела на самом краешке скамьи; она прижала локти к бокам и съежилась.

Витька разложил на парте все свои книжки, тетрадки, карандаши, вынул даже завтрак, завернутый в пергаментную бумагу, затем развалился на скамейке и критически оглядел свою соседку.

Девочка отвернулась, подняла плечи.

Витьке был виден только ее маленький, почти прозрачный нос, Витька поморщился, перевел глаза на потолок, сделал вид, что изучает трещины на штукатурке, а сам думал: «Если по этому носу дать хорошего щелчка, то он, наверно, разлетится на сто кусков». Витькины пальцы уже сложились в упругое кольцо, но тут к их парте подошла Мария Григорьевна.

— Сядь как следует.

Витька неохотно выпрямился.

— Он же мешает тебе, — чего ты молчишь?..

— Нет, он мне не мешает, — прошептала новенькая и уставилась большими испуганными глазами на Витьку… Витька засопел, стал медленно краснеть… А Мария Григорьевна улыбнулась и направилась к своему столу.

Кое-кто из ребят бросал на Витьку с Валей любопытные взгляды. Мишка Жарков прикладывал руки к груди, вытягивал шею и закатывал глаза.

— Ладно, смейтесь, — Витька покраснел еще больше, — смейтесь, смейтесь… А этой новенькой, Вальке, я покажу… — Для первого раза Витька пнул свою соседку ногой.

Она поморщилась.

— Молчишь?.. Ну сейчас запоешь! — Витька стал придумывать новую каверзу, но тут прозвенел звонок.

На перемене их парту окружили ребята. Девочки расспрашивали Валю, хорошая ли в Таллине была школа. Левка — Кончак — кричал с подоконника:

— Крейсеры на Таллинском рейде есть?

Позади всех тянулся на цыпочках другой Витькин приятель, Генька, тоже хотел что-то спросить. Витька видел его белый лоб с блестящей серебристой челкой и большие застенчивые глаза… Геньку оттолкнул Мишка Жарков, растолкал ребят и, бесцеремонно навалившись на Витьку, спросил:

— У тебя отец — этот военный моряк, да?..

Витька чувствовал себя неважно, на него никто не обращал внимания, а главное — нельзя было выбраться: Мишка почти сидел на нем. Витька попытался его столкнуть, но Мишка небрежно щелкнул его по затылку ладошкой.

— Ну ты, сиди смирно! Видишь, я разговариваю.

Витька поймал быстрый взгляд своей соседки, стиснул зубы и выпрямился.

Мишка с грохотом растянулся в проходе. В наступившей тишине раздался чей-то испуганный смешок… Все смотрели на Мишку… Он вскочил, выставил вперед подбородок, поднял побелевшие от напряжения кулаки. Было в его позе что-то грозное, неотвратимое. Никто в классе не смел драться с Мишкой, не имел права: Мишка уже не раз доказывал это своей наглостью и крепкими кулаками.

— Не смей Витьку бить!.. — крикнул Генька и загородил Мишке дорогу.

Кончак спрыгнул с подоконника, но его сразу же оттеснили Мишкины «хвосты» — Севка и Кешка.

Мишка локтем оттолкнул Геньку и подступил к Витьке вплотную. Он повертел у его носа кулаком, явно наслаждаясь тревожной тишиной и собственным величием. Но вдруг весь порядок расправы полетел вверх тормашками. Витька не побежал, не забормотал: «Я нечаянно… Ну, чего ты?..», как это делали некоторые ребята при столкновении с Мишкой. Он шумно втянул носом воздух; серые, обычно добродушные глаза его стали колючими, холодными… Витька быстро пригнулся и резко снизу ударил в выпяченный Мишкин подбородок.

Мишка отлетел к партам среднего ряда… Со злым удивлением крикнул: «Что, меня?» — и снова бросился на Витьку.