То же касается и медитации. Несомненно, можно с большой пользой заниматься медитацией как чисто психологической практикой. Но как только мы начинаем видеть в ней нечто большее, чем чисто «мирское» упражнение, как только начинаем считать ее некой разновидностью «священной» или духовной практики, возникает необходимость хоть в какой-то степени понимать общую духовную систему или среду, в которой определяется ее практическая духовная задача. На Востоке это не так важно, поскольку там такую среду обеспечивает вся культура, всё общество, и при наличии тесного личного контакта с хорошим учителем не обязательно глубоко осваивать учение на интеллектуальном уровне. Но на Западе такой ситуации нет, и, если мы собираемся заниматься буддийской медитацией, необходимо иметь какое-то представление об общих принципах буддизма.

Буддизм — весьма обширный предмет, поэтому идею поместить его в контекст, знакомый современному западному уму, не следует воспринимать слишком буквально: это не значит найти большой ящик, в который можно поместить ящик поменьше. Скорее, это значит изложить буддийскую систему представлений в целом — как мировоззрение — с помощью понятий, достаточно знакомых всем нам, а потому не требующих подробных объяснений. Теорией, которая выполняет эту задачу наиболее полно, является принцип эволюции, берущий начало в биологии. То, что христианская вера примирилась с этим принципом только с величайшим трудом, также делает его весьма удобным инструментом для освещения некоторых наиболее характерных особенностей буддийского воззрения. Чтобы совместить принципы буддизма и современных представлений об эволюции, не потребуется ничего подобного тому tour de force^[5], с которым мы встречаемся в работах католического мыслителя Тейяра де Шардена.

Сейчас мы знаем, что теорию эволюции предвидели многие мыслители, среди которых Кант, Гегель и другие, а по мнению некоторых, даже сам Аристотель. Но первым подробно проследил действие эволюции в сфере биологии Дарвин. Сегодня пытаться отрицать принцип эволюции в этой области — всё равно что утверждать, будто Земля плоская. Он является аксиомой для всех биологических наук. Эта теория проникла во множество других, самых разных наук, от политики до астрономии, так что можно с полным правом сказать: как в эпоху Елизаветы господствующими принципами были порядок и иерархия, так в современном мире господствующим принципом стала эволюция.

Конечно, чтобы взять принцип, который обычно понимается в научном или, по крайней мере, традиционном смысле, и использовать его применительно к духовной жизни, необходимо очертить строгие границы. Научное познание опирается на данные, получаемые от органов чувств, но буддизм не становится научной религией только потому, что никогда не пытался отрицать эти данные. Конечно, привлекательность буддизма для западного человека во многом объясняется тем духом непредвзятого эмпирического исследования, который Будда утвердил в качестве аксиомы духовного поиска, и такое отсутствие догматизма в некоторых важных аспектах роднит буддизм, скорее, с научным подходом классической Греции, чем с ведущими религиозными традициями современного Запада. Однако для буддийского понимания духовного поиска такой же аксиомой является признание трансцендентной реальности, которая, естественно, не является доказуемой научной гипотезой. Практикуя буддизм, человек начинает с данных собственного опыта, которые со временем всё больше подтверждают представление о духовном характере эволюции, и именно на основании этих данных принцип биологической эволюции представляется убедительным, а не наоборот. Поэтому, если считать, что человек есть некий ключ ко вселенной, то на основании собственного опыта продвижения вполне можно сделать вывод, что вселенной тоже присуще поступательное развитие.

По крайней мере в этом отношении буддизм больше склоняется к традиционному, донаучному мировоззрению. Если взглянуть на традиционную цивилизацию, то обнаружится, что всё — любая деятельность, любая крупица знания — связано с идеями метафизического характера. Заурядные вещи, заурядные события, общепринятые понятия имеют не только практическое применение. Они имеют символическое значение, указывают на нечто большее, нежели они сами, несут в себе некий смысл. Нам, привыкшим к нашей раздробленной, узко специализированной культуре, где многое решают экономические соображения, сложно оценить такой подход, но именно он лежит в основе Тантры, и именно таким было мировоззрение нашего общества вплоть до сравнительно недавнего времени. Согласно такому воззрению, всё взаимосвязано и в мире не может быть ничего заурядного, то есть не имеющего глубинного смысла. Вместо того чтобы искать научные доказательства существования духовного мира, можно сказать, перефразируя Честертона: мы больше не верим в себя, потому что больше не верим в богов. Как буддисты мы должны поставить себе цель заменить механистическую вселенную такой, которая бы имела смысл, была бы пронизана ощущением духовных ценностей.

Таким образом, буддизм рассматривает рациональное знание, полученное посредством органов чувств, в свете знания, полученного не только посредством органов чувств и разума, но посредством слияния разума и чувства в некую высшую способность — архетипическое знание, которое можно называть «видение», «прозрение» или «воображение». Вопрос не в том, чтобы объяснить буддизм с точки зрения науки, а в том, чтобы научиться понимать знание, полученное на основе чувств, с помощью знания, которое от чувств не зависит. Иными словами, знание, полученное посредством чувств, входит в гораздо более обширную систему знания, не основанного на чувствах. С буддийской точки зрения, существует иерархия уровней бытия и сознания, иерархия ступеней духовного развития, которую отражает или предвосхищает весь процесс биологической эволюции. То есть, с буддийской точки зрения, логично рассматривать и биологическую эволюцию, и иерархии духовного развития как проявление единого закона или принципа в соответствующей отдельно взятой сфере.

Очевидно, что, исходя из принципа эволюции, жизнь — это не просто существование. Это процесс — процесс становления, и человечество не есть нечто отдельное от остальной природы, как обычно утверждают теистические религии. Само человечество также подпадает под действие этого великого процесса становления. Оно тоже проходит процесс эволюции и развития, и не только в направлении возникновения новых форм жизни и организации, но и в направлении возникновения новых, более высоких уровней бытия.

Любое явление, находящееся в процессе эволюции, можно рассматривать в двух аспектах: с точки зрения его прошлого или будущего, то есть с точки зрения того, чем оно было, и с точки зрения того, чем оно может стать. Первый из этих способов рассмотрения явлений — с точки зрения его происхождения — традиционно называется генетическим подходом; второй — с точки зрения его назначения или цели — это телеологический метод. Поэтому, если взять лучший образец рода человеческого, обладающий умом, осознанностью, моральной ответственностью, чуткостью к окружающим и к миру в целом, то можно рассмотреть его с каждой из этих двух позиций. С генетической точки зрения можно увидеть сложный процесс эволюции, описанный Дарвином, в том числе тот критический момент, в который самосознание или, точнее, мыслящее сознание, которое приблизительно соответствует сознанию, присущему человеку, возникает из простого чувственного сознания, присущего животному. С буддийской точки зрения можно охарактеризовать весь этот процесс как низшую эволюцию. Но есть еще и телеологическая точка зрения: можно взглянуть на то, каким может быть итог развития человека, который себя осознаёт, куда приведет его процесс развития, и назвать такое развитие высшей эволюцией. До сих пор, с точки зрения эволюции, нами руководила бессознательная потребность расти и развиваться — главный двигатель происхождения видов, но, чтобы ступить на путь высшей эволюции, необходимо сознательное усилие, или так называемая духовная практика. Низшая эволюция — это сфера биологических наук, которая оставляет исследование высшей эволюции мировым религиям и в основном, конечно, буддизму.