Но все эти определения, не утрачивая своего специфического характера, отмечены одним и тем же признаком: "бесконечность". И это важно, ибо показывает нам, что даже наивысшие достижения могут сохранять некий индивидуальный вкус – вкус той почвы, на которой они взошли, не снижая тем не менее своей универсальной ценности. Все же даже в этих предельных состояниях сознания, строго говоря, не существует ни идентичности, ни не-идентичности. Между ними существует глубокая живая взаимосвязь, а не сухое равенство, которое никогда не способно появиться в процессе жизни и роста, но является продуктом лишь безжизненного механизма.

Таким образом, переживание бесконечности выражено ранними Ведами в терминах космологии, Брахманами – в терминах магического ритуала, в Упанишадах – в терминах идеалистического монизма, в джайнизме – в терминах биологии, в Буддизме – в терминах психологии (основанной на опытах медитации), в вайшнавизме – в терминах бхакти (мистическая любовь и почитание), в ведантизме – в терминах метафизики, в шайваизме – в терминах "не-двойственности" (адвайта) и аскетизма, в индуистском тантризме – в терминах женской творческой энергии (шакти) вселенной и в буддийском тантризме – в терминах процесса преобразования психокосмических сил и явлений за счет наполнения их светом трансцендентального знания (праджня).

Этим отнюдь не исчерпываются все разнообразные возможности выражения, не исключается этим и их сочетание и взаимопроникновение. Напротив: обычно многие из этих признаков объединены, и различные системы религиозной мысли и практики резко не разграничены, а более или менее сливаются друг с другом. Однако, выделение того или иного из этих признаков наделяет каждую из этих систем ее специфическим характером, ее особенным "ароматом".

Соответственно, ОМ представляется одному как символ божественной вселенной, другому – как символ неисчерпаемой энергии, третьему – как безграничное пространство, а иному – как бесконечное бытие или как вечная жизнь. Для одних ОМ представляется вездесущим светом, для других – это всеобъемлющий закон, третьи понимают его как всемогущее сознание, как всепроникающую божественность, или представляют его в понятиях всеохватывающей любви, космического ритма, непрестанной творческой способности, или как неограниченное знание, и т.д. до бесконечности.

Подобно зеркалу, которое отражает всевозможные формы и цвета, не искажая их собственной природы, ОМ отражает оттенки любых характеров и воплощается в любых формах высших идеалов, не ограничивая себя исключительно каким-либо одним из них. Если бы этот священный слог был отождествлен с каким-нибудь конкретным значением, если бы он полностью принадлежал некоему частному идеалу, не сохранив иррационального, неосязаемого качества своей сути, он никогда не был бы способен символизировать то надсознательное состояние разума, в котором все индивидуальные устремления обретают свой синтез и свое воплощение.

3. ИДЕЯ ТВОРЧЕСКОГО ЗВУКА И ТЕОРИЯ ВИБРАЦИИ

Как и все живое, символы переживают периоды своего упадка и своего расцвета. Когда их власть достигает зенита, они включаются во все сферы повседневной жизни, пока не превращаются в обычные условные выражения, не связанные более с изначальным переживанием, либо получают столь узкое или, напротив, столь общее значение, что утрачивают в результате свою сокровенную глубину. Тогда их место занимают другие символы, а прежние сохраняют свое пристанище лишь в узком кругу посвященных, откуда они вновь возродятся, когда настанет их время.

Под "посвященными" я не подразумеваю некую организованную группу людей, но тех, кто, благодаря присущей им чувствительности, откликаются на тончайшие звучания символов, переданных им в традиции или же познанных интуитивно. В случае мантрических символов самые утонченные вибрации звука играют важную роль, хотя и возникающие в разуме различные ассоциации, связанные с символами либо в традиции, либо благодаря индивидуальному опыту, в значительной мере укрепляют их мощь.

Тайна этой скрытой силы звука или вибрации, дающая ключ к раскрытию загадок творения и сотворенного, вскрывающая природу вещей и явлений жизни, во всей полноте была понята мудрецами прошлого – святыми Риши, обитавшими на склонах Гималаев, магами Ирана, адептами Месопотамии, жрецами Египта, мистиками Греции – упомянем лишь тех, о ком традиция сохранила хоть какую-нибудь весть.

Пифагор, посвященный в мудрость Востока и бывший основоположником одной из наиболее влиятельных школ мистической философии Запада, говорил о "гармонии сфер". Согласно его учению, каждое небесное тело, а фактически и любой атом, порождает в своем движении специфический звук, свой ритм или вибрацию. Все эти звуки и вибрации создают всеобщую гармонию Вселенной, в которой каждый элемент, сохраняя присущую только ему одному функцию и характер, вносит свой вклад в единое целое.

Идея творческого звука нашла свое продолжение в учениях о Логосе, которые были частично заимствованы ранним христианством. Например, Евангелие от Иоанна начинается таинственными словами: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог... И все через Него начало быть..."

Если бы эти глубокие учения, стремившиеся связать христианство с философией гностицизма и с традициями Востока, были бы в состоянии утвердить свое влияние, то вселенская миссия Христа избежала бы западни нетерпимости и узколобого догматизма.

Но знание творческого звука продолжало жить в Индии. Оно получило дальнейшее развитие в различных системах Йоги и нашло свое завершение в тех школах буддизма, философским основанием которых является учение Виджнянавады. Это учение известно также как Йогачара, и его традиция сохранилась во всей полноте в странах распространения буддизма Махаяны, от Тибета до Японии.

Александра Дэви-Нил рассказывает в восьмой главе своей книги "Тибетское путешествие" о "знатоке звука, который не только мог воспроизвести на своем инструменте, напоминающем кимвалы, все разновидности самых необычных звуков, но, подобно Пифагору, утверждал, что все существа и предметы порождают звуки, соответствующие их природе и тому состоянию, в котором они находятся. "И это так, – сказал он, – ибо все существа и объекты суть совокупность танцующих атомов, движение которых порождает звуки. Когда изменяется ритм танца, изменяется и порождаемый им звук... Каждый атом непрестанно поет свою песнь, и ежемгновенно звук создает то грубые, то тонкие формы. И вместе с творящими звуками существуют и звуки разрушающие. Тот, кто способен рождать и те и другие, способен по своему желанию созидать или разрушать".

Было бы неправильным понимать вышеприведенные утверждения с точки зрения материалистической науки. Материалист сказал бы, что сила мантры сводится к воздействию "звуковых волн", или колебаний мельчайших частиц материи, которые, как показывают эксперименты, сами группируются в определенные геометрические структуры и формы, строго соответствующие характеру, силе и ритму звука.

Если бы воздействие мантры можно было свести лишь к этому чисто механическому способу, то она вызывала бы тот же самый эффект, будучи воспроизведенная в магнитофонной или граммофонной записи. Но простое ее повторение человеком не приводит ни к какому результату, если человек этот несведущ, хотя он и может в точности повторить малейшие нюансы интонации адепта. Предрассудок, – дескать, эффективность мантры зависит от интонации ее произношения, – в основном базируется на поверхностной псевдонаучной "теории вибраций" дилетантов, смешивающих воздействие духовных вибраций или сил с воздействием физических звуковых волн. Если бы эффективность мантр зависела от точности их произношения, то все мантры в Тибете утратили бы свое значение и силу, ибо в Стране Снегов они произносятся не в соответствии с фонетикой санскрита, а согласно фонетическим правилам тибетского языка (например, вместо ОМ МАНИ ПАДМЭ ХУМ тибетцы произносят ОМ МАНИ ПЁМЭ ХУМ),