— Какие у тебя планы на конец года? Останешься здесь или вернешься в Базель?

Пьер наморщил лоб.

— Я об этом, честно говоря, еще не думал. То есть, кое-какие мысли у меня, конечно, есть. В середине той недели хочу смотаться на одну-две недельки в Париж подменить Жанетт. Ты знаешь, тетя Колетт умирает, а Жанетт нужно срочно уладить кое-какие дела в Базеле. Так что я какое-то время побуду вместо нее. А что потом, не знаю. Может, поеду с Клаудией в Швецию.

— Ты ее любишь?

Пьер вздрогнул, сделал неловкое движение и чуть не опрокинул свой бокал. Он отвел глаза.

— Почему ты спрашиваешь?

— Ну, послушай, после вашей встречи в Лондоне прошлым летом вы почти неразлучны. Поэтому и спрашиваю.

Он взял свой бокал, сделал глоток и мысленно назвал себя Иудой. Пьер сощурил глаза и бросил на него испытующий взгляд.

— Все равно странно, что это тебе сейчас пришло в голову.

Пьер сидел прямо, прислонившись к спинке стула, Винсент с угрюмым вздохом склонил голову к столу.

— Ладно, прятаться бессмысленно. Меня действительно кое-что беспокоит. Только не кипятись, послушай сначала. Ты знаешь, я знаком с Клаудией давно, намного дольше, чем ты. В последний раз ты ее видел в Тунисе, перед твоим отлетом в Австралию, не знаю, помнишь ли ты еще.

— Конечно, помню. Это Жанетт тебя просила поговорить со мной о Клаудии?

Винсент удивленно поднял глаза. Вопрос застал его врасплох. В последнее время он редко вспоминал о Жанетт и о ее просьбе присмотреть за Пьером и Клаудией. Откровения брата затмили в его мозгу все остальное. Он решительно замотал головой.

— Нет-нет, Жанетт тут ни при чем. Это моя собственная инициатива. Но сначала выслушай меня внимательно. После той истории в Тунисе прошло три года. Я туда ездил, чтобы помочь дяде Кевину. Наверное, тебе тогда было невдомек, но дядя Кевин художник — да, не очень удачливый, — и, сколько я его знаю, он проводил большую часть времени в Северной Африке. Последние пару лет жил в Тунисе. Нам сообщили, что у него тяжелый сердечный приступ, второй уже, вот я и отправился тем летом в Тунис. У меня оставался еще целый месяц отпуска, и я сразу влюбился в этот город. Тут сыграли свою роль, конечно, и великолепный дом дяди Кевина, и его фантастическая мастерская. Я в самых ярких красках все описал Роберту, а ты как раз туда заехал по пути в Австралию. В Тунисе я случайно встретил Клаудиу, она тогда была начинающей журналисткой, ну это ты и сам знаешь. Не бойся, я не буду утомлять тебя деталями. Тебе, думаю, не известно только то, что Клаудиа была там вместе с тогдашним своим другом Томасом. Он был от нее без ума, никого не замечал, кроме нее. Ну, как тебе это сказать — по-моему, и она отвечала ему тем же. Но пару дней спустя Томас подцепил какую-то желудочную инфекцию и лежал больной у себя в номере. А я, по чистой случайности, встретил ее со здоровенным негром. Это было в каком-то баре, и, помню, их чуть в полицию не забрали за бесстыдство — прости, но я не могу больше от тебя это утаивать.

Винсент отхлебнул из бокала. Во рту у него пересохло. Пьер смотрел на него, не мигая. Руки его сжались в кулаки, костяшки пальцев побелели.

— Что тут можно сказать. Это ведь только один пример. С ней, к сожалению, такое случается часто. Кажется, нашла она себе кого-то постоянного, ан нет, рядом всегда один или двое других. У нее никогда не было твердых, постоянных связей. Поверь, мне тяжело говорить об этом. Знаю, что делаю тебе больно, но я не могу иначе; никогда бы не стал все это тебе рассказывать, но как друг просто обязан тебе сказать. Мне Клаудиа нравится, она милая девушка, это так, но она не для тебя. Если ты привяжешься к ней, влюбишься в нее или даже будешь строить с ней какие-то планы, отрезвление будет для тебя еще страшнее. Ты очнешься рано или поздно от своих снов, но это будет ужасное пробуждение. Она просто не умеет хранить верность, привязанность к кому бы то ни было. Она мне, кстати, сама как-то в этом призналась. Да, ты в ее вкусе, но лучше не втягивайся в эту историю, она тебя…

Он замолчал, потому что Пьер опустил свою ладонь на его руки. Ладонь Пьера была холодной и как бы источала полное спокойствие. Подняв глаза, Винсент с изумлением увидел на лице Пьера что-то вроде улыбки, веселой или горькой — этого он не мог различить. Другой рукой он сделал небрежный жест.

— Оставь, Винсент, прошу тебя! Я конечно тебе благодарен, что ты решил поговорить со мной о Клаудии. Понимаю, тебе нелегко это далось. Но ни к чему все это. Не о чем тут беспокоиться. Я тоже считаю Клаудиу приятной девушкой, но вовсе не влюблен в нее. Я же не слепой и знаю все ее недостатки. И строить с ней планы на будущее тоже не собираюсь. Мы неплохо проводили время в последние месяцы, но для меня все это уже почти в прошлом, завязано, замотано. Ну да, я хочу поехать с ней в Швецию, но просто потому, что с ней интересно путешествовать, и, к тому же, она знает в Швеции кучу людей. Так ведь приятнее ездить, что и говорить. Так что не беспокойся; никогда ничего серьезного между нами не было, да и не будет. Было хорошо, но все уже быльем поросло.

Он подмигнул Винсенту и отпил глоток вина. Винсент сидел ошарашенный. Его разум просто отказывался верить в то, что ему только что поведал Пьер. Роберт, Жанетт и он сам — они что же, ослепли… или, может, все-таки нет? Неужели Пьер разыгрывал перед ним комедию? Да, но зачем? Винсент взял бокал, сделал глоток и надолго задержал его во рту, чтобы получше ощутить вкус вина. Ладно, какая разница, главное — Пьер сразу объявил, что едет в середине следующей недели в Париж. Дай Бог, чтобы за это время ничего не стряслось, а потом пусть Эдвард сам занимается Клаудией. Он же пробудет в Баден-Бадене до следующего четверга и постарается пока присмотреть за Пьером. Не исключено, что все они здорово заблуждались. Что, кстати, было бы наилучшим вариантом. Но в любом случае он сделал все, что мог, и с отвратительной темой было покончено. Винсент облегченно вздохнул и поднял бокал. Пьер, улыбаясь, ответил тем же.

— Ну попробуй хоть чуть-чуть заячьего паштета, дружище!

Курагин подвинул к нему блюдо с остатками паштета из жареной зайчатины, швейцарского сыра, омлета и шампиньонов в соусе мадера. Хофманн покачал головой и отпил глоток чая.

— При всем желании больше не могу! Завтрак был просто отменный. Прямо как дома.

Оба взглянули на почти пустой уже стол и предались воспоминаниям. Комната, где они сидели, была не особенно большой, но обставлена с изысканным вкусом. За высокими окнами виднелся обширный участок с парком, выходящим на Цепеллинштрассе, где располагалась советская военная миссия. Полковник Курагин предложил своему другу типичный обильный русский завтрак: несколько чашек чая, сыр, колбаса, жареная картошка, яичница, хлеб, калачи и заячий паштет.

— Первая фаза прошла успешно, — сказал Курагин, — теперь можно по плану начать вторую фазу сегодня вечером. Все готово. Ты правильно сделал, что остался на ночь здесь. Кузнелькову придется попотеть. В гостинице ты предупредил?

— Как и договаривались. Они меня ждут с моей «экскурсии» только сегодня к вечеру.

— Отлично, тогда все идет по плану. На, закури.

Он протянул Хофманну пачку русских папирос. Тот достал из пачки папиросу, сдавил пальцами бумажный мундштук, закурил и с наслаждением втянул дым.

— Мне удалось наконец собрать кое-какую информацию о твоем противнике. Человек, с которым ты ведешь переговоры о продаже документов, грек по имени Георгиос Бартелос. Он сам из Лариссы, столицы провинции Фессалии на севере страны. 63 года, женат второй раз, двое детей от второго брака, в первом браке детей не было. Судовладелец, миллиардер, ему принадлежит, пожалуй, самый мощный частный флот в мире. Это все, что можно о нем вычитать. Но вот о другом нигде ничего не написано: нелегальная перевозка наркотиков, коррупция, торговля оружием, финансирование государственных переворотов. Загляни в эту папку. Он могущественный, а главное, крайне опасный человек. С какой стати, черт побери, ты вообще с ним связался?