Экси посмотрел в окно. Ворона стояла на том же месте, но повернулась. Теперь она смотрела на Экси через стекло автобуса. Его передернуло – то ли от холода, то ли от глубокого взгляда этой серой птицы. Ворона поняла по-своему. Она вдруг подлетела к стеклу и, мгновение удерживаясь в воздухе, стукнула по нему клювом. Экси зажмурился. Когда он открыл глаза, вороны не было, ничего не было. Мир исчез, потому что стекло пошло мелкими трещинами и уже не было прозрачным.

Водитель ничего не заметил, потому что автобус в этот момент взревел и сорвался с места, а в салоне кроме Экси, как всегда, не было ни одного человека, и этот факт тоже изо дня в день способствовал ощущению отверженности. Экси не стал пересаживаться. Но, поскольку, ворона лишила его бокового обзора, он задумчиво уставился в лобовое стекло. Солнце еще не взошло, и небо упорно удерживало свинцовый оттенок. Оно не было запачкано облаками, и не приходилось ждать дождей, потому что дождей сроду не бывало летом. Поэтому когда на горизонте показалась башня самого высокого здания, носящего гордое имя «Ворота города», Экси почувствовал тревогу. Примерно на уровне шестьдесят пятого этажа он заметил темное облачко. Это было всего-навсего обычное облачко – напоминающее кольцо дыма. Полюбовавшись им, и представив башню огромной сигаретой, Экси вдруг понял, что страстно хочет дождя. Сию же минуту. И хотя он прекрасно знал, что никаких дождей еще не будет целых четыре месяца, его лица коснулось сырое дыхание грозы.

Перед стеклянной дверью Экси бросил окурок. Раздался шлепок, словно на землю плюхнулся кусок мокрой глины. Экси прислушался, звуки не сливались в одно целое, потому что умирали, не оставляя эха. Шаги, шорох шин, отдельные далекие голоса – все звучало глухо и как-то раздельно. В свинцовость утра так и не прорвался ни единый луч солнца. Экси вздохнул и прошел в холодное нутро здания.

В курилке, несмотря на ранний час, висел плотный дым, и сидели курильщики, нежно сжимая в руках бумажные стаканчики с кофе. Почти все молчали, только один голос настойчиво что-то бубнил. Экси осмотрелся – бубнил программист Алекс из отдела статистики. Рядом с ним, усиленно изображая заинтересованность, сидела толстая секретарша Люси.

-... к истине..., – услышал Экси, – нет, к тени истины мы можем дойти через двоичную систему ответов. Это система вычислительной машины, когда существует только два возможных варианта – да и нет. Единственная трудность, что вопрос должен быть конкретным, соответствующим только этим двум ответам. Например, нельзя спросить «откуда ты пришел?» «Ты пришел из N?» – можно. Каждый последующий вопрос должен вытекать из предыдущего, потому что мы имеем ветку из двух вариантов, и в зависимости от ответа выбираем следующий вопрос. Это позволяет в подробностях рассмотреть путь мыслей спрашивающего. Мы можем проанализировать его интересы и его потребности, не отвлекаясь на угадывание логики ассоциаций, что происходит в обычном разговоре, когда чаще всего мы не слышим, какими путями трансформируется мысль, и в конечном итоге, получаем неконкретный ответ, который не помогает, а мешает общению. Словом, если вы хотите понять другого или максимально быть понятым, то пользуйтесь двоичной системой. Ну, а если вы сторонник туманных домыслов, и полагаетесь на интуицию, ваше право высмеять меня.

Он замолчал, ожидая ответа. Но Люси молчала, приоткрыв рот, хотя выражение ее лица выдавало некую работу мысли. Но поскольку она не издала ни звука, мысль эта явно пробуксовывала.

– Люси, вы поняли меня? – опять заговорил Алекс. – Постарайтесь вникнуть. Я анализирую непонимание. Каждый, хоть раз в жизни жаловался на то, что не понят. Так ведь?

Люси сдержанно кивнула. У нее было выражение лица человека идущего по карнизу. Сосредоточенное и обреченное.

– И вы искали ответы, где только можно. И все равно, вас не понимали и вы не понимали. А на самом деле рядовой математик сможет объяснить загадку этого явления, не прибегая к особо сложным расчетам.

Экси хмыкнул. Ухаживания Алекса выглядели глупыми. Тут вдруг резко потемнело, и огромные окна покрылись каплями, а еще через мгновение мир был размыт сплошным потоком, низвергнувшимся с небес.

Экси ощутил благословенную радость предчувствия, как всегда с ним бывало во время дождя.

Люси прилипла к стеклу, забыв и про двоичную систему и про самого Алекса.

Программисты еще какое-то время тупо рассматривали, ставшие вдруг почти непрозрачными, окна курилки, а потом со вздохом обреченности разбрелись по своим рабочим местам. Экси дождался, пока последний бумажный стаканчик упадет в урну, и тоже принялся за свою работу. А работал он – уборщиком. Как-то так получается, что одни становятся программистами, а другие уборщиками, хотя уровень интеллекта у них может быть даже одинаковым. Экси умел пользоваться компьютером, но он сомневался, что тот же Алекс сможет убрать так же хорошо, как это делал он сам. Хотя Алекс и стараться-то не станет. Убрать он не сможет, зато сможет оплатить уборку своей квартиры – а это равнозначно. Во всяком случае, Экси так думал, находясь все еще под воздействием «двоичной системы» поиска истины. Он тер тряпкой блестящий металлический ободок урны, и размышлял о том, что через полчаса тот снова испачкается, а это означает лишь то, что у него есть два пути – вычистить ободок, или не чистить его – в любом случае он останется грязным. Только в первом случае примерно через полчаса, а во втором – сразу. Но в ближайшие полчаса никого в курилке не будет, а это означает, что никто не насладится чистым ободком урны, а первый же посетитель притушит об него окурок или неловко выкинет полупустой кофейный стаканчик и сразу же зальет былое великолепие данного предмета. Так стоит ли его мыть ни для кого?

Подобное философическое настроение часто посещало нашего героя. Ведь восемь часов в день он должен был молчать, бродить по вверенному ему этажу и устранять малейший беспорядок. Но триста работников этажа не желали беречь труд Экси, и беспорядок возникал снова и снова, сохраняя рабочее место и зарплату уборщика. А в наш век безработицы – это очень даже немало.

Весь этаж был поделен низенькими стенками на закутки и закуточки, в которых стояли столы с компьютерами и крутящиеся кресла. На стенках в рост Экси – скапливалась пыль и ненужные предметы. Вот и теперь, словно солнце в закатный час на одной из стенок красовалась памела, грушевидный цитрус размером с голову макроцефала. А это означало, что у господина Рона Ковальского снова случился запор и к обеду памела исчезнет, зато прибавится работа для Экси. Да, туалеты он тоже мыл.

Половину этажа занимала биржа. Туда строго запрещалось входить во время торгов. Только в конце рабочего дня можно было собрать мусор и пропылесосить ковровое покрытие. Но, сейчас вдруг Экси срочно вызвали в эту заповедную зону. Оказалось, что прямо на синее ковровое покрытие, которое он чистил только вчера, злонамеренный некто высыпал целую гору шелухи от семечек. Когда Экси увидел это безобразие, то прямо сразу и представил себе, как лощеный работник биржи, проносит в кармане пакетик с шелухой и, воровато оглядываясь, высыпает его прямо в центре комнаты на пол. А потом, сам же поднимает трубку телефона и звонит Элен – главной по уборке этого здания. А уж она, с омерзительным визгом несется искать Экси с его пылесосом.

Уборщик тоскливым взглядом окинул помещение биржи, но все работники сидели молча, уткнув носы в компьютеры. И не было никакой возможности найти виноватого. Но, не успел Экси включить пылесос, как прямо над ним раздался недовольный голос:

– Не вздумай шуметь. С ума сошел, что ли?

Вновь подивившись двойственной ситуации, которые в этот день множились как грибы, уборщик замер, не в состоянии разрешить дилемму. В самом деле, не убрать мусор – означало выговор, начать пылесосить – означало то же самое. И хорошо, если только выговор. Такая ситуация могла иметь и более грустные последствия, позорное увольнение.