Часть вторая
От императора до вождя
NB
1901 год. Февраль. Полиция не позволила студентам Петербургского университета отметить день открытия своего учебного заведения. Избиения и аресты студентов вызвали волну протестов по всей стране. Двести выступивших в их поддержку студентов Московского университета были арестованы и содержались в послужившем временной тюрьмой Манеже.
Петербургских студентов поддержали демонстрации рабочих Цинделевской, Прохоровской, Трехгорной и Даниловской мануфактур в Москве.
На Тверском бульваре в Москве была сооружена первая баррикада.
Ноябрь. А. М. Горький — В. А. Поссе. Москва.
«Антон Павлович Чехов пишет какую-то большую вещь и говорит мне: „Чувствую, что теперь писать нужно не так, не о том, а как-то иначе, о чем-то другом, для кого-то другого, честного и строгого“. Полагает, что в России ежегодно, потом ежемесячно будут драться на улицах и лет через 10–15 додерутся до конституции. Вообще Антон Павлович очень много говорит о конституции… Вообще знамения, знамения, знамения, всюду знамения. Очень интересное время…»
Здание Сорбонны выглядит неприступным. Мощные, бесшумно отворяющиеся двери. Каменные полы. Огромная гулкая галерея с теряющимися в предвечерних сумерках сводами. Широкие, до зеркального блеска отполированные скамьи у стен…
Стайка студентов приподнимается навстречу моему вопросу — здесь по-прежнему не принято разговаривать со старшими сидя. «Как пройти в канцелярию? Вернее, в архив канцелярии?» Еще одни двери. Квадратный, вымощенный булыжником двор. Вход — без пропусков и окриков. За считаные минуты архивариус выводит на компьютер данные о русской студентке. «Да, приехала в первые годы XX столетия — мадам Софи Матвеефф. Из Варшавы. Предъявила гимназический диплом из города Ливны. Регулярно занималась. Данные матрикула. Диплом — магистр математики».
Для архивариуса в этом нет ничего удивительного: в Сорбонну приезжали учиться со всей Европы. Хотя… женщина на физико-математическом отделении… почти сто лет назад… Но — девушка за компьютером улыбается: «Разве славянки не отличались своеобразием?»
Может быть. Но Софья Матвеева не была исключением. На снимке 1899 года — выпускницы ливенской гимназии с гладко причесанными головками, их больше тридцати; перед ними в таких же строгих форменных платьях и мундирах учителя и классные дамы. Полученных в уездном российском городе знаний оказалось достаточно, чтобы продолжить образование в одном из самых престижных университетов Европы: слушать лекции, участвовать в семинарах и сдавать экзамены — на французском языке.
Младшая из сестер Лавровых после той же гимназии закончит естественное отделение Бестужевских курсов. Братья — ливенское реальное училище. Федор станет студентом Петровского сельскохозяйственного института (ныне Тимирязевская академия), Павел — одним из первых русских военных летчиков. Он пройдет стажировку во Франции и погибнет в годы Первой мировой войны. Магистру физико-математического отделения Сонечке Лавровой очень хотелось применить полученные знания на практике. Первые публикации в математических бюллетенях Франции и Германии не отвлекли от изучения ремесел. «Математический принцип» моделирования одежды Матвеевой получил парижский диплом. Потом она увлеклась бытовой электротехникой — каких только новшеств не появлялось в варшавской квартире! И еще — слесарное дело, переплетное, плетение из камыша. Зачем? Время покажет.
NB
1902 год. 27 марта. О. Н. Покотилова — А. П. Чехову. Москва.
«Уважаемый Антон Павлович! Последние события, вероятно, небезызвестные Вам, как писателю, следящему за жизнью своей родины, загнали моего сына, мальчика 22 лет, в Восточную Сибирь на три года. Стоит помочь тем людям, которые, не задумываясь ни на минуту, несут свои молодые, жаждущие жизни и счастья головы под нагайки и штыки казаков и жандармов…»
(Добиться поддержки О. Н. Покотиловой не удалось. Она продала все свое имущество и на вырученные деньги собрала для ссыльных студентов библиотеку, организовывала питание, лечение, но через год умерла, не выдержав местных условий.)
Настоящая зима начиналась со Святого Мартина. Еще без снега. Но с ранними сумерками. Со звонким хрустом подмерзающих луж. С туманным небом, словно приподнятым штопором дымков из сотен краковских труб. У Сукенниц цветочницы меняли живые цветы на бессмертники, букеты из перьев и елей. К костелу Святого Войцеха по вторникам и пятницам привозили кур, индеек, домашние колбасы. Ближе ко Дню святого Мартина — гусей.
В своем увлечении литературой Микеле родителям не признавался. Он начал пробовать силы в гимназическом журнале — слишком много было кругом легенд и преданий. Первый по-настоящему самостоятельный опыт — «Маэстро». Так в средневековом Кракове обращались только к палачу. «Маэстро» обязан был еще и подметать улицы, чистить отхожие места и — лечить тех, у кого не хватало денег на врачей.
Литературную премию принесла «Поэма о Мариацком костеле». «Романтическая проза», как отозвался один из местных критиков. Два брата-каменщика подрядились построить две башни костела. Старший был искуснее и прилежнее. Он первым закончил свою башню и увенчал ее стройным шпилем. Мастера ждал очередной заказ, и он поспешил уехать, а когда вернулся, увидел, что младший брат все еще далек от завершения работы. Только его башня величественнее и мощнее.
Не выдержав унижения, старший брат убил младшего и сам бросился с недостроенной башни на мостовую. Городские советники приказали зачеркнуть в городских книгах имена обоих каменщиков, потому что оба строили храм не с мыслью о Боге, а ради тщеславия. Незаконченную башню просто прикрыли навершием, чтобы горожане всегда помнили страшную историю и не давали воли своим страстям. О том же должен был им напоминать братоубийственный нож, который и поныне висит в одной из аркад Сукенниц.
Так гласило предание. Микеле Беллучи не согласился с ним. Младший брат имел право соревноваться со старшим, искать собственное решение…
NB
1905 год. 3 ноября. В. Д. Поленов — жене брата. Поместье Борок.
«Настоящее положение тяжело, главное — все той же продолжающейся ложью и обманом сверху и донизу. Наверху петербургская дворня состоит из хищников и идиотов, вокруг нее — шайка грабителей.
Все реформы, которые дает теперь правительство, вынужденные, но, к сожалению, и очень запоздалые. Все это должно было бы совершиться двадцать восемь лет назад. Если бы во главе государства стояли умные и честные люди, то это произошло бы сейчас после болгарской войны.
Когда начались поражения, Александр II, чтобы свалить ответственность за войну на общество, совсем уж собрался дать конституцию, но как только счастье повернулось на его сторону, он изменился. Если бы это совершилось тогда, то не было бы нелепого убийства его, не было бы „царства тьмы“ Александра III, не было бы отупляющего убаюкивания и мошеннических передержек дальнейшего царствования; может быть, не было бы колоссальной бойни Дальнего Востока и ужасающих по дикости теперешних погромов… Мерзавец никогда не станет порядочным человеком, а дурак ни от чего не поумнеет. Одно меня утешает, если это может быть утешением, что весь ужас обрушивается пока не только на наших детей, но и на меня, а я уверен был, что до этого не доживу. Может быть, у них, если они уцелеют, будущее будет светлее, чем наше недавнее прошлое…»
Декабрь. Из дневника В. Д. Поленова. Москва.
«10-го. Суббота. Началась постройка баррикад; на Тверской ружейные залпы…
11-го. Воскресенье. На улицах движение. Из части выезжают два извозчика с гробами, у одного сидит женщина. Прохожий замечает: „Это вчера много их развезли по частям, ну, родные приходят, узнают; им отдают, не препятствуют — бери, коли твой!“…
Начались пушечные выстрелы…
12-го. Понедельник. Кто-то насчитал 102 пушечных выстрела. За садом к Пресне сильный пожар… Какие-то взрывы…
13-го. Всюду баррикады, всюду пальба… С трех часов громят Пресню, стрельба по Садовой…
14-го. Среда. Драгуны и пехота начинают обстреливать Бронную и Спиридоновку…
15-го. Четверг. Стрельба по нашему двору и саду с каланчи. Офицер стоит и смотрит в бинокль. Два солдата стреляют по его указанию. Был Сережа (Мамонтов)… про Шаляпина рассказывал, как он хотел запеть и повести за собой толпу, но предпочел уехать домой, за что получил звание уж не солиста его величества, а социалиста его величества.
16-го. Пятница. На нашем дворе ребятишки начали строить гору. В них стали стрелять с колокольни, одного ранили.
17-го. Суббота. Семь часов утра, пальба из револьверов, винтовок, пушек… пули попадают в окошки и ставни… В десять часов пожарные стали обливать керосином деревянные флигеля за садом и поджигать.
18-го. Воскресенье. В семь часов вечера начинается стрельба…
20-го. Вторник. На Спиридоновке застрелили старичка и его жену, которые не поняли команды, на соседнем дворе убили гувернантку и ранили девочку…»