— Да. Вчера. А сегодня Олесь ревнует меня к тебе.

Он остановился и повернулся к сладкой парочке.

— Гордеев, ты, конечно, гламурный, но если у меня на тебя встал, это еще не значит, что я ревную.

Петя хмыкнул, и стало как-то совсем обидно. И понятно, что никому Олесь о своих чувствах не расскажет — после такого-то заявления.

— Да ладно. Я бы тебя к Пете тоже приревновал бы, — сказал Гоша и потрепал пацана по щеке.

Олесь задохнулся от возмущения.

— Да плевать мне, кого ты трахаешь!

— Он меня не трахает, — сказал ухмыляющийся Петя.

— На это мне тоже плевать.

Гоша тоже лыбился, и у Олеся создалось ощущение, что над ним глумятся. Снова. Он нахмурился и добавил:

— Если ты трахаешь все, что с членом — не стоит всех по себе равнять.

— Придурок, — сказал Гоша и приобнял Петю. — Знакомься, Петр Либерман.

— Да мне все равно, какая у него фамилия.

— У нас общая фамилия, идиот!

— Это вы типа женаты?.. Ты ж Гордеев!

— Я Либерман по паспорту, я же говорил! Или не говорил?

Олесь все еще не понимал, и Гоша громко картинно выдохнул:

— Петя — мой младший брат. Натурал, кстати. Сообщаю только из-за твоих странных фиксаций насчет ориентации.

— Поэт, бля, — отозвался Олесь. — Очень творческий у вас брат, товарищ Либерман.

— Гоша, он мне нравится, — сказал Петр. — Он, по крайней мере, не заглядывает тебе в рот и не говорит с придыханием, как все твои эти… За исключением…

— Он мне тоже нравится, — перебил его Гордеев-Либерман.

Олесь понял, что вспомнили о том американском друге, и что Гоше тема не нравится. А еще самого Олеся обсуждали как того ахалтекинца.

— Мне очень приятно, милые вы мои, — очень нежно сказал он. — Но, простите, вынужден откланяться. Надо пойти немного подрочить на фотографию Георгия, а после позвонить жене и спросить, как она. Столько дел!

Он улыбнулся им напоследок и снова пошел к подъезду, поймав себя на мысли, что порой высказанная правда выглядит как изощренная ирония.

А еще ему очень, очень понравилось выражение Гошиного лица.

***

В субботу Олесь навестил Катю. Та выглядела подавленной: уже начали химотерапию. Ее подташнивало, и Олесь пару часов выслушивал истории о том, от чего лечатся пациенты отделения. Катя уже завела пару подружек, с которыми увлеченно перетирала возможные последствия того, что заболеет. Хотя лечащий врач сказал, что профилактика дает почти стопроцентную гарантию, Катя с мученическим выражением лица живописала, как умрет. Заткнуть ее не было никакой возможности — она явно наслаждалась этим рассказом. Олесь злился и одновременно испытывал острое чувство вины.

Сбежать вышло только после того, как запиликал будильник в телефоне.

— У меня съемка, пора домой.

Катя покивала, пожелала удачи и потянулась к своему мобильнику. Наверное, Пашке решила позвонить. Олесь удивился тому, что не испытывает ни грамма сожалений по этому поводу, и распрощался.

— Привет, герой, — сказал Гоша, впуская его в студию. — Я как твой открыватель уже задолбался отвечать на вопросы поклонников. Кстати, Петя меня тоже задолбал.

— Мне вот приятно, ты себе не представляешь, — ответил Олесь.

Он прошел в комнату, на ходу снимая рубашку. На форуме сказали, что тело — это главное.

— Хорошо у тебя. Кондиционер в такую жару — самое то.

Гоша сделал вид, что голый торс ему побоку: ни один мускул на лице не дрогнул. Олесь мысленно записал себе несколько бонусных баллов.

— Сейчас Света придет, будет доделывать в тебе человека.

— Во мне? — театрально удивился Олесь и еще пару баллов прибавил: Гоша фыркнул и пошел возиться с камерой.

— Что бы я ни говорил, но тебе, мой дорогой, до человека еще далеко, — послышался голос Гоши. — Вот скажи, как можно носить черные брюки, белую рубашку и эти твои сандалии? Тебя самого не коробит?

— Ни боже мой, — сказал Олесь, расстегивая брюки. — Как чертовски привлекательный юноша я стараюсь таким образом отвадить поклонников.

— А что, поклоняются?

— Ох, да. Где трусы?

— В гримерке пакет стоит, выбирай любые.

Олесь прошел туда, открыл пакет с логотипом производителя и охнул: там было пар двадцать, не меньше.

— Как — любые?

— Мы сегодня фотографируем новую упаковку, так что все придется перемерить. А с каких начинать — твое дело, — крикнул Гоша.

Олесь вздохнул, почувствовал запах дыма и понял, что Гоша курит прямо в студии.

Вот гад.

Хотя это тоже могло быть реакцией на прелести Олеся.

Он мстительно ухмыльнулся. Высыпал содержимое пакета на стул и, порывшись, выбрал самые узкие трусы с голой задницей и какими-то лямками снизу. Исключительно смелая модель как для российского производителя.

Надел и продефилировал в комнату к Гоше, виляя бедрами.

— Это что за хрень вообще? Для геев? Митя выпускает спецодежду для своих мальчиков?

— Это трусы, которые носят под тонкой одеждой, чтобы не было видно, что на тебе белье. Я сам такие ношу, — Гоша снова повернулся к лампе на треноге и принялся что-то на ней крутить, держа в левой руке сигарету, а Олесь представил Гошу в этих вот трусах и с трудом вдохнул воздух.

Два:два, или сколько там? Не имело, в сущности, значения. Хотелось продолжать. Олесь никогда не играл в подобные словесные игры и чувствовал азарт. Говорить то, что думаешь, но с иронией, было приятно: адреналин в жилах так и бурлил.

Через десять минут появилась Светочка и на этот раз общалась с Олесем уже как со старым другом, даже рассказала, что собирается поехать отдыхать, но вот никак не может решить, куда.

— Гошик, а вы куда-нибудь поедете?

Олесь не сразу сообразил, что она имела в виду их обоих, как пару, но потом, конечно, разулыбался, ожидая, когда великий и ужасный сообразит ответ.

— Поедем, золотко. Куда-нибудь обязательно. Только сдадим фотографии и сразу — заграницу, — сказал Гоша.

— А куда?

— В Одессу, — быстро ответил Олесь. — Там очень хорошо. Тоже заграница. И море. Для разнообразия можно, не все же на Лазурном берегу плавиться.

— Ой, что там этот Лазурный, — отмахнулась Светочка. — Ниццу в этом году вообще смыло. Европа медленно уходит под воду, оно вам надо?

— Не надо, — ответил Гоша. Он подошел к ним и склонил голову набок. — Светик, ты его сегодня целиком бронзатором натрешь? Или опять сбежишь?

— Я его сегодня в лучшем виде представлю. Ты посмотри, какой хороший мальчик получился.

— Знаешь, — сказал Гоша, подумав, — обойдемся без бронзы. Задолбемся потом поправлять, сегодня все равно упаковки, там вообще черно-белые на выходе. А вечером, если успеем — реклама. Хотя сомневаюсь, что Наталья приедет.

— Наталья? — уточнил Олесь.

— Любовница Мити. Он ее во всех рекламах снимает — и женского белья, и имиджевых.

— Любовница? Охренеть. Наш пострел везде поспел.

— Это статус, солнышко, — сообщила Света поучительно. — Ему положено девочку на содержании иметь.

— Я ему соболезную. Хочет мальчиков, а содержит девочку. Какая несправедливая у Мити судьба.

— Да он ее обожает, — сказала Света, брызгая ему на голову лаком. — Мальчики — это азарт, а девочки — для любви.

— Гомофобка, — сказал Гоша. — И сплетница. Сплетничайте, я пойду свет выставлю. Работа сегодня тупая, никакого творчества, так что можно сильно не стараться.

— Суровый какой, — проговорила Светочка с явным удовольствием. — И как ты его терпишь?

— Я же не гомофоб, — улыбнулся Олесь.

— Оно и видно. Смотрю я на тебя, Олесик, и понимаю, что лучших мужиков теряем.

— Скажешь тоже — лучших.

— А что? Ты такой симпатичный, Гоша — как хорош, а тянет вас друг другу. И только нам, бедным девочкам, достается всякое быдло.

Олесь прослушал пассаж про девочек.

— Тянет, конечно, — с явным сомнением произнес он.

— Я вот слепая, да? Ты видел, как он на тебя смотрит? А сам-то, — она двинула его кулачком в плечо.

— Светочка, ты предвзята.