— Как жена?

— Отлично. Трахается с моим директором. Или собирается.

Гоша уставился на него с удивлением.

— Ты так спокойно об этом сообщаешь?

— Это не она сука, это я говнюк. Знаешь, я даже не ревную, — он проглотил замечание о том, что в случае Гоши все иначе. — Пусть себе...

— И ничего не собираешься делать?

— Собираюсь, — Олесь постучал пальцами по колену, будто перебирая струны, — хочу с ней поговорить, но никак нужного момента не дождусь.

— О чем?

— О разводе, — он внимательно следил за реакцией Гордеева, но на породистом лице не дрогнул ни один мускул. — Потом, попозже.

— А зачем ты мне об этом рассказываешь? — спросил Гоша.

Олесь думал оскорбиться: послышалось в этом вопросе, что они не друзья, что Гоше неинтересно — а потом понял, что как раз наоборот.

— Ты же меня осуждаешь за разгульный образ жизни. Пытаюсь реабилитироваться.

Гордеев снова поморщился, а потом поправил подушку.

— Тебе помочь? — спросил Олесь, с тоской глядя на его рот.

— Мне спину надо намазать... Просто намазать!

Не нервничал бы, если бы ни о чем таком не думал, решил Олесь.

— Раздевайся, — сказал ровно и вежливо улыбнулся.

Пока смотрел, как Гоша медленно, охая, снимает рубашку, испытал странный прилив волнения, но моментально себя одернул. Ему объяснили, что вкусы разные бывают, вот и надо соответствовать чаяньям. Олесь не понимал, что с ним происходит: он то отчаянно хотел попросить Гошу о сексе безо всяких прелюдий, то подумывал сбежать и больше никогда больше на мужчин не смотреть.

Пришлось пообещать себе, что это будет только лечебная помощь.

Георгий молча повернулся к нему спиной.

— Ни фига себе, — Олесь даже присвистнул.

— Что, все так плохо?

Он осторожно коснулся кончиками пальцев припухлости на ребре, вокруг которой расплывался фиолетовый синяк.

— Не хочу тебя расстраивать, но да.

— Это просто ушиб.

— А по-моему, тебя обманули насчет трещины. Кажется, это перелом.

— У тебя есть медицинское образование? — уточнил Гоша язвительно, и сочувствовать ему как-то сразу расхотелось.

Олесь взял мазь, выдавил на ладонь и принялся осторожно втирать. Ощущение дежа вю не покидало: вспоминалась такая же ситуация, руки Гоши на собственной спине и возбуждение — яркое и сильное. В этот раз получилось сосредоточиться на процессе, и Олесь с радостью осознал, что обошлось без стояка.

— Когда заживет?

— Сказали, что через неделю буду работоспособен.

— Спереди нужно мазать?

— Нет, я там сам... уже.

Гоша повернулся, и Олесь увидел сразу над поясом багровые следы, будто Гордеева кто-то ударил огромным кулаком.

— Руль, — пояснил тот, — хорошо, что животом влетел, а не грудью. Говорят, при таких авариях ребра часто сердце травмируют.

— Бухать меньше надо, — буркнул Олесь и закрутил крышечку на тюбике.

— Чья бы корова мычала.

— Я в аварии не попадал. И не пью почти — не до того, — Олесь встал, сходил в кухню помыть руки и понял, что пора сваливать.

***

В комнате было темно, работал телевизор, высвечивая сидящую на диване Катерину. Судя по звукам, показывали американскую мелодраму, Олесь застал проникновенные слова, видимо, главного героя, уламывающего героиню на секс. Послышались звуки поцелуев.

— Вернулся уже? — спросила жена, не отвлекаясь от волнительного момента.

— Да. Я к Гоше заезжал, — зачем-то пояснил он. — Документы забрал, надо бы разобрать.

Катя промолчала и только после того, как пошла реклама, спросила:

— Что?

Олесь прошел в комнату и сел в кресло.

— Я говорю: надо документы разобрать. У Гордеева тихий ужас с договорами.

— А ты ему помогаешь? — спросила Катерина.

Он посмотрел на нее, пытаясь угадать, сообщил ей Пашка что-нибудь или нет.

— Пытаюсь. Он совсем к жизни не приспособленный, понятия не имеет, сколько зарабатывает, страховку оплатить забыл. Сможешь посмотреть?

— С какой стати? — Катя наконец отвлеклась от телевизора и посмотрела на Олеся, всей позой выражая легкое возмущение.

— С той, что это он одолжил сто штук на твое лечение. И помог заработать.

— Я не могу, — она снова повернулась к экрану, и Олесь вспомнил, что его не устраивало в семейной жизни.

— Почему?

— Меня Пашка попросил с детьми посидеть.

— У него две няни!

— Одна уволилась, вторая попросила отпуск. Он сказал, что это на пару недель, пока замену не найдет.

— И ты будешь работать няней?

— Подрабатывать, — отчеканила Катерина.

— Ладно. Хорошо. Значит, буду заниматься бумагами Гордеева в свободное от работы время... которого почти нет!

— Положи, будет время — посмотрю, — отозвалась она, глядя в экран.

Олесю внезапно захотелось вернуться к Гоше и просто посидеть с ним молча. Там его многое раздражало, но, по крайней мере, ни разу не возникало желания пойти вымыть руки.

— Не надо, я сам. В выходные займусь, — сказал Олесь и, тяжело вздохнув, решил все-таки поговорить о разводе. И своих предпочтениях.

Он уже собирался открыть рот, как вдруг Катерина переключила канал, взвизгнула и начала прибавлять звук.

— ...церемония вручения наград, посвященная его десятилетию. Среди номинантов присутствовали...

И далее, по пунктам: кто, что, почему, кусочек вступительной речи, пара особенно удачных гэгов, смех зала. Стандартная нарезка.

— Они тебя показали, — возбужденно сказала Катерина. — Крупным планом! Ты стоял рядом с каким-то мальчиком и что-то ему говорил. Это же ты был?

— Я, — равнодушно отозвался Олесь, к своему удивлению не испытавший восторга. — Вот так, Катюша, я помогаю хорошим людям.

— И чего ты злишься?

— Потому что попросил тебя помочь, а ты отказалась, — продолжать разговор не было желания, восторг Катерины из-за пол-секунды в кадре Олесь не разделял, поэтому развернулся и ушел спать.

***

Следующее утро ознаменовалось видом собственной задницы в масштабе 1:14, и Олесь едва не столкнулся со столбом, уставившись на бигборд, стоящий прямо у офиса. Хорошо, что лица не было видно, иначе точно пришлось бы уволиться.

— Вот ты и модель, — пробормотал он себе под нос и помелся сразу же в курилку, не заходя в кабинет.

Чего только не было устроено в офисе Павла Николаевича для того, чтобы сотрудники чувствовали себя превосходно. Гендир считал, что если удобно и ничего не отвлекает, значит, можно работать хорошо. Олесь уже почти привык. Политика Пашки касалась и опозданий, и перекуров. Большая машина страховой компании работала вполне сносно, периодически выплевывая свои шестеренки в курилку.

И курилка тоже была не такой, как в других офисах: большая светлая комната с высоченными окнами, вытяжками и кучей пепельниц. Для особо упаханных работников даже стульчики имелись.

В курилке же обнаружились Галина и одна из молоденьких бухгалтеров, которые с восторгом обсуждали "прекрасное тело".

— Вот ты, Олесь... То есть, Олесь Андреевич, вы тоже считаете, что это порнография?

— Что именно?

— Витя, водитель, плевался, что по городу уже порнуху развешивают. А вам как этот плакатик, нравится? У офиса стоит эта штука, ну, щит рекламный, на нем фото.

— Не заметил, — буркнул Олесь и выбросил сигарету.

Хотелось одновременно заржать и побиться головой об стенку. Необязательно именно в такой последовательности.

— Вам-то что, — пожала плечами молоденькая бухгалтерша. — А вот нам...

Они с Галиной картинно вздохнули.

— А что вам? — спросил Олесь, справившись с лицом.

— Ну, что они понимают, — патетически сказала Галина. — Олесь Андреевич, там неземная красота на плакате. У нас вся незамужняя половина офиса мечтает выйти за парня замуж. А замужняя — развестись и выйти.

Уголки Олесиного рта сами собой поползли вверх.

— Неужели настолько ваш бог прекрасен?

— Да-да, — закивали обе.

— Обязательно рассмотрю, когда домой буду возвращаться.