«Вот и на самом деле разболелась голова, — подумал Тонино, — но, может, это оттого, что я не поел».

Как бы угадав его мысли, Паола спросила:

— А ты обедал?

— Нет.

— Ну и ну! Так ты скоро и впрямь станешь невидимкой: не будешь есть — ноги протянешь. Разве ты об этом не знаешь?

— Ну и ладно. Где же я могу теперь поесть?

— Пойдем ко мне. Никто тебя не увидит. А я притворюсь, будто проголодалась, и возьму себе на кухне булочку.

Ты покуда подождешь в прихожей — я там всегда играю в куклы, — а потом спокойненько поешь.

Словом, все выглядело заманчиво.

Они, перескакивая через ступеньки, поднялись по лестнице. По дороге им повстречалась синьора, которая сказала: «Здравствуй, Паола!» — а Тонино не мог удержаться от смеха: ведь синьора шла прямо на него.

Паола, к большому удивлению своей мамы, отправилась на кухню и взяла там булочку.

Тонино услышал, как ее мама со смехом сказала:

— Что это ты сегодня так проголодалась?

Покуда Паола делала вид, будто играет в куклы, Тонино с жадностью съел булочку вместе с куском швейцарского сыра (ну что за странная штука этот швейцарский сыр: почти весь в дырах, словно и он хочет стать невидимкой!) Эта булочка показалась ему вкусней всех, которые он когда-либо ел: не прошло и двух секунд, как она исчезла. В ту самую минуту, когда он доедал последний кусочек, в прихожую вошла мама Паолы. Тонино прижался к стенке. Но эта предосторожность была напрасной: мама Паолы не могла его увидеть.

— Что ты здесь делаешь одна? — спросила она у Паолы.

Тонино в ожидании ответа вздрогнул.

— А я здесь не одна, — ответила Паола, подмигнув мальчику, который пристально глядел на нее, подняв палец ко рту в знак того, что она должна молчать.

— Ты не одна?

— Нет, я здесь со своими куклами. Разве ты не видишь? Вот Элизабета, а вот Мария-Тереза, а вот черный-черный бедняжка Бонго-Бонго.

Когда Тонино покончил с едой, Паола уселась за столик и стала готовить уроки.

— Хоть ты и будешь скучать, уроки мне все равно нужно приготовить.

— Ты занимайся. Что вам задали?

— Да вот глупая задачка: «Торговец купил 2 347 метров сукна по 45 лир за метр, а перепродал по цене 177 879 лир за метр. Сколько он заработал?»

— Но ведь это же очень легко, — сказал Тонино с таким увлечением, словно ему уже сто лет не приходилось заниматься арифметикой. Задачка ему даже показалась интересной, а прежняя нелюбовь к математике была так от него далека, словно это не он, а кто-то другой раньше не любил решать задачи.

— Задачка легкая, но глупая, — заявила Паола. — Ну, скажи, разве ты когда-нибудь видел торговца, который сразу закупает почти два с половиной километра ткани одного и того же сорта? Ведь ему никогда не удастся ее продать. Не могут же люди шить себе одежду только из ткани одного цвета! Ну, а потом что это за цена — 45 лир за метр? Где ты найдешь теперь такой дешевый материал? Скажи мне, если знаешь, я тотчас же туда сбегаю. В какой стране живет синьор, который придумал такую задачу? Я помогаю маме вести счета и знаю, что сколько стоит. Вообще, я тебе скажу, ты нигде не найдешь таких глупостей, как в задачах, которые мы решаем в школе.

Тонино взглянул на нее с восхищением. Для него арифметика всегда была только арифметикой и ничем больше, а решение задач — скучным делом, которое приходится выполнять поневоле, чтобы не получить плохую отметку, — только и всего. Паола доказала ему, что и задачка может быть интересной, не менее интересной, чем споры папы с мамой в конце месяца, когда они подсчитывают, что истрачено, и решают, что можно купить в следующем месяце.

Тонино сидел и поглядывал на Паолу, решавшую эту задачу, которая показалась ей легкой, глупой и бесполезной. Ему по-настоящему захотелось решать большие и важные задачи, похожие на те, что решают его родители в конце каждого месяца, а может быть, и каждый день.

Подходит к концу история Тонино. Вот мне и пришлось в начале этой главы поставить слово «эпилог», что, собственно, значит конец и завершение.

Тонино и в самом деле уже несколько часов, как перестал быть настоящим невидимкой: Паола видит его, разговаривает с ним, дает ему есть, просит его помочь ей решить задачу.

Нам при этих обстоятельствах пришлось бы изменить название рассказа, назвать его, скажем, «Тонино — невидимка для всех, кроме Паолы». Но такое название будет слишком длинным.

Что испытывает мальчик, который вначале превратился, в невидимку, когда он опять становится видимым? Может быть, это похоже на удар электрического тока? Может, дрожь пробежит у него по спине? А может быть, ему лишь становится слегка не по себе?

Никто не сможет ответить на эти вопросы: ведь еще никому не приходилось испытывать ничего подобного. Только Тонино мог бы рассказать нам об этом, если бы запомнил. Но он помнит лишь о радости, которая охватила его, когда, взглянув в зеркало, он увидел в нем отражение мальчика, глядевшего прямо на него.

Просто мальчик, не красивый и не уродливый, не высокий и не маленький, ну, просто мальчик, такой, какого можно повстречать где угодно; Тонино даже показалось, что он знает его очень хорошо.

— Смотри! — закричал он, схватив Паолу за руку.

— И так вижу, нечего меня толкать.

— Ведь это я.

— Вижу. А кого ты ожидал увидеть в зеркале? Деда рождественского или ведьму на метле?

— Ты ничего не понимаешь. Ведь это значит, что я перестал быть невидимкой! Даже зеркало может меня увидеть!

— Жалко! — улыбнулась Паола. — А мне так хотелось иметь своего мальчика-невидимку.

Я бы укладывала его спать вместе со своими куклами и кормила бы его тайком завтраками.

Тонино поближе подошел к зеркалу и дотронулся рукой до лица. Мальчик в зеркале проделал то же самое.

Только Тонино № 1 скорчил рожу — и Тонино № 2 повторил ее в точности. Тонино засмеялся — и тотчас же засмеялись оба Тонино: тот, что стоял посреди комнаты, и тот, что отражался в зеркале. Они улыбались, как два друга, вновь встретившиеся после долгого путешествия.

— Мама! — позвала Паола.

— Что случилось, дорогая? Ах, здравствуй! — сказала мама Паолы, обнаружив Тонино, который продолжал гримасничать перед зеркалом.

— Ну вот, значит, теперь и мама тебя видит.

— Может быть, ты, Паола, объяснишь мне, что здесь происходит?

— Неважно, мама, это слишком долгая история. Представь себе, Тонино боялся, что его больше никто не видит. Мама не стала ни о чем расспрашивать, она быстро оглянулась и осталась довольна увиденным: на столике Паолы открыта тетрадь по арифметике, целая страница исписана цифрами, а куклы в полном порядке лежат на своем месте. Порой и этого достаточно, чтобы мама была довольна. Ведь мамы понимают, что у детей свои маленькие тайны и не надо стараться проникнуть в них любой ценой: это нескромно.

Очутившись перед дверями своей квартиры, Тонино еще раз ощупал себя руками, ему просто хотелось убедиться, все ли на месте: нос, глаза, уши и вихор на лбу. Да, все на месте. И он нажал кнопку звонка. Мама схватила его в свои объятия. Нужно ли рассказывать, что было дальше! Никто его не ругал, все были так взволнованы его пропажей, что встретили бы его поцелуями, даже если б он появился в пальто, разорванном на семь частей, и с дюжиной шишек на лбу. Значит, все кончилось хорошо.

Тонино подбежал к окну и взглянул наверх.

Паола в знак привета помахала ему рукой, славно желала сказать: «Вот видишь, а ты боялся!».

А потом Тонино целых полчаса не находил себе места: бродил по дому, касался руками мебели, ощупывал свой ранец и обнимал маму. Все казалось ему прекрасным, все было великолепно. Все в доме казалось ему новым, принесенным сюда впервые, чтоб встретить его получше. Так было и с его кроватью, и с ванной, и с телефоном.