Маргарита молчала, её знаменитый тумблер в голове не щёлкал. Она тихо сказала:

– Максим, продолжай, я тебя внимательно слушаю, что ещё у тебя есть по этому делу?

– Я был в нашем  архиве. Он,  конечно, сильно пострадал во время оккупации, но кое-что там имеется. Есть данные, что родители Тихонова были убеждёнными коммунистами и  партийными функционерами, а в 37-м, как и многие, в одночасье стали врагами народа. Не знаю, каким уж образом, но их сын Ким при этом особо не пострадал. Его не сослали  на Колыму и даже не выгнали из художественного училища, может быть потому, что он  единственный,  кто потом это училище закончил с Золотой медалью. Ну, вот собственно и всё. Очень странный это человек, замкнутый. На допросах молчит, а признание подписал. Свидание просит только с местным художником Никитичем, но вот Ивашев, ни в какую не разрешает.

Марго с трудом  приподнялась на кровати.

– Максим, попробуй организовать запрос крымским коллегам, кто эти переводы получает. И вообще постарайся узнать побольше о его родне. Был ли он женат, может быть, у него  дети есть или внуки. Я, вот видишь, приболела немного, ты уж прости меня, старую.

–  Маргарита Сергеевна, – возмутился  следователь. – Ну какая же вы старая, вот Тихонов – да, он старый, а вы ещё ого-го, мы ещё с вами…

Он не договорил, в его кармане модной мелодией замурлыкал мобильник, и молодой человек стал прощаться, по современному, на ходу разговаривая в трубку.

Проводив следователя, в комнату на цыпочках вошла Лиля.

– Мам, тебе ничего не нужно? – как-то заискивающе, с каким-то чувством вины в голосе  сказала девушка.

– Нужно, даже очень нужно, – отозвалась мать. – Нужно, чтобы ты привела  сюда старого художника Никитича. Он сотовые телефоны не уважает, да и стационарного у него,  скорее всего, нет. Так что, ты уж ножками прогуляйся. Я думаю, он тебе не откажет, ну и заодно в магазине купишь снеди всякой к чаю, а то нам посетителей и угостить-то не чем.

Девушка мигом упорхнула, а Марго, оставшись одна, решила, что помирать лучше стоя. Держась за спинку кровати, кое-как поднялась, дотащилась до ванной, затем заварила  запретного кофе и уселась в кресло. Мысли как-то сами собой упорядочились и выстроились в организованную очередь.

«Итак, первое. Откуда у антиквара деньги и немалые. Торговля стариной дело, наверное, прибыльное, иначе он бы этим не занимался, но чтобы так зарабатывать, старых самоваров и советских статуэток явно маловато будет. Следовательно. А, что, собственно, следовательно. Следовательно, есть ещё заработок, с которого, по старой советской привычке наш антиквар налоги не платит. Отсюда второе – краденное он не перепродаёт, иначе бы Сила об этом знал непременно, да и моя бывшая контора тоже.

Но что ещё может делать человек, когда-то закончивший художественное училище с золотой медалью. А их раньше абы кому не давали! Конечно, он рисует или рисовал в прошлом и очень хорошо это делал, раз такие деньги имеет. Но на нашем  Арбате, судя по моим прошлым делам, его не знают. Значит, он рисует не на продажу, а исключительно по заказам. Т.е., он портретист, и состоятельные люди сообщают о нём друг другу, а   сарафанная реклама, она пожалуй самая эффективная.

Глава 4.

Звонок  трещал непрерывно.

– Пацаны развлекаются, а звонок заклинило, – подумала Марго и, нехотя, превозмогая боль, поплелась в прихожую.

Однако за дверью оказался  старичок очень маленького роста с огромной копной седых растрёпанных волос.

– Я к вам, уважаемая Маргарита Сергеевна, – хорошо поставленным голосом пробасил  старик. – Примите или как?

– Да, уж входите, – пропуская гостя, ответила женщина. – Что же вы, до седых волос дожили, а трезвоните как шкодливый мальчишка.

– Видите ли, голубушка. Ростом я не вышел, а прыгать мне уже как-то несподручно, вот  на цыпочках дотянулся и звоню. Вы уж, извиняйте меня. Знаете ли, военное детство и всё  такое, вот рост мой и замер на недостаточном уровне. Зато, в нашем ТЮЗе у меня  хорошие роли из-за малого роста имеются, злодея Черномора или там гриба-Боровика. Опять же одеваюсь я в детских секциях, раньше это было заметно дешевле. Да и сейчас кое-какая выгода в этом имеется.  Ну я, собственно, совсем не за этим к вам пожаловал. Я за Кимку, заступаться пришёл.

Маргарита провела артиста на кухню. Предложила чаю и про себя посетовала, что не послала дочку в магазин заранее, теперь она могла предложить к чаю только мёд, которым  их снабжал в большом количестве сторож хосписа «Чудо», со старинным русским  именем Еремей.

Маргарита села с другой стороны стола, постаралась принять позу, при которой боль в боку была минимальной, и приготовилась слушать.

– С  Кимкой  мы  уж многие годы знакомы. Была когда-то у нас общая пассия, местная  красавица Любаша. Девка, скажу я вам, красоты была неописуемой. Ким её всё  уговаривал позировать, только она ни в какую. Однако, между мною и художником она всё больше в его сторону дышала. А тут война. Мне годов чуть-чуть не хватило, и в  армию не взяли, вот мы с Любой и подались в подпольщики. Только её сразу, на первом же деле, не  немцы, а румыны поймали. Она хотела листовки по городу клеить, а её в облаве схватили. Немцы те просто бы расстреляли, у них это запросто было. А румыны избили девушку сильно, да на улицу выкинули. Больницы все эвакуированы, вот и лежала она дома, кровью харкала. Наш Кимушка где-то немецких лекарств раздобыл, продукты хорошие приносил. Такие на чёрном рынке тогда бешеных денег стоили. Да ещё и нам продукты и марки немецкие давал, чтобы подпольщики, что требуется, доставали. Когда  мне Никитич рассказал, что Ким теперь в тюряге оказался, я сразу сообразил, откуда у него тогда деньги и лекарства взялись. Он эту картину злополучную продал, чтобы Любу-Любовь свою выходить. Только не вышло у него ничего, поболела наша девонька месяца  три да и померла. Видать, отбили ей цыгане проклятые жизненные органы. Выходит, что зря  художник с  немчурой  якшался, только он как лучше хотел, да и нам его деньги и лекарства ой как пригодились. За то ему честь и хвала. Так что, вы уж там постарайтесь, чтоб хороший человек зазря в колонии не оказался. Его и так жизнь покарала. Он ведь после Любаши так ни на ком и не женился, детишек не завёл. Всё время бобылём и жил.  Видать, крепко она ему в душу запала. После войны женского пола везде было пруд пруди, но ни одна не смогла его первую любовь перебороть. Однако заболтался я с вами, а у меня скоро репетиция. Бармалей я, знаете ли, злобный, буду деду морозу всякие козни  строить, чтобы ребята малые на меня свои кулачки сжимали. А это, скажу я вам ещё то искусство. Тем более, что наш дед мороз, хоть статью и вышел, но алкаш, каких поискать надо, и нос у него не накрашенный, а от его натуры пропитой такой иссиня-красный.

Актёр ушёл, а в ушах Маргариты всё ещё звучал его бас – «Первая любовь, лекарства, деньги».

«Ох, как всё непросто. И чего сам Ким молчит, ничего не рассказывает, зачем деньги в Судак переводит. Одни  загадки. Надо бы Силуянову про адвоката напомнить, но если он  упрётся, то никаким трактором его с места уже не сдвинешь. Звонить или не звонить, вот в чём вопрос». – Маргарита добралась до дивана, взяла трубку и нажала  кнопку быстрого набора.

Закончив разговор, она достала свой планшетник и долго рылась в недрах интернета. Всё  более-менее интересное она копировала и складывала в созданную папку «Ким. Спасение». Материала было не очень, но и то, что она нарыла, было чрезвычайно любопытным.

Боль  незаметно уползла  куда-то за спину, и женщина незаметно для себя задремала.

Ей снились картины художника Монро, какие-то цифры и даты из его биографии, красивая девушка Люба, избитая до полусмерти румынскими солдатами, плакаты и  афиши послевоенных лет.

Тихо подошла дочка, накрыла мать пледом, забрала планшетник.

Марго открыла глаза.

– Никитича  привела? – спросила она, окончательно прогоняя сон.