Сначала мы заскочили ко мне, повидаться с бабулей, рассказать, как там что, поели борща и котлет с картошкой. Как же сильно я соскучился по домашней стряпне! А потом уже, ближе к вечеру, к Димке пошли, «чтоб ужраться в хлам» как откомментировала Ленка на прощанье, за что получила приличной силы подзатыльник от бабушки.

На Димкиной кухне всё изменилось. Плитка из серой превратилась в светло-зелёную, над электрической плитой нависала вытяжка, деревянные окна переквалифицировались в пластиковые. Всё новое и какое-то чужое. Сначала я испугался, что и Дима стал таким же новым. Но с зимы вроде ничего особенного не произошло, он даже нисколько не вырос, не окреп. Такой же худой, почти прозрачный и плавный. Очень сильно захотелось прижать его к себе и целовать везде. Такое счастье – никто не увидит.

- Вискаря накатим? По старому обычаю, - спросил он и как-то нервно улыбнулся.

- Да без разницы, - пожал я плечами, подошёл к окну, посмотрел во двор. Те качели, на которых я Ленку катал, упали, рядом поставили новые, яркие, канареечные. Жутковатое зрелище. Пить совсем не хотелось, хотелось какой-то дури мелодраматической, чтоб на руках до постели, всякие признания, кто как скучал и чем занимался, ну и прочих пошлостей, а всё никак не мог решиться.

Дима поставил две рюмки, быстро нарезал сыра, колбасы, открыл какие-то консервы, зелень достал. Сел за стол, налил виски. А я смотрел на него и молчал, ничего не хотел рассказывать, потому что не было ничего без него. Я знал, что и у него тоже.

- Я могу за водкой в магазин сбегать, если виски не хочешь…

Вот я так и подумал, что он мой сентиментальный настрой примет за какие-то сомнения.

- Не нужно ничего, Дима, я на тебя просто хочу посмотреть, - улыбнулся я. – Полгода не виделись, а ты мне всё про жратву да про виски. И так хорошо…

- Костя, извини… - он совсем растерялся, руки задрожавшие зажал между коленей, чтоб не так сильно было заметно, что его трясёт всего.

- По стопке только и хватит.

Вжимать его в холодильник было божественно приятно, но жуть как неудобно. И какие-то застёжки новые на штанах придумали, чтоб такие озабоченные как я, три раза подумали, прежде чем стянуть эти штаны нафиг. И такой лёгкий, когда приподнимешь, чтоб быстрее донести до дивана, и всё что-то смеётся. Вроде только что выпили, не успело ещё дойти до мозга, а уже всё отключилось и в каком-то тумане плывёт.

И целоваться, целоваться, много, наконец-то. И пальцами по рёбрам, по позвоночнику, успокоить. Опять боится. Дышать в ухо, хрипло, как с похмелья:

- Димочка… Дима.

И прижимать его к себе после, такого мягкого и податливого, гладить по плечам, опять целовать. И тесно вдвоём на диване, а до кровати не дойти уже.

- Костя, я люблю тебя, знаешь?

- Знаю…

- Ммм…

- Если будешь возиться, то свалишься, лежи спокойно.

- Лежу… Костя…

- Что?

- Ничего, просто я подумал…

- Ты всё ещё сомневаешься?

- Если честно, то да… постоянно.

- Ну и зря.

Утром мы проснулись, накрытые покрывалом. Стыдно было ужасно, а Димкина мама всё про Швецию рассказывала, нисколько не смущаясь. Мировая женщина всё-таки.