- Интеллигенция не клюнет, - засомневался Павлик. – У них она слишком правильная.

- Для интеллигенции есть модификация – «ложная эрудиция». Забиваем умные головы правдивой, но бесполезной информацией: число волос на хвосте быка, размер клюва синицы, что сказала местная звезда, споткнувшись о порог… Можно организовать «интеллектуальные» игры: угадайте, какого цвета блевотина у слона. А: синяя, Б: чёрная, В: зелёная.

- Дельно, - подумав, произнёс Виталик. – У тебя и визунист знакомый есть.

- Пробуйте, - отреагировал суфлёр. – С Изоброй не забудьте разобраться.

За три дня мы не успели разобраться с Изоброй, потому что в один прекрасный день произошли события, которые перевернули всё с ног на голову. После мозгового штурма у нас закипела бурная деятельность. Я выдумывал или копировал с планшетника всякую чушь, потом замысливался с Гертом, и он публиковал эту ахинею в новостной ленте визуна. «Наши учёные открыли, что брюнеты более любвеобильны, чем блондины», «Известный гид Лар во время демонстрации экспонатов упал и разбил себе нос», «Если вас одолевают проблемы, то расслабьтесь и сходите в кафе». Подобная чепуха наполнила центральный новостной ресурс всей системы визидения Миогена, распространилась по всему миру. Всё-таки и в коммуноидных мирах есть свои плюсы – отсутствие цензуры, доверчивость населения и огромные технические возможности в распространении информации.

Даже за этот короткий период удалось отследить появление у отдельных личностей признаков одилапивания, что меня несказанно обрадовало. По этим признакам можно следить и делать выводы об успешности или неудачности проекта. С удовлетворением я наблюдал на улицах города появление людей с хомячьим синдромом, при котором весь круг интересов личности суживается до одного – урвать побольше и притащить в свою норку, в свой дом. Синдром свиньи тоже радовал. При этой болезни человек стремится отупить себя глупыми занятиями вроде алкоголизма или примитивных игр. Молодёжь постепенно приобретала обезьяность: желание кривляться, стоить гримасы, хохотать без причины, визжать и впадать в истерики. Среди творческих людей появилась попугайность – жажда постоянно болтать о несущественных вещах с умным видом. У ярых приверженцев спорта появились признаки бычества – постоянного агрессивно-хамского поведения. Словом, общество, хоть и медленно, но всё же начинало деградировать. Однако начинать массовую приватизацию и коммерциализацию общества было ещё рано.

В тот злополучный день мне хотелось сосредоточиться одному, и я отправил Виталика к Анту. Недалеко от нас находилась творильня, и поэт приконфигурился в её коллектив. Работа выдумальщика была непыльной – сиди и выдумывай разные вещи, но требовала полного сосредоточения. Вход на территорию творильни был свободен, и стажёр отправился на экскурсию.

Его не было довольно долго, наверное, часов пять-шесть. Я успел в тишине придумать пару десятков новостей, убойных по своей глупости и начал намысливать Герта. Но визунист почему-то не отвечал. Зато в номер вихрем ворвался бледный стажёр и с порога заорал:

- Игнат! Тут такое!.. В общем…

- Давай-ка по порядку, - осадил я его. – Присядь и не спеша расскажи, что тебя так напугало.

- Понимаешь, Игнат, пришёл я в эту самую творильню. Ант меня встретил, всё нормально. И начал мне показывать, что там у них и как. Есть у них выдумальня, на ней работают выдумальщики. Выдумывают всякий ширпотреб и тут же его материализуют. Эта самая выдумальня работает на этой… как его… матэргии.

- Стоп! – прервал я его, включил переговорник и постучал по нему. Из него донеслось мычание Павлика.

- Повтори ещё разок для нашего умника-суфлёра.

Виталик послушно повторил, а потом продолжил:

- Ещё там есть обвещило. Это такая онтроника, которая, как бы сказать, овеществляет невещественное. Например, может сделать скорость или ярость. Просто сделать в виде предмета. Материализовать.

- Постой, любое понятие что ли можно овеществить? – спросил из переговорника суфлёр.

- Любое, в том-то и дело! Можно овеществить, скажем, умение летать, а потом проглотить, и тут же полетишь. Всякие овеществлённое невещественное они называют обвещью. Скорость, ярость и ненависть – это действяки. А всякие умения называют навычками. И всю эту обвещь отправляют на второсклад. Есть тут такое хранилище…

- Почему «второ»?

- Не знаю. Они почему-то материализованные слова называют вторичкой.

Стажёр перевёл дух и тут же снова зачастил:

- Там такая онтроника есть, какую вы, парни, и не видели! Приставочники есть, суффиксаторы и окончальники. Берешь, скажем, диван, суёшь его, например, в приставочник и прибавляешь к нему приставку «анти». И на выходе получаешь антидиван. Что угодно можно получить: недоветер, перестул, занож…

Я попытался представить себе антидиван, но у меня ничего не вышло.

- Чёрт, там столько всего, парни! – возбуждённо орал стажёр. - Скрепило есть – соединяет два предмета или больше, в один сложный. Можно получать всякие столокровати, кружколожки, мухокомаров, облаколюдей… Максиман есть – слепляет два предмета, беря от каждого самое лучшее. Да я если буду весь день рассказывать, всё равно всего не перечислю!

- Ты давай ближе к тебе и поменьше эмоций, - вмешался я в монолог Виталика.

- Почему, пусть рассказывает, - возразил Павлик. – Это ведь тоже онтроника, я её в отчёте опишу.

- Чтобы ещё больше начальство раззадорить? – рассердился я. – Чтобы с меня потом вообще не слезли? И так торопят – быстрее, быстрее, заканчивай проект… А как тут быстрее закончишь, когда каждый день что-то новое.

- Я видел в творильне много онтроники, - продолжил стажёр, завершив нашу полемику, - но это всё ерунда. Я узнал гораздо больше. И это меняет вообще всё.

- Да не томи ты, бога ради! – психанул я ещё больше. – Что за привычка дурацкая!

- У них при изготовлении возникают отходы, словохлам. Например, выдумываешь ты какую-нибудь фигню, и вдруг в голове у тебя возникло слово «плевачка», например. И эта самая плевачка тут же появляется. Побочный продукт мыслительной деятельности. А дематериализовать, говорят, накладно. Поэтому весь словохлам они отправляют вон в тот купол. Они его называют Отстойником.

Мы подошли к окну, и Виталик показал на самый большой полусферический купол, который высился у самого горизонта. Я на эту громадину давно обратил внимание, но думал, что там какое-нибудь производственное здание. Тут все нежилые дома любят делать в форме куполов.

- Так там, получается, словопомойка? – обрадовался я, и мысли закипели с удвоенной быстротой. – А если её в новостях анонсировать? Пусть визун покажет людям эту словесную овеществлённую дрянь.

- Думаешь, мне это не пришло в голову? – обиделся стажёр. – Я точно так же подумал, да только на этом куполе установлен антивизун. Фига с два ты туда заглянешь!

Неизвестно, что бы ещё рассказал Виталик, но неожиданно в номер запухнул визунист Герт. Он был бледен гораздо сильнее стажёра, непрерывно трясся и огладывался.

- Наконец-то! – обрадовался я, ещё не понимая, зачем он перепухнул к нам. – А я тебе весь день мыслю, мыслю. Что случилось?

- У вас тут пуст есть? – спросил он, подскакивая к стене и шаря по ней руками.

- Наверное, нет. Не знаю.

Бледный визунист, бормоча «вы – последняя надежда, вас тут никто не знает, можно отсидеться», рыскал по номеру. Через некоторое время, не найдя «пуста», он плюхнулся прямо на пол и убито пробормотал:

- Всё, погиб! Сейчас меня найдут и обессвойствят! И вам тоже достанется.

- Да ты расскажи толком! – попросил я, начиная раздражаться. Что за день сегодня: то один трясётся, то второй!

- Что рассказывать! Из-за тебя всё! – набросился на меня Герт. – Из-за твоих глупых новостей! В общем, контрразведка сконфигурилась, и теперь меня оперативники преследуют. Погоня. А как поймают, обессвойствят и отправят внутрь Купола как особо опасного преступника. И это навсегда.